Впервые придя в голову, эта мысль не ушла тотчас, как случайная гостья, а все более укреплялась, будто пересаженное откуда-то дерево пускало корешки, расправляло веточки. Федя уже прикинул, что, выдавая замуж свою дочь, Егор Казаринов не поступит так, что вот, мол, тебе, Тамара и все. Он даст за ней приданое. Не об одежде речь, одежда само собой, а вот по хозяйству что-нибудь… Например, теленка или пару овец… Или хотя бы десяток кур.

И теленка этого, и овцу с ягненком или двумя, и куриц с петухом мысленно поместил Федя на своем дворе, и все пришлось к месту, будто двор того и ждал.

Во все последующие дни Федя часто улыбался, а иногда смеялся невпопад, удивляя своих приятелей, если те оказывались рядом.

— Ты чего? — спрашивал Задорный или Костяха сердито. — Смешинка в рот попала?

— Да так…

Прошла неделя — шальная мысль не давала покоя. И он решился: попросил у Костяхи велосипед съездить в Лари.

— Не дам, — сказал тот, даже не спрашивая, зачем да почему.

— Ну, пойми ты, позарез нужно…

— Не дам же, сказал!

Пришлось признаться:

— Сватать еду, понимаешь? Нельзя мне пешком, самое бы лучшее — на велосипеде.

— Кого сватать? Кому?

Костяха даже поглупел от недоумения, вид у него был дураковатый: он не поверил. Пришлось уговаривать, убеждать, просить… и только потом, наконец, уразумев суть дела, долго смеялся, но велосипед дал. Просто из интереса, должно быть: что получится.

Все вышло так, как жених и запланировал: приехал средь бела дня, прислонил велосипед к ветле, как раз под окнами Казариновых — знакомая черная собака зарычала на него от крыльца, но не встала, продолжала лежать. Отряхнув штанины от пыли, солидно пригладил волосы, оглянулся — в окне маячило чье-то лицо, но не Тамарино, а, кажется, бабки ее. Вошел, уже самого себя не чувствуя, в каком-то онемелом состоянии, но в полной решимости сделать так, как задумано. То была решимость человека, готового на все.

Встал у двери, солидно кашлянул, сказал:

— Здравствуйте.

Отец Тамары лежал на кровати и курил. Босые ноги его с грязными ступнями свешивались к полу. Маленький парнишка, Тамарин братик, играл с котенком посреди избы, он удивленно уставился на Федю. Знакомый стульчик с дыркой в сиденье стоял возле голбца.

Тамара как раз вошла в избу, внесла ведро воды, надо полагать, ходила на колодец. Как это он ее на улице-то не видел! То была большая его оплошность: надо было сначала с нею словом перекинуться. Она бросила на него то ли изумленный, то ли испуганный взгляд и прошла на кухню, что-то там зашептала, а бабкин голос возразил ей уже погромче.

— Мне поговорить, — сказал Федя Тамариному отцу, не слыша собственного голоса, и повторил: — Поговорить надо.

Маленький мальчик встал с пола и поковылял на кухню.

— Говори, — сказал хозяин, будто разрешил. — Но дров нет, колоть нечего.

— Разговор серьезный, — сказал Федя, мгновенно разозлясь: не будет же он вот так, стоя у порога, — ему лежачему. Так не делается.

Пожалуй, эта злость помогла ему, он овладел собой.

— Ну, если серьезный, тогда пожалуй под перед, гость дорогой.

Хозяин сказал это с коротким смешком, встал с кровати, ткнул окурок в цветочный горшок, сел к столу, кивнул: садись, мол. Федя сел и брякнул:

— Я сватать пришел.

Хозяин ошалело молчал.

— Кого? — спросил он недоумевая.

— Тамару, — голос Феди сразу охрип.

— Егор! — крикнула с улицы Тамарина мать, — ты все еще разлеживаешься?

Лицо ее в надвинутом на глаза платке показалось снаружи в окне.

— Я не лежу, а сижу. Тут вот человек пришел… с серьезным разговором. Беседуем.

Он коротко выдохнул из себя воздух, явно задавливая смех.

— Иди, звали же тебя, — гневно сказала жена. — Там люди ждут.

— Ты зайди, тут сватать явились, — сказал ей хозяин.

И как раз в эту минуту из кухни Тамара вышла, явно полюбопытствовать, что это отца так развеселило. Она, небось, не слышала, что сказал Федя, поскольку бабка там ей что-то выговаривала.

— Ну, валяй, сватай, — как бы разрешил хозяин гостю. — Начинай.

Федя шутки не принял, очень серьезно сказал, что живет один, что есть у него дом с огородом и усадьбой, что скоро купит у крестны своей половину коровы Хвалёнки. Но одному хозяйство вести тяжело, хотя он умеет делать все: и корову доить, и валенки валять, и пахать, и столярным ремеслом владеет… Вот и решил жениться, так советуют многие. А ему не нравится никто, кроме Тамары.

Говорил он это вполне солидно, рассудительно (невеста поспешно скрылась на кухне), то есть настолько солидно и рассудительно, что этот мужик сразу понял, с кем имеет дело и что дело это серьезное, а смеяться тут совсем не к месту.

— Отдайте за меня Тамару, — такой фразой закончил жених, поскольку вспомнил, что кажется, именно так сватали сестру Лидию.

Тут распахнулась дверь и появилась гневная хозяйка.

— Егор, — сказала она, — поимей ты совесть! Люди тебя ждут, а ты рассиживаешься, глупство какое-то затеял.

Но Егор был мужик, по всему видать, не из тех, кто жены боится. Он хлопнул по столу ладонью и бросил на жену взгляд — она осеклась. И осеклась, и прошла в избу, села на лавку.

— Вот парень пришел, — сказал Егор, — нашу Тамару сватает. Хороший человек, хозяйство имеет. Работящий. Помнишь, как он у нас дрова колол?

Говоря это, Егор был серьезен, только в глазах у него черти прыгали.

— Это тебя на празднике-то наши дуралеи избили? — сострадательно сказала «свату»-жениху Тамарина мать. — Да неуж из-за нашей девки? Ай-я-яй! Слышишь ли, дочка! Ну-ка, выйди.

Вместо Тамары вышла бабка и заявила, шамкая:

— Полно тебе безделицу-то городить, Егор. Постыдись, ведь не маленькой. А ты, паренек, иди-ка отсюда вон, иди. Како тако сватовство? На смех, что ли? Так мы и за уши можем оттаскать. Экой жених выискался!

— Ну, погоди, мам, — остановил ее Егор. — Худого тут нет. Он не воровать пришел, а честно-благородно… Я б на такое не решился, ей-богу, а он вот… Это, знаете ли, смелость надо иметь, характер. Потому он мне нравится. А, Катерина? Хороший был бы зять, верно?

— О, Господи! — вздохнула Катерина и разразилась вдруг смехом. — О, Господи! — повторила она и залилась еще пуще.

И хозяин тоже засмеялся.

— Сколько тебе лет, жених? — спросил он.

— Семнадцать, — рассердился Федя. — Вы что, сами не видите?

Ну, семнадцати ему еще не было, годик прибавил.

— А полно, полно, паренек, — зашамкала старуха. — Поди домой, поди. Ишь, что он надумал!

Выручил Тамарин братишка: он выбежал из кухни и, чего-то требуя, потащил бабку сзади за подол цветастой юбки и захныкал. Бабка ушла.

— А ведь я о тебе, парень, кое-что слышал, — вспомнил Егор. — Кто-то мне рассказывал. Ты ведь из Пятин… А как там у вас Серега Караулов?

— Дядь Сергей не вернулся с войны. Убили.

— М-да… Хороший был кузнец. Гуляли мы с ним, бывало, вместе в парнях. Однова подрались даже, забыл из-за чего. Но я не в обиду, нет. Я его уважал. А Семен Мотовилин что?

— Убили.

— А Пряжин Васюха?

— Тоже убитый.

— Прям хоть не спрашивай ни о ком… Ну, а Бачурин Алексей?

Федя остро глянул на Егора и сказал после паузы:

— Пропал без вести… Это мой отец.

— Э, да ты вон чей — Бачуриных! — словно обрадовался Егор. — Как же, знавал, знавал я и отца твоего, и мать. Что ж, из хорошей семьи, значит… Ну-ка, жена, собирай на стол. Гость пришел, а мы не угощаем. Там, — он кивнул на окно, — без меня обойдутся.

Отвечая на его вопросы, Федя рассказал, какой работой заняты в колхозе, сколько выдали в прошлом году на трудодни, сколько ожидают в нынешнем, удоисты ли коровы, как с рабочими лошадьми…

Тамара, пылая лицом, внесла и брякнула на стол ковригу хлеба: вот, мол, тебе, женишок, подавися. Еще угощать тебя! Больно надо.

Егор, прижимая ковригу к груди, стал отрезать ломти.

Федя, может не совсем кстати, сказал, что недавно покрыл крышу новой соломой, но что-то не нравится, на будущий год сам же нащепает дранки и сделает новую — драночная крыша гораздо лучше соломенной.