Проехали Чехословакию.

Теперь поезд шел уже по территории Австрии. Вдали замелькали огоньки станции. Первая австрийская станция. Перрон, к которому подкатил экспресс, оказался с той стороны, куда выходило окно Смоляка. Он выглянул. В вагон село всего два человека. Хлопнула дверь. Шаги в коридоре. Какой-то мужчина заглянул в купе, занятое Смоляком, и вошел, поставив на полку небольшой плоский чемодан. Снял пальто, сел у двери. Смоляк, заслышав шаги, прикрыл лицо плащом и притворился спящим. Однако через небольшую щелку он внимательно наблюдал за незнакомцем. «Мужчина – высокий, худой, в отлично скроенном костюме. На пальце золотой перстень», – профессионально фиксировал Смоляк в памяти все детали.

Поезд тронулся. Новый пассажир достал сигарету, закурил, затянулся раз, другой, потом решительным жестом сунул окурок в пепельницу, встал и вышел в коридор. «Он! – пронеслось в голове у Смоляка. – Надо ждать, не скрипнет ли дверь. Чу! Знакомый звук. Теперь скорей к зеркалу. Так и есть! Он!» В зеркале отчетливо видна была фигура на ступеньках вагона. «Молодец, Бежан. Да и я не промах, – с удовлетворением усмехнулся про себя Смоляк. – Но и они не лыком шиты, – тут же подумалось ему. – Даже по свою сторону границы осторожничают, не стали ждать конечной станции…»

Снова тот же знакомый скрип двери. «Возвращается. Теперь должен бы зайти в туалет умыться. Ara, так и есть». Снова томительно тянутся минуты. Наконец хлопает дверь в туалете, и тут же сразу открывается купе. На фоне светлого квадрата двери фигура незнакомца. Он входит в купе, садится. Смоляк по-прежнему притворяется спящим. Выжидает. Потом как бы вдруг просыпается, сбрасывает с себя плащ, вскакивает, открывает окно и высовывается наружу. Незаметным движением снимает зеркало. «Хоть и ловко приделано, да чем черт не шутит!» А теперь оно уже ни к чему. Он поднимает обратно окно и сонным голосом по-польски спрашивает:

– Где мы находимся?

Спутник окидывает его пристальным взглядом.

– В Австрии. А вы куда направляетесь? – в свою очередь спрашивает он на чистейшем польском языке.

– В Вену. – Смоляк широко зевает.

– Значит, попутчики, – поддерживает разговор незнакомец.

Смоляк старается не упустить такой возможности:

– В котором часу мы прибываем? Я, знаете ли, первый раз… в командировку… – добавляет он. – Вы поляк? Прекрасно говорите по-польски, – Смоляк сыплет вопросами, доставая и протягивая спутнику портсигар.

Тот не отказывается. Смоляк предупредительно щелкает зажигалкой.

– Спасибо, – вежливо кивает незнакомец. – Позвольте представиться: Птачек, – он пожимает руку Смоляку. Тот называет себя. – Ну, поскольку все формальности соблюдены, я теперь по порядку отвечу на ваши вопросы. В Вене мы будем около полудня. Это изумительный город. Его стоит посмотреть. Вы надолго туда?

– К сожалению, нет.

– Ну если сумеете выбрать время, позвоните мне, я охотно покажу вам город. Мне доставляет огромное удовольствие быть гидом у земляков. Я живу здесь давно и знаю буквально каждый закоулок.

Смоляк рассыпался в благодарностях.

– Ну конечно, я с удовольствием воспользуюсь вашей любезностью, – он записывал номер телефона своего нового знакомого. А теперь предлагаю по рюмочке за новое знакомство! Я тут прихватил с собой бутылочку, – он ловко извлек из портфеля бутылку яжембяка. – И закусить кое-что найдется, – на столике мгновенно появилась колбаса, хлеб. – Определенно я родился под счастливой звездой – не успел приехать и встретил земляка!

– И я очень рад. Мне давно уже не доводилось быть на родине. Совсем оторвался от родных краев. Не знаю даже толком, что там сейчас происходит. Вам придется удовлетворить мое любопытство. Как столица? Все так же быстро строится?

Смоляк стал рассказывать. Выпили еще по одной. Беседа оживлялась. Смоляк вовсю старался произвести впечатление человека словоохотливого и общительного.

– Скучаю по родине, – в который раз повторял уже Птачек. – Сколько лет не могу никак вырваться! Все дела, дела – я служу коммивояжером в одной фирме косметики. Постоянно в разъездах, в хлопотах. Вот и сейчас возвращаюсь из командировки. А жизнь проходит. Так недолго и родной язык забыть. Поэтому вы понимаете, что значит для меня встреча с земляком…

Расстались они друзьями на венском вокзале. Смоляк обещал позвонить Птачеку вечером. Прощаясь с попутчиком, он видел, что Ясинский направился за проводником. Он за ними не пошел. С Ясинским была договоренность встретиться на вокзале. Глава XIX

Опрос команды теплохода «Анна» длился уже второй день. Капитан Вальчак, один из наиболее способных офицеров Гданьского воеводского управления милиции, работал чуть ли не круглые сутки. Бежан личного участия в опросах не принимал, но Вальчаку дал подробные инструкции, указав, что необходимо установить и на что обратить особое внимание. Первые же беседы с матросами показали, что время стерло в их памяти многие существенно важные подробности.

– Я плохо помню уже этот случай, – заявил судовой врач Петр Валяшек. – Это было, кажется, так: матросы после вахты явились на завтрак. А завтрака не оказалось. Не было на месте и кока. Стали его искать. Пошли к нему в каюту. Она была заперта. В эту ночь механик Зеленчик, живший вместе с коком, ночевал в другой каюте, у товарища. Накануне они с коком, кажется, поссорились. Таким образом, Ковальчик в эту ночь был в каюте один. Дверь была заперта изнутри. Стали стучать. Никто не открывал. Тогда дверь выломали и обнаружили кока мертвым. Кто-то прибежал за мной. Я сразу же отправился на место, но мне там делать было уже нечего. Смерть наступила несколько часов назад. Труп окоченел. Я обследовал его. Чувствовался острый запах алкоголя. На столике в каюте стояла бутылка и стакан с виски. Все говорило за то, что сердце не выдержало чрезмерной дозы алкоголя." Жаловался ли он мне прежде на сердце? – Врач смотрел прямо в глаза Вальчаку. – Нет. Вообще из команды никто у меня постоянно не лечился. К судовому врачу, как правило, обращаются только в неотложных случаях. Собственно, судовой врач для этого и призван. Ковальчик, помнится, пару раз брал у меня нитроглицерин. Но это вещь обыденная – рейс у нас длинный, вентиляция на корабле скверная, и в жарких широтах у людей, как правило, обостряются всяческие недуги… Причем от рейса к рейсу все чаще. К тому же спиртное, значительные нервные перегрузки, физическое утомление… В таких условиях даже здоровое сердце может не выдержать.

– Вы давали кому-нибудь ключи от склада с медикаментами? – спросил Вальчак.

– Нет. Ни в коем случае. Ключ всегда при мне. В аптеке у меня хранятся запасы разных лекарств: обезболивающие средства, наркотики, в том числе и морфий. Судовому врачу ведь не на кого рассчитывать. А от наличия лекарств порой зависит жизнь и смерть людей. Но многие из лекарственных средств, как вы знаете, являются ядами, поэтому ключ от аптеки я храню как зеницу ока.

Показания врача звучали убедительно. Лицо честное, открытое.

Бежан, прослушав пленку с записью показаний врача – беседа записывалась на магнитофон, – согласился, что доктора Валяшека можно пока исключить из числа подозреваемых.

«Признавая, что под его личной опекой находился склад лекарств, многие из которых являются ядами, и утверждая, что ключа от склада он никому не давал, Валяшек как бы сам навлекал на себя серьезные подозрения. Ибо в таком случае только он мог воспользоваться этими лекарствами. Знал он также и о перегородке. Но если он был виновником исчезновения трупа, значит, и убийцей должен быть он. Одно обусловливает другое. Но мотив? Какой у него мог быть мотив? Черт побери, опять я начинаю искать мотивы, – выругал себя Бежан. – Если речь идет об устранении неугодного по каким-то причинам агента, то здесь решают не мотивы, а приказ!»

Бежан нашел пленку с показаниями Зеленчика, соседа кока по каюте. Зеленчик неохотно говорил о событиях той ночи.

– Не знаю… Не помню. Давно дело было, – повторял он в ответ на все вопросы. – Какие у нас были с ним отношения? Да никаких. Как со всеми. Иногда, случалось, ссорились. Обычное дело. Из-за чего? Мало ли из-за чего? Это корабль, а не дом отдыха. Смотришь, иной раз кто-нибудь и наступит на мозоль. А тут еще жарища… О покойниках плохо не говорят, но характер у Ковальчика был не сахар…