— Не собираемся, — любезно ответил Колльберг. — Нам нужно тут немножко оглядеться.

— По-моему, там. — Оса Турелль указала на дверцу шкафа. Взяла сумочку Хелены Ханссон с туалетного столика и открыла. Женщина в кресле никак на это не реагировала.

Колльберг открыл шкаф и вытащил чемодан.

— Небольшой, но на редкость тяжелый, — пробормотал он. Положил его на кровать и раскрыл. — Нашла что-нибудь интересное? — спросил он Осу Турелль.

— Билет в Цюрих и обратно и заказ на номер в гостинице. Самолет вылетает без четверти десять с Арланды. Обратный рейс из Цюриха в семь сорок завтра утром. Комната в гостинице заказана на одну ночь.

Колльберг поднял лежавшие сверху в чемодане платья и начал копаться в связке бумаг на дне чемодана.

— Акции, — сказал он. — Да их целая куча.

— Не мои, — беззвучно сказала Хелена Ханссон.

— Я в этом не сомневаюсь.

Отойдя от чемодана, он открыл черный портфель. В нем было именно то, о чем говорила его жена. Ночная рубашка, трусики, косметические принадлежности, зубная щетка и коробочка с пилюлями.

Он посмотрел на часы. Уже половина шестого. Он надеялся, что Гюнвальд Ларссон сдержит свое обещание и не проморгает Бруберга.

— Пока хватит. Вам придется проследовать за нами.

— Почему? — спросила Хелена Ханссон.

— Я могу тут же обвинить вас в грубом нарушении валютных правил, — сказал Колльберг. — Вы можете считать себя арестованной, но тут не мое дело. — Оглядев комнату, он пожал плечами. — Оса, последи, пусть возьмет с собой что полагается в таких случаях.

Оса Турелль кивнула.

— Ищейки чертовы, — сказала фрёкен Ханссон. XVI

Многое случилось в тот понедельник.

Гюнвальд Ларссон стоял у окна кабинета и смотрел на свой город. Внешне все было вполне благопристойно. Город как город. Но Гюнвальд Ларссон слишком хорошо знал, какой ад преступности таился в нем. Правда, он имел дело лишь с такими преступлениями, где дело шло о насилии, но и этого более чем достаточно. К тому же обычно их очень неприятно разбирать. Шесть новых ограблений, одно хуже другого, и до сих пор никаких следов. Четыре случая избиения жен, с членовредительством. А один обратный: жена ударила мужа утюгом. Помимо ограблений, которые производили впечатление хорошо обдуманных, все так называемые спонтанные преступления были похожи на несчастные случаи. Несчастные, с истрепанными нервами люди помимо своей воли оказывались в отчаянном положении. Почти во всех случаях наркотики или алкоголь играли решающую роль. В какой-то степени, может, действовала и жара, но в первую очередь виновна была сама система, безжалостный механизм большого города, перемалывающий слабых, мало приспособленных и толкающий их на безумные поступки. И еще — сколько же самоубийств было совершено за последние сутки; пройдет еще некоторое время, прежде чем он об этом узнает — дела пока находились в полицейских отделениях, где материалы обрабатывались и составлялись отчеты.

Без двадцати минут пять, его вот-вот сменят.

Он мечтал поехать домой в свою холостяцкую квартиру в Булмору, принять душ, влезть в домашние туфли и чистый купальный халат, выпить холодного ситро — Гюнвальд Ларссон был почти полным трезвенником, — выключить телефон и провести вечер за чтением отнюдь не детективного романа.

Но он взялся за дело, которое, собственно, его никак не касалось. За дело Бруберга, в чем он иногда раскаивался, а иногда испытывал какую-то животную радость. Если Бруберг преступник (а Ларссон был в этом убежден), то такого рода, кого Гюнвальд Ларссон сажал бы в тюрьму с радостью. Кровосос. Спекулянт. К сожалению, подобные люди попадали в руки правосудия редко, хотя всем было известно, кто они и какими способами благоденствуют, формально не нарушая давно устаревшие законы.

Он решил не заниматься этим делом в одиночку. Потому что слишком часто за свою службу действовал, исходя только из своего разумения, и получал слишком много нареканий. Так много, что перспективы повышения по службе можно было считать минимальными. Еще потому, что не хотел рисковать, и потому, что тут все следует сделать чисто.

На этот раз он действовал по всем правилам, и именно поэтому был готов к тому, что все полетит прямиком в тартарары.

Но где взять помощника?

В его отделе не было никого, а Колльберг сказал, что в Вестберге такое же положение.

В поисках выхода он позвонил в четвертый район и после долгих «если» и «но» получил положительный ответ.

— Если это так уж важно, — сказал комиссар, — я смогу выделить одного человека.

— Это великолепно.

— Ты думаешь, легко давать людей, причем вам? Должно бы быть наоборот.

Бóльшая часть полицейских болталась в полном безделье перед различными посольствами и туристскими бюро. Причем безо всякой пользы. Они ведь все равно не смогут ничего сделать в случае демонстрации или диверсии.

— Ну, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Так кого вы мне даете?

— Его фамилия Цакриссон. Он из полицейского участка «Мария». Работает в гражданской патрульной службе.

Гюнвальд Ларссон угрюмо нахмурил брови.

— Я его знаю.

— Вот как, тогда это преиму…

— Последите только, чтобы он не надел форму, — сказал Гюнвальд Ларссон, — и чтобы без пяти пять был здесь перед зданием. — Подумав, он прибавил: — И если я говорю перед зданием, то это вовсе не значит, что он должен стоять, скрестив руки наподобие вышибалы.

— Понимаю.

Сам Ларссон подошел к дому на Кунгсгатан точно без пяти пять и сразу же обнаружил Цакриссона, который с дурацким видом стоял у витрины с дамским бельем. Из штатского на нем была только спортивная куртка. Остальное все форменное — форменные брюки, форменная рубашка и полагающийся к ней форменный галстук. Любой идиот на расстоянии ста метров мог догадаться, что это полицейский. К тому же он стоял широко расставив ноги, заложив руки за спину и покачиваясь на носках. Не хватало только фуражки и дубинки.

Увидев Гюнвальда Ларссона, он вздрогнул и чуть было не встал по стойке «смирно». У Цакриссона были неприятные воспоминания об их предыдущей совместной работе.

— Спокойно, — сказал Ларссон. — Что это у тебя в правом кармане куртки?

— Пистолет.

— А что, у тебя не хватило ума надеть наплечную кобуру?

— Не нашел, — уныло ответил Цакриссон.

— Так сунул бы свою пушку за ремень, что ли.

Цакриссон тут же полез в карман.

— Да не здесь же, ради Бога, — взмолился Ларссон. — Зайди в подъезд. Незаметно.

Цакриссон послушался. В подъезде он несколько улучшил свой внешний вид, хотя и ненамного.

— Слушай, — оказал Гюнвальд Ларссон. — Возможно, что тут появится один человек и войдет в дом где-то после пяти. Он выглядит примерно так. — Он показал фотографию, которую держал скрытно в огромной ладони. — Плохая фотография, но единственная, которую удалось раздобыть. — Цакриссон кивнул. — Он войдет в дом и, если я не ошибаюсь, через несколько минут выйдет. У него в руках, наверное, будет черный кожаный чемодан, оплетенный двумя ремнями.

— Он вор?

— Да, вроде. Я хочу, чтобы ты держался около дома, вблизи подъезда.

Цакриссон снова кивнул.

— Сам я поднимусь по лестнице. Возможно, я возьму его там, но, возможно, предпочту этого не делать. Вероятно, он приедет на машине и остановится перед подъездом. Он будет торопиться и едва ли станет глушить мотор. Машина — черный «мерседес», но это не точно. Если получится так, что он с чемоданом в руках выйдет из дому без меня, то ты любой ценой должен помешать ему сесть в машину и уехать, пока я не приду.

Полицейский сделал решительное лицо и стиснул зубы.

— Ради Бога, постарайся сделать вид, что ты просто прохожий. Ты ведь стоишь не перед Торговым центром США.

Цакриссон покраснел и немного смутился.

— О'кэй, — пробормотал он. И тут же прибавил: — Он опасен?

— Может статься, — небрежно проронил Ларссон. Сам он считал, что Бруберг не опаснее мокрицы. — Постарайся все запомнить, — со значением проговорил он.