— Ты свалил на нас всю ответственность, — горько сказала она.

— А кто наложил лапу на все деньги? И на остальное?

— Ты промотал свою часть наследства еще до того, как тебя выгнали из флота, — холодно ответила она. — А как теперь ты называешься? Констебль?

— Первый помощник комиссара.

— Папа перевернулся бы в гробу, услышав об этом. Значит, ты даже не сумел дослужиться до комиссара, или как это называется. А сколько ты получаешь?

— Это тебя не касается.

— А что ты здесь делаешь? Может быть, пришел взять в долг? Это бы меня не удивило. — Она взглянула на подругу, молча следившую за их разговором, и деловито добавила: — Он всегда отличался наглостью.

— Вот именно, — сказал Гюнвальд Ларссон и сел. — Принеси-ка еще чашку.

Она вышла из комнаты. Гюнвальд Ларссон с проблеском интереса в глазах взглянул на подругу детства. Та не ответила на его взгляд. Вернулась сестра, неся на украшенном резьбой серебряном подносике чайный стакан в серебряном же подстаканнике.

— Зачем ты сюда пришел? — спросила она.

— Я уже сказал. Ты должна выложить все, что тебе известно об этом Бруберге и его шефе, Пальмгрене, который умер в среду.

— Умер?

— Да. Ты что, газет не читаешь?

— Может, и читаю. Только тебя это не касается.

— Его убили. Застрелили.

— Застрелили? Господи, какими пакостями ты занимаешься!

Гюнвальд Ларссон невозмутимо помешивал чай.

— Впрочем, я тебе уже ответила. Я не шпионю за соседями.

Ларссон отпил из стакана. Потом резко поставил его на стол.

— Перестань кривляться, Малышка. Ты любопытна, как омар, и была такой с тех пор, как научилась ходить. Я знаю, что тебе известно много всякой всячины и о Бруберге и о Пальмгрене. Ты и эта твоя крыса, то есть муж, оба все отлично знаете. Я же представляю себе, как это делается в ваших высоких кругах.

— Твои грубости ничему не помогут. Во всяком случае, я ничего не скажу. Тем более тебе.

— Нет, скажешь. Иначе я приведу с собой полицейского в форме и буду заходить в каждый дом в радиусе километра. Представлюсь и скажу, что ты моя сестра, но теперь стала важной и не хочешь мне помочь, приходится просить других.

Она уставилась на него неподвижным взглядом. Наконец глухо сказала:

— Неужели у тебя хватит нахальства…

— А ты не задумывайся над этим. Давай-ка, запускай свою мельницу.

Подруга детства следила за этим диалогом со скрываемым, но все-таки очевидным интересом.

После долгого, напряженного молчания сестра покорно сказала:

— Да, ты, как видно, и впрямь способен на это. Так что ты хочешь знать?

— Чем Бруберг занимался в последние дни?

— Это меня как раз не касается.

— Совершенно верно. Но именно поэтому я готов побиться об заклад, что ты стояла и глазела каждый вечер на этот дом. Ну?

— Его семья в пятницу уехала.

— Знаю. Еще что?

— В тот же день он продал автомашину жены, белый «феррари».

— Откуда тебе это известно?

— Приходил покупатель. Они стояли во дворе и договаривались.

— Вот оно как. Дальше.

— Я думаю, что Бруберг в последние дни не ночевал дома.

— Откуда ты знаешь? Ты что, проверяла?

— С тобой просто невозможно говорить. Ну, трудно не заметить того, что происходит в соседнем доме.

— Ты считаешь, его здесь не было?

— Да нет, несколько раз он приезжал. По-моему, увозил по частям вещи.

— Кроме этого покупателя автомашины, кто-нибудь еще здесь был? Кто и когда?

— В субботу вместе с Брубергом приехала какая-то блондинка. Они пробыли в доме часа два. Потом носили в машину вещи. Сумки и все такое. Вчера здесь тоже были люди. Изысканно одетая пара и какой-то человек, похожий на адвоката. Они ходили и все осматривали, а тот, который похож на адвоката, что-то записывал.

— И как ты это истолковала?

— Как то, что он пытается продать дом. Думаю, что ему это удалось.

— Ты слышала их разговор?

— Ну, иногда просто нельзя не услышать.

— Это уж точно, — сухо сказал Гюнвальд Ларссон. — И похоже, что он продал виллу, так?

— Да, я слышала обрывки разговора. Говорили, например, что быстрые сделки всегда самые удачные, а эта устраивает обе стороны.

— Дальше.

— Они распрощались очень любезно. Жали руки и хлопали друг друга по плечу. Бруберг передал часть вещей. И ключ, по-моему. Потом эти люди уехали в своей машине. Черный «бентли». А Бруберг еще оставался часа два. Топил печки. Обе трубы долго дымились. Мне показалось… Она замолчала.

— Что тебе показалось?

— Что это странно. Ведь жара стоит. Потом он ходил по дому и опускал шторы. После этого уехал. С тех пор я его не видела.

— Малышка, — дружелюбно сказал Ларссон.

— Ну что еще?

— Из тебя мог бы выйти отличный полицейский.

Она сделала брезгливую гримасу и сказала:

— Ты еще долго будешь меня мучить?

— Теперь уже нет. Насколько хорошо ты знаешь Бруберга?

— Иногда встречались. Ведь соседи.

— А Пальмгрена?

— Бегло. Как-то видела его у Бруберга. Один раз мы дома устраивали прием в саду, он тоже был. Ты же знаешь, на такие вечера обычно приглашают всех соседей. А Пальмгрен оказался случайно у Бруберга, ну и пришел за компанию.

— Один?

— Нет, с женой — молодой и совершенно очаровательной.

— Ну, а какое у тебя впечатление от этих людей?

— Они очень состоятельные — безразлично сказала она.

— Так и вы тоже, ты и твой фон барон.

— Да, — сказала она. — Это верно.

— Рыбак рыбака… — философски заметил Гюнвальд Ларссон.

Она долго смотрела на него, потом резко сказала:

— Я хочу, чтобы ты понял одно, Гюнвальд: такие люди, как Бруберг и Пальмгрен, вовсе не принадлежат к нашему кругу. Правда, у них много денег, особенно у Пальмгрена. Но им не хватает стиля, изысканности. Это бесцеремонные дельцы, которые сметают все на своем пути. Я слышала, Бруберг чуть ли не ростовщик, а Пальмгрен большинство своих темных дел вел за границей. Конечно, у таких людей есть деньги, которые открывают им доступ в высшие сферы, но все-таки им чего-то не хватает. И их никогда не признают до конца.

— Ну-ну, это уже занятно. Значит, ты не признаешь Бруберга?

— Признаю, но только из-за его денег. То же самое с Пальмгреном. Его состояние сделало его влиятельным и там и сям. Общество зависит от наличия людей типа Пальмгрена и Бруберга. Во многом они — более важные детали механизма страны, чем и правительство, и риксдаг, и прочее. Поэтому даже люди нашего круга вынуждены их признавать.

Потом она холодно добавила:

— Хюгольд может вернуться в любую минуту. И я не хочу, чтобы он тебя здесь застал.

— Короткий же у него рабочий день!

— Да, короткий. У людей высокой квалификации часто так бывает. Прощай, Гюнвальд.

Он встал.

— Ну что ж, ты, во всяком случае, помогла.

— Я бы не сказала тебе ни слова, если бы ты не шантажировал меня. И для меня было бы лучше не видеть тебя еще лет десять.

— И для меня тоже. Пока.

Она не ответила.

Подруга поднялась и сказала:

— Я, пожалуй, тоже пойду.

Гюнвальд Ларссон взглянул на нее. Высокая симпатичная девушка, ему почти по плечо. Хорошо и со вкусом одета. В меру накрашена. Вообще все в меру. Он не видел автомашины на улице и спросил:

— Подкинуть вас в город?

— Да, спасибо.

Когда они садились в машину, он покосился на руку девушки — нет ли обручального кольца. Кольца не было.

— Простите, я тогда не расслышал фамилию?

— Линдберг. Соня Линдберг. Я тебя помню с детства.

Может, пригласить ее куда-нибудь? Нет, спешить ни к чему. Он ей как-нибудь позвонит.

— Где тебя высадить? — спросил он.

— На Стюреплан. Я работаю на Биргерярлсгатан. И живу там же.

«Хорошо, — подумал он. — Не пришлось спрашивать». В кабинете на Кунгсхольмсгатан его ждало много дел. Сделав самые первоочередные, Гюнвальд Ларссон позвонил Колльбергу и пересказал ему то, что услышал, не называя источника этих сведений.