Бородачев растерян. Но я протягиваю ему карту, которую, знаю, он тщательно подготовил к совещанию.
— Идемте.
Не могу я сейчас поручать доклад Реве. Пусть он и оставался за меня, пока я был в отъезде, самовольства прощать ему нельзя. Рева и раньше недооценивал, а в ряде случаев просто игнорировал штаб соединения. Раньше ему сходило это с рук. Теперь надо на него как следует воздействовать, чтобы сохранить Бородачева на посту начальника штаба. Не можем мы разбрасываться такими людьми. Тем более сейчас, когда штабу предстоит огромная работа в связи с подготовкой рейда. Я обязан не только поддержать, но и поднять авторитет штаба и его руководителя…
Когда я предоставил слово Бородачеву, в зале послышался ропот, а Рева даже привстал и попытался что-то сказать. Но я жестом сажаю его на место.
С первыми словами Бородачева в комнате воцаряется тишина. Всматриваюсь в усталые, похудевшие лица товарищей. Я счастлив от одной мысли, что после всего, что здесь произошло без меня, снова вижу этих дорогих мне людей живыми и невредимыми.
Бородачев винтовочным шомполом, заменившим указку, водит по карте. Враг повел наступление на партизан Сумской и Орловской областей одновременно, использовав главным образом войска, следовавшие из Германии на фронт.
31 августа завязались упорные бои. Вражескую пехоту поддерживали артиллерия, танки, авиация. Первый удар приняли отряды объединения Емлютина. Дрались они стойко, но вынуждены были постепенно отойти в глубь леса.
Нашим отрядам отходить было поздно, да и некуда, и они начали оборонительный бой. Бородачев хотя и скупо, но с искренним восхищением говорит о стойкости партизан, об инициативе командиров, и особенно восторженно он отзывается об обороне Ново-Васильевска отрядом под командованием Павла Ревы. Партизаны отлично использовали особенности местности…
Слежу за Ревой. Выражение его лица беспрестанно меняется: то презрительное равнодушие («Ну что еще выложит этот штабник?»), то живейший интерес, то обида, то озорная радость.
А шомпол-указка все бегает по карте. И я представляю себе этот страшный бой. Три дня продолжались вражеские атаки.
В официальном документе от 20 сентября 1942 года командир фашистской дивизии писал:
«Первой особенностью малой войны является то, что она ведется в лесах, в темноте, с очень маневренным противником, который способен нападать на нас с боков и с тыла. Только потому мы не имеем успеха, что методы малой войны используются противником с большим мастерством, в результате чего мы потеряли 800 героев убитыми».
Наступление гитлеровцев на Брянский лес снова закончилось неудачей. Партизанский край был и оставался советским.
Бородачев признался: он не был уверен, что партизаны смогут выдержать такой натиск. Казалось, все живое будет раздавлено одновременным ударом с земли и с воздуха.
Но наши люди дрались отважно, с разумным хладнокровием и расчетом, и они выстояли.
Чем больше я слушал начальника штаба, тем сильнее мной овладевало чувство благодарности к моим боевым друзьям — Реве, Богатырю, ко всем участникам этих ожесточенных схваток.
После Бородачева выступил Иванов. Ему было нелегко говорить: его отряд вместе со штабом почти без боя откатился до самого Ильинского.
Взявший после него слово Федоров крепко упрекает Иванова, а заодно и Гнибеду, который тоже отошел со своего рубежа.
— По-моему, отход отрядов Гнибеды и Иванова увлек за собою штаб. К тому же связь работала плохо. Если бы наш штаб работал лучше, то можно было бы уничтожить здесь столько гитлеровцев, что и не сосчитать. Они же в лесу ни черта не ориентируются.
Рева ерзает на стуле. Спрашиваю его:
— Вы собираетесь выступить?
Павел, конечно, начал со штаба.
— Представьте себе, сидит где-то за двадцать километров, своего войска не бачит, а называется, що вин тым войском управляв.
— На то существует связь и все прочее…
— Связь?.. Нема телефонов, нема и всего прочего! Здесь Бородачев правильно говорил: добре воевали мои хлопцы. Но если бы он поближе был, мог бы не только похвалить их, но и для других кое-что полезное сказать. Видите эту лощину? Мы ее расчистили от кустарников и очерета так, что она стала голая, як мое колено. Зашли гитлеровцы в эту лощину, мы их своими станкачами приложили к земле. А когда они окопались, мы открыли запруду на реке Знобовке, вот тут. Как они лежали вниз мордами, так вода их и накрыла. Попробовали они шевельнуться, так наши сорок пять пулеметов снова заставили их воду хлебать. Ни один не ушел. А послушаешь нашего начштаба, получается, будто мы били врага в самом Ново-Васильевске. То, что в этой деревне разорвалось более двух тысяч одних снарядов, об этом начштаба не говорит ни слова, а под этим страшным огнем сидели наши пулеметчики. Сидели и не дрогнули, никто не побежал…
Еще хочу сказать вот что: если бы отряды Иванова и Гнибеды не поторопились в лес, а, наоборот, оккупантов туда загнали, то мы могли бы взять райцентр Знобь-Новгородский. Из леса бы мы их не выпустили… А в райцентре трофеи на славу, главное, боеприпасы…
Выступления Ревы и других командиров на этом совещании были хорошим уроком для нашего штаба и его начальника Бородачева. И мысль Ревы очень интересная: если противник напал, то частью сил отбивай его, пусть он втянется в бой, а главные силы штаб должен в это время вывести в тыл противника с задачей захвата районных центров и железнодорожных станций, так как совершенно очевидно, что фашисты не смогут одновременно вести бои в лесах и защищать населенные пункты.
Слушая Реву, я не мог не порадоваться его командирскому росту. Молодец, хорошо усвоил основы партизанской тактики!
Поблагодарив товарищей за успешно проведенный бой и за то, что провели они его без серьезных потерь, рассказываю им о поездке в Москву, о встречах в Кремле.
Когда речь зашла о походе на Правобережье Днепра, все притихли.
— А что, подпольные райкомы партии остаются или тоже идут в рейд? спросил секретарь Хильчанского райкома партии Горинов.
— Остаются.
— Тогда мы будем просить, чтобы отряд Таратуто остался в нашем распоряжении.
Требование секретаря Середино-Будского райкома партии Сеня скромнее. Он просит оставить хотя бы часть отряда Федорова вместе с комиссаром Кизей. Я понимаю, почему Сеню так дорог Кизя. До войны Лука Егорович Кизя работал здесь учителем. Этот вдумчивый и поистине интеллигентный человек пользуется в районе большим авторитетом. Он хорошо работал в подполье. Сейчас он любимец партизан.
В другое время, очевидно, я стал бы подробно объяснять товарищам, почему мы не можем уважить их просьбу. Сейчас нужды в этом не было. Вместо ответа на поставленные вопросы я зачитываю документ, утвержденный Центральным штабом партизанского движения. В нем указывается, что с нынешнего дня мы уже не группа объединенных партизанских отрядов, а соединение и именоваться будем воинская часть 4404. У нас будет три батальона:
седьмой — в него войдут отряды Иванова и Таратуто (командир — Иванов, заместитель его — Таратуто);
восьмой — отряды Ревы и Боровика (командир — Рева, заместитель — Боровик);
девятый — отряды Федорова и, Гнибеды (командир — Федоров, заместитель Гнибеда),
Харьковский отряд переформировывается в саперную роту, обеспечивающую переправу через реки во время рейда. Командир роты — Шитов.
Артиллерийская и минометная группы преобразуются в артдивизион.
Штабу соединения поручается сформировать в свое подчинение взвод конных разведчиков и взвод конных автоматчиков — диверсантов.
Права и обязанности всего личного состава части определяются воинскими законами применительно к условиям военного времени.
Зачитываю последние строки:
— «Этот приказ вступает в силу с момента его объявления и обсуждению не подлежит».
— Всем понятно? — спрашиваю.
— Понятно, — нестройно отзываются товарищи.
— Значит, остается только выполнять приказ.
