Однако считалось, что гунны Аттилы представляют собою угрозу куда более страшную, чем кто-либо из них, и впоследствии о них помнили крепко (как, впрочем, помнят о них ещё и сейчас): гораздо крепче, чем о готах Алариха, разграбивших Рим в 410 г., или о вошедших в поговорку вандалах, которые причинили ещё большую беду, прервав поставки североафриканского зерна в Италию.
Для современных этим событиям церковных писателей гунны были бичом Божьим, а сам Аттила – Антихристом; правда, изображали его и человеком, хотя и ужаснейшим из всех варваров; это характерно для повествований о чудесах, в одном из которых действует такой исторический персонаж, как папа Лев I:
Он ради римского имени [т. е. народа] предпринял посольство, отправился к королю уннов, по имени Аттела, и избавил всю Италию от опасных врагов[27].
Поскольку гуннов отождествляли с геродотовскими массагетами, более древним страшным степным народом, они неизбежно стали главными действующими лицами апокалиптической войны Гога (готов) и Магога, о которой говорится в книге Иезекиля. Другой глашатай Церкви, Амвросий, впоследствии святой и первый из епископов Милана, которые до сих пор остаются сильно политизированными, умолчал о Гоге и Магоге, но пришёл к тому же самому выводу:
Хунны поднялись на аланов, аланы на готов, готы на тайфалов и сарматов. И нас они, изгнанные с родины готов в Иллирию, сделали изгнанниками, и нет этому конца… так что мы на закате мира сего…[28]
Примечательно также, что войны гуннов с готами, гибель короля бургундов Гундахара с многочисленным войском в 436 г., да и сам Аттила всё ещё крепко держались в памяти народов спустя столетия, причём даже очень далеко от тех мест, по которым им когда-то довелось проходить. В староанглийской поэме «Видсид» герой поэмы заявляет:
Вульфхере нашёл я и Вюрмхере [имена неизвестных лиц]; воевало там непрестанно войско хредов [готов] в лесах у Вистлы [Вислы], мечами точёными часто обороняя древний трон свой от народа Этлы [Аттилы][29].
Даже в далёкой Исландии Аттилу вспоминают в поэме на древнесеверном языке «Песнь о Хлёде и Ангантюре», где Аттила появляется как Гумли, король гуннов и дед Хлёда. Эта поэма – часть «Саги о Хервере», в которой повествуется также о битве между готами и гуннами, предваряемой женитьбой Аттилы на Гудрун. В «Саге о Вёльсунгах» Гудрун убивает Аттилу, потому что её принуждают выйти за него замуж: это предание восходит к более древней «Песни об Атли» (“AtlakviSa”) или к более пространной версии, «Гренландские речи Атли» (“Atlamal hin groenlenzku”). Таким образом, мы знаем, что сказания о нём дошли до самого отдалённого места, до Ультима Туле.
Более знаменит Аттила как Этцель из «Песни о Нибелунгах», сложенной позднее. Это средневековый германский эпос, по мотивам которого Вагнер написал оперный цикл. Вдова убитого Зигфрида, Кримхильда, выходит замуж за Этцеля, короля гуннов, чтобы отомстить за убитого супруга. Следует бойня. В более ранней латинской эпической поэме «Вальтарий», написанной монахом Санкт-Галленского монастыря Экхардом, у короля Аквитании Альфера (Эльфхере) есть сын по имени Вальтарий (Вальтер), отданный в заложники королю гуннов Аттиле, когда тот вторгается в Галлию. На службе у Аттилы Вальтарий обретает славу великого воина, а затем бежит от него с большим количеством золота из дворца[30].
Отдавая дань модной некогда теории о том, что роль личности несопоставима с масштабами исторического процесса, а также теории Маркса об исторических формациях, один видный современный историк изображал Аттилу мелким бандитом; и хотя величайший авторитет в науке о гуннах выразил своё несогласие с ним, этот историк всё же не остановился перед тем, чтобы сравнить Аттилу с мелким готским военачальником Теодорихом Страбоном (Косоглазым), который в 473 г. вымогательством заполучил у императора Восточной империи Льва II 2000 фунтов золота[31].
Однако и современники этих событий, и люди, жившие значительное позднее (чей взгляд отражён в сагах), придерживались иного мнения. Хотя сам Аттила не изображается там особенно героическим (героями выступают германцы), всё же эти истории показывают, что гуннов Аттилы считали исключительно могущественными, более могущественными, чем любое другое королевство или нация.
Такого мнения придерживались и источники куда более аналитические по своему складу, начиная с такого профессионального офицера и трезвого историка-фактолога, каким был Аммиан Марцеллин, который, обладая всей полнотой необходимых сведений, признавал важное стратегическое значение гуннов ещё до воцарения Аттилы:
Семя и начало всего этого несчастья и многообразных бедствий, вызванных яростью Марса… [имеется в виду катастрофическое поражение римлян при Адрианополе 9 августа 378 г.]… восходит, как выяснено, вот к какому событию. Племя гуннов… [которое] превосходит своей дикостью всякую меру…[32]
Итак, именно через посредничество вооружённых беглецов гунны впервые вырвались на римскую историческую арену. В 376 г. огромное количество людей – мужчин, женщин и детей – собралось у надёжно укрепленной и охраняемой границы по Дунаю. Среди них были ираноязычные аланы, но большинство составляли германцы-гепиды и ещё более многочисленные готы: тервинги и грейтунги; все они просили пропустить их на безопасную территорию империи.
Среди них было немало грозных воинов: не только германцы с копьями и мечами, но и всадники-аланы, облачённые в доспехи и вооружённые пиками. Но все они пустились в паническое бегство, устрашённые гуннами, которые пришли из степей, находящихся где-то далеко на востоке. Римляне в ту пору ничего не знали о гуннах, но готов и гепидов они знали с середины третьего столетия: сначала как опасных завоевателей, совершавших набеги и с суши, и с моря, а затем как почти мирных соседей, приходивших к границе в основном для торговли и для того, чтобы предложить себя в качестве наёмников в имперскую армию. Варвары получили разрешение перейти границу с тем условием, что они будут служить империи. Однако затем римские должностные лица не исполнили своё обещание обеспечить их зерном, что в конечном счёте привело к мятежу, который император Валент пришёл подавлять с полевыми армиями с Востока. Он потерпел поражение и был убит, две трети его армии погибли. Тогда-то римляне и поняли, что готы, гепиды и аланы, достаточно сильные, чтобы победить римлян, сами бежали от гуннов, как отара перепуганных овец.
Более столетия спустя величайший историк своего века, Прокопий Кесарийский, в побочном (и потому особенно показательном) комментарии приводит следующий краткий рассказ:
Ещё в древние времена римские самодержцы, препятствуя переходу живущих в тех местах варваров через Дунай, заняли укреплениями весь берег этой реки, не только по правой её стороне, но во многих местах они выстроили городки и крепости также и на другом, левом её берегу. Но эти укрепления они выстроили не так, чтобы нельзя было к ним подойти, если бы кто решил на них напасть, но лишь с тем, чтобы берег реки не оставить безлюдным. Искусство осады городов не было известно тамошним варварам. Многие из этих укреплений ограничивались просто одной только башней и поэтому, естественно, назывались монопиргиями (однобашенными), людей же в них было очень мало. Это достаточно было тогда для внушения страха варварским народам, так что они удерживались от нападения на римские пределы. Но спустя некоторое время Аттила, напав с большим войском, уничтожил до основания эти укрепления и на большое пространство опустошил пределы Римской империи, ни от кого не встречая сопротивления[33].
