На этот раз ошибки быть не должно. Спускаясь с холма, я вытащил мобильник и позвонил Эрлу Бриггсу, своему водителю. Я его видел – он стоял прямо по курсу. Он сразу ответил, я попросил открыть багажник и отключился.
Заметив открытый багажник в третьем по счету «линкольне», я понял, что мне туда. Дошел до места, поставил под ноги портфель и снял пиджак, галстук и рубашку. Под рубашкой у меня была футболка, поэтому помех транспорту я не создал. Из стопки запасных сорочек, которые лежали в багажнике, я выбрал рубашку из плотной хлопчатобумажной ткани бледно-голубого цвета, развернул ее и стал надевать.
От компании прохлаждающихся водителей отделился Эрл. Почти десять лет он периодически брал на себя роль моего водителя. Всякий раз, попадая в неприятности, он обращался ко мне за помощью, а потом отрабатывал гонорар. Впрочем, сейчас он расплачивался не за свои проблемы. Я разобрался с лишением права выкупа закладной у его матери: все уладил, и она не осталась на улице. А Эрл взамен шесть месяцев меня везде возил.
Испорченную рубашку я накинул на крыло автомобиля. Он ее забрал и осмотрел.
– Ого! Кто-то пролил полный стакан «гавайского пунша»?
– Что-то вроде. Давай уже, поехали.
– Я думал, заседание на весь день.
– Я тоже так думал. Но все меняется.
– И куда теперь?
– Сначала заскочим в «Филипп».
– Без проблем.
После короткой остановки у закусочной на Аламеда-стрит я попросил Эрла повернуть на запад. Затем мы остановились у Менора-мэнор, что возле парка Ла-Брея в районе Фэрфакс. Я сказал, что вернусь примерно через час, взял портфель и вышел. Свежую рубашку я заправил, но галстук пристегивать не стал. Он был без надобности.
Менора-мэнор – пятиэтажный дом для престарелых в западной части Фэрфакса на улице Уиллоуби. Отметившись в регистратуре, я поднялся на лифте на четвертый этаж, сообщил женщине за стойкой, что у меня юридическая консультация с клиентом Дэвидом Зигелем, и попросил нас не беспокоить. Эта приятная женщина привыкла к моим частым визитам. Она кивнула в знак одобрения, и я прошел по коридору к комнате 334.
Войдя, я закрыл дверь, предварительно повесив на ручку знак «Не беспокоить». Дэвид Зигель, по прозвищу Законник, или попросту Зак, лежал на кровати, вперив взгляд в экран привинченного к дальней стене напротив кровати телевизора, из которого доносились приглушенные звуки. Тонкие бледные руки покоились поверх одеяла. Из трубки, подающей кислород к его носу, слышалось тихое шипение. Увидев меня, он улыбнулся:
– Микки.
– Зак. Как ты себя чувствуешь?
– Как и вчера. Ты что-нибудь принес?
Отодвинув от стены кресло для посетителя, я сел в поле зрения собеседника. В восемьдесят один год подвижностью он не отличался. Я открыл на кровати портфель и развернул его, чтобы Зигель мог достать то, что внутри.
– Французский дип-сандвич из «Филиппа». Пойдет?
– Ну и ну, – отреагировал он.
Менора-мэнор было безупречным заведением, и под предлогом юридической консультации я немного обходил правила. Зак скучал по тем местам, где он едал за пятьдесят лет работы адвокатом в центральной части города. И я был рад доставить кулинарное наслаждение бывшему партнеру моего отца. Зигель был стратегом, тогда как отец был солистом, исполнителем, воплощал эти самые стратегии в суде. Отец умер, когда мне было пять. И Зак остался со мной. Он ходил со мной, мальчишкой, на футбол, а когда я стал постарше, отправил на юридический факультет.
Год назад, проиграв на выборах окружного прокурора, погрязнув в скандалах и практически уничтожив самого себя, я пришел к нему. Я хотел понять, что делать со своей жизнью, и Зак оказался рядом. Наши встречи действительно были законными консультациями между адвокатом и клиентом, только сотрудники регистратуры не понимали, что клиент – я.
Я помог ему развернуть сандвич и открыл пластиковый контейнер с соусом. Еще нам завернули в фольгу нарезанный ломтиками соленый огурец.
Откусив первый кусочек, Зак улыбнулся и сделал жест своей тощей рукой, словно одержал великую победу. А я расплылся в улыбке. Мне нравилось приносить ему вкусности. У Зигеля было два сына и куча внуков, но они заходили только по праздникам.
Как говаривал Зак:
– Ты им нужен, пока они не нужны тебе.
При встречах мы в основном обсуждали дела. Зак бесподобно предсказывал планы стороны обвинения. И хотя в этом столетии он ни разу не заходил в зал суда, а Уголовный кодекс со времен его практики уже переписали, это не имело значения. Базовый опыт у него имелся, а искусством игры он владел всегда. Свои приемы он называл ходами: двойной слепой ход, ход с мантией судьи и так далее.
Я пришел к нему в тяжелое время, после поражения на выборах. Хотел поговорить об отце, понять, как он справлялся с жизненными неприятностями. Но в результате многое понял про закон, понял, насколько он был сродни мягкому свинцу. Как его можно прогнуть и что вылепить.
– Закон – штука гибкая, – объяснял Зак, – пластичная.
Я считал его частью своей команды, что позволяло обсуждать дела. А он по ходу беседы высказывал мысли и предлагал ходы. Часто я принимал их к сведению, и они срабатывали.
Ел Зак медленно. Я давно понял, что сандвич он мог жевать целый час, откусывая по крохотному кусочку. Ничто не пропадало зря. Он съедал все, что я ему приносил.
– Вчера ночью умерла соседка из триста тридцатой, – сказал он, прожевав очередной кусочек. – Досада.
– Очень жаль. А сколько ей было?
– Молодая. Только перевалило за семьдесят. Умерла во сне. Ее вывезли на тележке сегодня утром.
Я кивнул, не зная, что сказать. Зак откусил еще кусочек и потянулся в портфель за салфеткой.
– Зак, ты забыл про соус. Макай. Он бесподобен.
– Спасибо. Ты воспользовался фишкой с кровавым флагом? Как все прошло?
Зак вытащил салфетку и заметил еще одну капсулу с кровью в закрытом пакете «зиплок». Я ее взял на случай, если первую по ошибке проглочу.
– Просто волшебно, – ответил я.
– Судебный процесс аннулировали?
– О да. Кстати, не против, если я воспользуюсь твоей ванной?
Я полез в портфель и достал еще один пакет, с зубной щеткой. Прошел в ванную и почистил зубы. Красная краска сначала выкрасила щетку в розовый, но вскоре все стекло в канализацию.
Вернувшись, я заметил, что Зигель доел только половину сандвича. Оставшаяся часть уже, должно быть, остыла, но вынести ее в комнату отдыха и разогреть в микроволновке не представлялось возможным. Впрочем, старик все равно казался счастливым.
– Подробности, – потребовал он.
– Итак, я постарался опровергнуть показания свидетельницы, но она держалась. Прямо кремень. Тогда я вернулся на место, подал клиенту сигнал, и он сыграл свою роль. Хотя и ударил немного сильнее, чем я ожидал… А самое лучшее, мне не пришлось даже пальцем шевелить, чтобы судебный процесс признали недействительным. Судья пришел к такому выводу самостоятельно.
– Несмотря на протест стороны обвинения?
– Именно.
– Ну и отлично. Так им и надо.
Законник Зигель был адвокатом до мозга костей. Он верил, что его долг – выстроить для своего клиента лучшую линию защиты. И этой мыслью перекрывалась любая нравственная проблема или неоднозначная ситуация. Если в решающий момент необходимо склонить судью к аннулированию процесса, что ж, так тому и быть.
– И теперь возникает вопрос: пойдет ли он на сделку?
– На самом деле обвинитель в этом деле – «она», и, думаю, пойдет. Надо было видеть свидетельницу после такой потасовки. Дико испугалась. Вряд ли она захочет принять участие в новом процессе. Подожду с недельку, а потом попрошу Дженнифер связаться с обвинителем. Подозреваю, она созреет для сотрудничества.
Говоря про Дженнифер, я имел в виду своего компаньона Дженнифер Аронсон. Придется ей взять Леонарда Уоттса на себя. Если останусь я, все будет похоже на подставу, на что в зале суда намекнула Кристина Медина.
Леонард Уоттс не сдал сообщника, парня за рулем машины, которая врезалась в автомобили жертв. Медина отказалась обсуждать условия сделки между сторонами о признании подсудимым вины до заседания. Уоттс не стал стучать, поэтому Медина не пошла на сделку. Через неделю все изменится, полагаю, по нескольким причинам: линия обвинения по большей части разбилась на первом же заседании, основная свидетельница напугана тем, что сегодня произошло прямо перед ней в суде, а доводить дело до второго заседания было бы напрасной тратой денег налогоплательщиков. Вдобавок к этому я на мгновение дал Медине понять, что может произойти, если она доведет дело до присяжных: мое намерение проанализировать с помощью свидетелей-экспертов подводные камни, на которые можно наткнуться при межрасовом опознавании. С этим не захочет связываться ни один прокурор.
