После второго фестиваля Ленинградского рок-клуба Цой, ободренный успехом, уволился с работы и, без сожаления расставшись с детской деревянной скульптурой, отправился с Марьяной и друзьями на мини-фестиваль в подмосковный поселок Николина Гора.
Это был дачный кооператив, где жили известные ученые, музыканты, артисты, кинорежиссеры… Там на Москве-реке был и небольшой дипломатический пляж, а рядом дача Александра Липницкого, на веранде которой он время от времени, к неудовольствию некоторых именитых соседей, устраивал концерты «КИНО», «Аквариума», «Центра» и других ленинградских и московских групп.
На том мини-фестивале «КИНО» отыграло программу «Начальника Камчатки», после чего Цой с Марьяной и Владимиром Болучевским отправились в Крым «зайцами» с помощью знакомого, Сергея Фирсова, работавшего тогда проводником поезда Ленинград — Симферополь.
Прятаться в рундуках под нижними полками плацкартного вагона от настырных контролеров не шуточное дело, это весьма рискованная авантюра, особенно когда жара и в пыльных, грязных рундуках практически нет притока свежего воздуха.
Как вспоминали впоследствии Марьяна и Владимир Болучевский, Цой, поначалу легче всех переносивший неудобства и тяготы езды «зайцем», после очередной проверки, едва не стоившей ему жизни, отказался прятаться в рундуке. Фирсову спешно пришлось искать новый тайник, и к вечернему контролю Цоя вместе с Марьяной поместили на багажную полку в купе для проводников, загородив от взоров контролеров довольно габаритным чемоданом… Впрочем, все это дорожные неудобства вскоре сошли на нет, а студенты-железнодорожники, замещавшие проводников, узнав Цоя, вообще помогли скоротать остальное время дороги…
Поскольку денег катастрофически не хватало, поездка в Крым, по словам Марьяны Цой, была по своему безрассудству особенно выдающейся. Приходилось убегать от хозяев, требующих оплаты за проживание, собирать бутылки на пляже, питаться мидиями, красть тефтели в столовой и многое другое. Обо всех этих приключениях можно узнать из воспоминаний участников той поездки…
По возвращении из Крыма отдохнувший Цой стал подыскивать новую работу, в идеале мечтая устроиться кочегаром в котельную. Но пока это не получалось. Мечта Виктора сбылась гораздо позже…
Лето проходило в тусовках и редких выступлениях. 12 июня 1984 года, в ДК им. Крупской, прошел лауреатский концерт по итогам второго фестиваля Ленинградского рок-клуба.
Всеволод Гаккель: «Никаких особенных подробностей о том времени не припоминается… Концерты были редки, и каждый концерт в силу этого становился событием и запоминался уже самим фактом происшедшего. И, безусловно, мы придавали им гораздо большее значение, нежели сейчас, когда в городе еженедельно проходят десятки концертов и иногда молодым людям надо выбирать, на кого же пойти. И сколько концертов в месяц они могут себе ПОЗВОЛИТЬ…»[172]
Юрий Каспарян: «Помню, как-то, кажется, в 1984 году, на мой день рождения мы выпили и пошли куда-то гулять, хотели куда-то на вечеринку попасть. И вот, значит, мы выходим задом, идем, а там футбольное поле такое. Георгий, поскольку у него дома всегда была куча гантелей, турники и прочие спортивные снаряды, решает показать нам с Цоем класс. Подходит к стоящим на поле футбольным воротам и, подпрыгнув, повисает на них. С усилиями подтягивается несколько раз, делает подъем-переворот, выход силы, и тут ворота предательски начинают крениться, Георгий не успевает отпустить руки и со всего маху падает, врезаясь лицом в землю… Он довольно сильно травмировал лицо, и когда мы с Виктором вели его домой, нас даже забрали в милицию, подумав, что мы его избили…»[173]
Девятнадцатого сентября 1984 года Виктор Цой получил на руки военный билет и официально «ушел в запас», а 28 сентября постановлением Министерства культуры группа «КИНО» была внесена в «черный» список групп, которым запрещалось выступать на концертных площадках. Как вспоминала впоследствии методист Ленинградского рок-клуба Нина Барановская, запрет на концертную деятельность «КИНО» получило после выступления в ДК «Невский», поскольку по своей социальной значимости, о которой тогда все любили говорить, выступление Цоя было отнюдь не слабым. И если даже многие рок-клубовские музыканты (например, группа «Теле-У») заметили похожесть одетых в кожаные плащи «киношников» на офицеров СС, то представительница партийных органов, курировавших рок-клуб, сразу после выступления «КИНО» пришла и сказала: «Вы видели, как он стоит на сцене? Он же фашист!» По словам Нины Барановской, дело было, конечно, не в том, как он стоял, а в том, что он пел…
Сам же Цой отнесся к запрету на концертную деятельность совершенно спокойно. Вполне возможно, Виктор считал подобные моменты «капризами природы»…
Виктор Цой: «Я очень философски отношусь к каким-то неприятностям. Считаю, что просто надо переждать, а потом всё образуется…»[174]
Георгий Гурьянов: «Нам было совершенно наплевать на систему. Мы ее не замечали. Все эти слежки, стукачи из рок-клуба, агенты КГБ, фотографировавшие из-за угла. Мы хихикали над всем этим, нам не то что не страшно было, наоборот. Мы специально себя вызывающе вели, показывали — вот какие мы, модные, красивые. Снимайте нас, что же вы… Пишите про нас в газетах своих, обсуждайте наши выступления…»[175]
«Киношники» продолжали репетировать и давать концерты.
Инна Николаевна Голубева: «Концерты давались по каким-то складам, каким-то заброшенным заводам. Где они могли выступать? Их никуда не пускали. Из подвала куда-то в дыру очередную они выходили и там играли свою музыку и пели, и вообще наслаждались друг другом»[176].
Джоанна Стингрей: «Такая страна и такие порядки. Для нас это была больше игра. Они знали, что мы знаем, но делаем вид, что не знаем. Было даже весело. На всех концертах были агенты КГБ в костюмах. А один раз меня даже украли. То есть задержали. На фестивале рок-клуба. Во время одного из моих первых приездов. Прямо в зале взяли под руки и увели в комнату. Я по-русски еще совсем не говорила. Минут двадцать меня о чем-то спрашивали и не верили, что я не понимаю русский. Когда я начала громко требовать посла, они испугались и отпустили…»[177]
Примерно в это же время наконец-то сбылась мечта Цоя — он устроился работать кочегаром. Работа сутки через трое позволяла ему не отвлекаться от музыки, ездить на гастроли, давала небольшой заработок и ограждала от обвинений в тунеядстве.
Напомню, что в законодательстве СССР с 1961 по 1991 год был предусмотрен состав преступления, заключавшегося в «длительном проживании совершеннолетнего трудоспособного лица на нетрудовые доходы с уклонением от общественно полезного труда». Под «общественно полезным трудом» понимался лишь труд в санкционированной государством форме. Самодеятельный же труд разрешался только в свободное от «общественно полезного труда» время, иначе он приравнивался к тунеядству. Учеба в государственном учебном заведении приравнивалась к «общественно полезному труду». В СССР лицам, обвиненным в тунеядстве, присваивалась аббревиатура — БОРЗ (без определенного рода занятий), и сперва в уголовной среде, а затем и в молодежном «сленге» появились формулировки — «борзбй» и «ббрзый», то есть человек, упорно не желающий работать.
В апреле 1991 года был принят закон «О занятости населения», отменивший уголовную ответственность за тунеядство и признавший безработицу.
Итак, Цой стал работать кочегаром в котельной в Уткиной заводи.
Сергей Фирсов, кочегар, приятель Виктора Цоя: «Цой работал в маленькой котельной на правом берегу Невы. Отапливал он там склад ящиков и этими же ящиками и топил. В той котельной работала классная бабушка, всё время игравшая на балалайке. Цой брал у нее уроки. Мы даже справляли там какой-то Новый год»[178].
