— Хочется! — сказал он с предельной искренностью, украсив слово тяжелым глубоким вздохом, — а тебе разве нет?
— Похоже, ты все равно сделаешь по-своему, — сказала я, прельстившись этой искренностью, — но жилищный вопрос все же будем решать завтра.
— Я на диванчик пока.
— Завтра! А диванчик оставь в покое для моих друзей.
Стул отлетел в сторону, и стало тесно. Его аргументы были весьма убедительны, и они полностью убедили меня в своей правоте.
— Почему завтра? — спрашивал он, когда не был занят.
— Выспаться хочу последний раз в жизни, я должна выглядеть завтра не хуже невесты. Это понятно?
— Таки да, — ответил он, — вопросов нет. С кем попало я на людях не появлюсь.
Утром, когда я, раскрутив бигуди, спустилась с крыльца, Андрей стоял уже на дворе в светло-сером летнем костюме с галстуком, а рядом с огромным букетом белых цветов красовался в черно-белом светловолосый жених. Белые «Жигули» были украшены розовыми лентами и лупоглазой куклой в стиле «комильфо», и тут же подъехали серые «Жигули» в голубых бантиках с каким-то Буратино снаружи и со свидетелем церемонии, сыном Бордайтиса, внутри. Пора было отправляться в загс, прихватив в райцентре виновницу торжества и свидетельницу.
После загса намечалось основное событие — венчание в местном деревянном костеле, и, когда машина уехала, к дому стали подтягиваться деревенские господа в черных костюмах, галстуках и шляпах. Красные мозолистые руки уверенно выглядывали из-под белоснежных манжет, и все, как на подбор, выглядели красивыми породистыми вепрями. Местные женщины выглядели скромнее своих мужчин, но, впрочем, расписные дамские наряды, завивки и наколки — все это издержки социума, в природе же все наоборот, но скромные львицы и невзрачные павлинихи отнюдь не комплексуют, и их женское начало настолько самоценно и прекрасно, что пышные гривы рвутся в клочья и радужные перья летят по ветру.
Всех поразил Барон, который успел взять в долг у районного архитектора смокинг и бабочку. Баронесса была в шикарной белой юбке, присланной из Америки тетушкой Барона, служившей там в толстовском фонде.
Несмотря на все мольбы прислать блу-джинсы и майки с приличными иностранными словами на груди, тетушка присылала только хорошие буржуазные вещи светлых тонов, не годившиеся для поездок в общественном транспорте. Майки и джинсы, по ее представлениям, годились только для студентов и коммунистов.
Невеста прибыла в национальном наряде с цветками руты в золотистых волосах. Машина, сопровождаемая нарядной толпой, медленно прибыла к церкви, но сидячих мест всем не хватило, и мы с Андреем наблюдали церемонию из-под большой деревянной статуи апостола Павла, стоявшей у левой стены.
Сидячие места не без интереса косились на мое кружевное платьице из грубого некрашенного льна, связанное местной кружевницей. Сразу за Альгисом и Кристиной стояли трогательные католические ангелки с букетиками полевых цветов — маленькие девочки в пышных белых платьицах и маленькие мальчики в белых рубашечках, бабочках и черных бриджах. На хорах пели, Ремигиус исправно звонил, и все были согласны со священником, когда он объявил о заключении на небесах еще одного союза.
Исход из церкви характеризовался существенным ускорением темпов, расселись за столом уж совсем моментально, и пошел пир горой. Внеслидва воздушных свадебных торта, напоминавших фонтаны из белоснежного мрамора. Один, гигантских размеров, предназначался для немедленного уничтожения, а второй, маленький, должен был засохнуть на веки вечные, заняв в серванте молодоженов самое почетное место.
Мы сидели рядом со Стасисоми Лаймой, племянницей Юмиса. Лайма была в светленьком платьице, удивительно гармонировавшем с ее нежным светящимся личиком, и все местные мужчины смотрели на разведенную молодицу, как мухи на мед. Отец невесты, краснолицый рыжий Звайгстикс, заломил меха видавшей виды гармошки, и местный народ стал приплясывать в энергичном ритме традиционного суктиниса. Свадебные ангелки играли в салки и носились друг за другом вокруг стола с нечеловеческой скоростью.
После первого антракта запели народную песню о «небесной свадьбе», где месяц женится на дочери солнца, а поутру изменяет ей с утренней звездой. Слов мы не знали, но припев, как водится в таких случаях, повторяли со всеми.
Когда жених вооружился ножом для первого удара в большой фонтан, внесли еще один свадебный торт в виде огромного сучковатого полена. Эти торты называются баум-кухен и выпекают их, поливая тестом вращающийся металлический валик, укутанный пергаментом.
Уставших певцов сменил магнитофон с музыкой следующих поколений, и под медленные мелодии мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу, и Андрей шептал мне на ухо всякие нежные слова, мгновенно проникавшие вглубь и разрушавшие все защитные барьеры, тщательно возводимые все последние годы.
— Ты повторишь мне это сегодня ночью?
— Нет, я скажу тебе что-нибудь другое, у меня много всего в запасе.
— Я хочу услышать это уже сейчас.
— Я обещал отвезти престарелых родственников в райцентр, подожди немного, пожалуйста.
Свадьба уже угасала, и мы стояли у крыльца, когда Жемина спросила, не видала ли я, куда делся Альгис. Задержав взгляд на наших счастливых лицах, она сказала, что свадьбы полагается справлять осенью, но летом на природе получается лучше. Хозяйка ушла разыскивать исчезнувшего жениха, а Андрей посмотрел мне в глаза.
— Марина! Завтра в пять утра я уезжаю на три дня в Москву. Вернусь вечером — во вторник или среду.
— Буду ждать, — взгрустнула я, — позвони, когда доберешься домой.
— Я хотел бы, чтобы к этому времени ты решила один важный для меня вопрос — хочешь ли ты стать моей женой?
Я замерла на секунду от ужаса, но стрелку спидометра уже зашкаливало, и придорожные цветы сливались в пеструю картинку, и бабочки вдребезги разбивались о ветровое стекло, мгновенно застывая разноцветными густыми каплями.
— Хочу! — сказала я, и тут маленький черный ангел, сидевший на левом плече, подначил меня обмануть судьбу, — хочу на следующей неделе! Лаума с ее райкомовскими связями сможет устроить.
Андрей как-то сразу поскучнел, сказал, что не торопит меня, а потом добавил:
— С официальным мероприятием дело обстоит сложно.
— Ты женат? — спросила я тогда.
— Да, — сказал он, слегка помедлив с ответом, — и у меня есть ребенок.
Тут раздались крики: «Андрюс! Где ты?», и подошел Юмис. Его родственники уже погрузились в «Жигули», и с нетерпением ждали, пока их отвезут домой.
— Черт! — сказал Андрей, сжав мою руку, — я сейчас вернусь, подожди меня, пожалуйста.
В это время дверь дома открылась, и на крыльцо выбежал полусонный ребенок в пышном белом платьице под длинными льняными волосами. Задев ножкой об ножку, ребенок стал падать с крыльца, но Андрей подхватил его, и младенец тут же уцепился за его шею.
— Ангела не замни, — сказала я, и он ушел, выпустив ангела на свободу.
Да, дела… Седобородый старец опять выкинул меня из райского сада одну, и маленьким отторгнутым ребрышком — вот кем стою я на незнакомой земле, и некому построить жилище, принести пищу, наколоть дрова и согреть огнем мою мгновенно заледеневшую душу. Я поднялась в свою комнату, надела джинсы и свитер, и ушла за холм с черными соснами. Около можжевельника стояли две темные фигуры, и я услышала, как плакала женщина, а мужчина голосом жениха взволнованно повторял:
— Аушра, Аушра, Аушра…
В кромешной тьме я вышла к большой скульптуре, где на деревянном троне восседала готическая королевская чета с прямыми деревянными спинами и странными грозными лицами. Я кинулась на мягкую мшистую подстилку у подножья трона и зарыдала обильно и отчаянно.
— Господи! Услышь меня, прости и отведи проклятье! Я хочу только то, что ты даешь другим.
Но господь молчал, и лунный свет плыл по складкам королевских одеяний, теряясь в черных сосновых ветвях. Внезапный топот заставил меня приподнять голову, и я увидела перед собой белесые клыки гигантского вепря. Он буравил меня своими маленькими горячими глазами, и я сказала ему:
