– Ты же не хочешь сказать, что читаешь шифр без ключа, малыш?

– Читаю, – Заноза закрыл папку, вцепившись в нее пальцами, чтоб не дать вырасти когтям, не разорвать когтями горло Шеди. – Уже прочитал.

Голос Ясаки прозвучал громом с ясного неба, но никогда еще Заноза так не радовался грому.

– Так он нам больше не нужен? – спросил японец, невесть когда успевший войти в кабинет.

Что бы он ни имел в виду, это означало, что Шеди отойдет подальше. Должно было означать. И Заноза, не оборачиваясь, кивнул. Говорить было уже сложно – в груди зарождался рык, и попытка сказать хоть слово выдала бы в нем вампира.

Он чуть не выронил папку, когда точно такой же рык раздался от двери. В одно мгновение Ясаки исчез из дверного проема, оказался рядом с Шеди, схватил психиатра за плечи и отшвырнул к неудобной с виду кушетке.

Отшвырнул уже мертвым.

Шеди умер. Просто… умер. Сам. Его сердце перестало биться, когда Ясаки зарычал.

Чувствуя себя идиотом и одновременно – принцессой-дебилкой, спасенной из лап дракона, Заноза уставился на труп. Потом перевел взгляд на Ясаки.

– Дайны убеждения, – произнес тот абсолютно нормальным голосом, – работают по-разному.

– Убеждения? – Принцесса-дебилка. Факт. – Это дайны убеждения? До смерти?

– Я не собирался убивать, хотел только напугать. Он оказался трусом.

– Может, просто сердце слабое?

– Защищаешь? – хмыкнул Ясаки. – Значит, твои дайны работают в обе стороны. Почему ты сам не напугал его? Ты можешь больше, чем я, почему не отпугнул, зачем убегал сам?

– Блин, да я вообще не знал, что так можно! Я и сейчас не знаю. Я ни хрена не понял, что ты сделал. Это сойдет за сердечный приступ? – Заноза принюхался, как будто по запаху, исходящему от Шеди можно было определить, поверит ли коронер в естественность его смерти.

– Это и есть сердечный приступ. Тебе нужно что-то, кроме этой папки?

Заноза поразмыслил секунду. Выходило так, что выдать смерть Шеди за естественную не получится, потому что ему нужно было все содержимое картотечного шкафа и все кассеты с записями сеансов. И не было времени сделать копии. Что ж, придется тийрмастеру решать проблему с трупом. Одно из преимуществ работы на официальную власть – есть на кого переложить уборку.

– Если Шеди лечил одного венатора, он мог лечить и остальных.

– Зачем нам остальные? – о, вот и Турок. Ну, конечно, у кого же хватит терпения присматривать за входом в квартиру, когда в других ее частях происходит что-то интересное? Но, по крайней мере, Турок привел с собой Вимеза, не оставил в одиночестве.

Вообще, конечно, и не мог оставить. Ни один вампир в своем уме не повернется спиной к венатору, не выпустит из поля зрения… На такое способны только вампиры-придурки, зачитавшиеся чужой историей болезни.

Кажется, Заноза привыкал чувствовать себя идиотом. Это уже даже не злило. Плохо дело.

– Вам, может, и незачем… – под рукой не было ничего подходящего, чтобы впихнуть все папки и гору кассет, но где-нибудь в квартире могли найтись коробки, большие сумки, да хотя бы пакеты для мусора, – а я их не люблю.

– И?

Присутствие Вимеза никого уже не смущало. Тот был под дайнами и, даже расстроенный и напуганный смертью Шеди, не принимал во внимание, просто пропускал мимо ушей все, что могло умалить его привязанность и добрые чувства к Занозе. Вимез не слышал Турка, не обращал внимания на Ясаки, он подбежал к кушетке, проверил у Шеди пульс, припал ухом к груди, надеясь услышать сердцебиение.

– Нужно скорую… – произнес неуверенно.

Насчет скорой он сомневался, осознавал, что компания собралась совсем не подходящая для объяснений с врачами. Зато искусственное дыхание стал делать уверенно. Профессионально.

Без толку, конечно. Шеди умер основательно. Но какой смысл объяснять это человеку, который с ним дружил?

– И если есть возможность найти их всех и убить, я найду их всех и убью, – ответил Заноза Турку.

Тот пожал плечами и посторонился, пропуская его в коридор.

Где-нибудь на кухне или в кладовой должно было найтись что-то… Не может же всю ночь все идти не так, как задумано.

Двадцать минут спустя Заноза сидел перед монитором в фургоне, под завязку набитом аппаратурой, а сам фургон ехал сквозь дождливую ночь прямиком в засаду венаторов. Перед ним, будто прокладывая для большого автомобиля проход через сложный фарватер, несся «роллс-ройс» с мистером Вимезом за рулем. Надо сказать, что фарватер действительно был непростым – проселочные дороги сплетались в причудливый, лишенный системы узор – без помощи лоцмана, того и гляди, пришлось бы блуждать по ним до рассвета. А дневать в фургоне мало удовольствия.

Прежде чем доверить Вимезу быть проводником, оставив наедине с Минамото, занявшим штурманское кресло в «роллс-ройсе», Хасан спросил у Занозы, как долго продлится действие дайнов. Как долго Вимез будет сохранять лояльность.

– Не знаю, – Заноза, кажется, удивился вопросу. – Всегда? Меня еще никто не разлюбил. Из тех, кто выжил, понятное дело.

Всегда? До самой смерти? Если Заноза не врал, если он не ошибался, то его дайны обладали какой-то небывалой силой. Сказки о том, что под действие вампирского магнетизма можно попасть навеки, приходилось слышать всем, но сказки есть сказки. В реальности такого не случалось. В реальности, вампир с такими способностями мог… хм, спрашивается, чего он не мог? И если Заноза, действительно, был так силен, что заставляло его жить затворником в какой-то неведомой дыре?

Правда, если Заноза действительно был так силен, это объясняло желание тийрмастера избавиться от него под любым благовидным предлогом.

Нет. Отличать сказки от реальности Хасан умел. И вечные дайны оставались сказкой. Однако этой ночью на Вимеза можно было полагаться.

Фургон трясся по грунтовкам, разбрызгивая воду из-под колес. Хасан время от времени поглядывал в окно, но в основном наблюдал за Занозой и Арни. За Арни, наблюдающим за Занозой.

Лучший технический специалист «Турецкой крепости», программист, математик, доктор наук, Арни каким-то образом умудрился ни на день не повзрослеть за время, прошедшее с тех пор, как Хасан дал ему свою кровь и сделал Слугой. То ли это был какой-то побочный эффект от воздействия крови вампира-мусульманина на организм иудея, то ли натура Арни попросту не предполагала взросления, как бы то ни было, парень не только выглядел, но и вел себя на свои двадцать с небольшим. И делал это последние тридцать лет. Обращенный в Слугу в бешеные шестидесятые, он успешно и с энтузиазмом сводил с ума остальных постоянных обитателей «Турецкой крепости». Слишком серьезных и слишком взрослых, на его взгляд.

Хасан знал, что у других его Слуг есть чувство юмора. У каждого свое, но… в среднем по «Крепости» более-менее одинаковое. Арни отличался от всех. Представитель иного поколения, а, с учетом войны – иной эпохи, он так ни с кем и не нашел общего языка. Потом, с годами, потерял возможность общаться со сверстниками. Единственной отдушиной для него стала наука, но и там не все было гладко, ведь даже гениальные математики, как выяснилось, хотят публиковать открытия под собственным именем. И не получают полного удовлетворения, анонимно подбрасывая идеи в научное сообщество. Впрочем, неудовлетворенность своим положением и кругом общения, была не настолько сильна, чтобы Арни отказался от перспективы и дальше продолжать почти бессмертное существование.

Хасан говорил с ним об этом. Ни с кем больше, только с ним. Арни был особенным. Из всех Слуг – единственным, с кем не довелось вместе повоевать, и хотелось верить, что никогда не доведется. Данное когда-то его отцу обещание позаботиться о сыне не предполагало вовлечение парня в военные действия. А еще – накладывало ответственность.

И Хасан не уставал благодарить Аллаха за то, что Арни хотя бы не был хиппи.