В кабинете Гитлера Вернер опять увидел Еву Браун. Она стояла рядом с Гитлером. Когда принесли ужин, Ева сняла с тарелок салфетку и положила ее на колени Геббельсу, сидящему с ней рядом. Тот потянулся целовать ей руку:

— Доктор Геббельс, — остановил его Гитлер, — как мы будем чествовать генерала Венка?

— Венк сражается под Берлином.

— Знаю. Завтра он будет в Тиргартене.

— Мой фюрер, все в руках божьих, — сказал Геббельс, подняв глаза на портрет Фридриха Великого, висящего за спиной Гитлера.

— Завтра Венк должен быть в Тиргартене, — повторил Гитлер, ища подтверждения у присутствующего здесь генерала Кребса.

Кребс, помолчав, ответил:

— Войска Венка истекают кровью. Русская авиация и артиллерия терзают их день и ночь. Согласно вашей воле я послал навстречу Венку офицерскую дивизию, но она остановлена на полпути и тоже истекает кровью. Сопротивление теряет всякий смысл.

— Вы плохо изучаете психологию войны, генерал Кребс, — заметил Гитлер, накладывая себе в тарелку вялые листики капусты.

— Наше сопротивление теряет всякий смысл, — повторил Кребс.

Казалось, после такого прямого заявления Гитлер взорвется, и Кребсу не миновать расстрела. Вчера Гитлер приказал расстрелять во дворе имперской канцелярии своего близкого родственника генерала Фегейлена за то, что генерал заговорил о капитуляции. Видимо, генерал Фегейлен собирался бежать из Берлина, да не успел: теперь он валяется в ночных туфлях под стеной имперской канцелярии. Неужели Кребс забыл об этом?

Но Гитлер, видимо, не понял Кребса или сумел себя сдержать.

— Рано, рано, мой друг, поднимать руки, — сказал он спокойно. — Гинденбург в свое время согласился на капитуляцию без пятнадцати двенадцать. А вам советую думать об этом в половине первого той ночи, когда у вас останется последний солдат. Конечно, если вы боитесь честной смерти.

— Я солдат, — вытягиваясь, сказал Кребс.

— Я тоже не Гинденбург, и меня вы не увидите в числе пленных. Мы еще можем сражаться. В наших руках центр Берлина, Шарлоттенбург, половина района Вильмерсдорф, Веддинг, Моабит, парк бункера. Мы дадим генеральное сражение в Тиргартене, на каналах. Таких выгодных позиций у нас никогда не было. Русские потеряют здесь все танки и захлебнутся в собственной крови. Готовьтесь к победоносному генеральному сражению, или вы будете прокляты нацией и вас ждет позорная смерть. Если враги войдут в Берлин, они найдут здесь только развалины, крыс, голод и смерть. Я хочу, чтобы было так, и так будет!

Рука Гитлера затряслась. Ева Браун взяла его за локоть.

— Благодарю. Скажите, Кребс, вам удалось связаться со штабом американских войск?

— Сегодня днем американцы встретились с русскими где-то на Эльбе.

— Кто встретился?

— Солдаты, офицеры…

— Солдаты не политики. Важно знать, что делают американские генералы. Почему они не ведут свои дивизии на Берлин через Лейпциг?

— Вашингтонское радио сообщает, что американцы сейчас штурмуют крепость Альтендорф, — сказал Геббельс.

— Я не знаю такой крепости.

— Мой фюрер, у нас и не было такой крепости.

— О чем же вы толкуете?

Кребс пояснил:

— Какой-то мальчик в Альтендорфе случайным выстрелом из фаустпатрона подбил американский броневик разведывательного дивизиона. Дивизион отступил. Это и послужило основанием считать Альтендорф крепостью. Поэтому американская авиация второй день бомбит этот город, и, вероятно, сегодня начнется штурм.

— Распорядитесь доставить мальчика в Берлин. Он герой, и нация должна знать его имя.

— Мой фюрер, мальчик погиб, как и все жители Альтендорфа, — проговорил Геббельс.

После этого Гитлер потерял всякий интерес к Альтендорфу.

— Что делают сегодня англичане?

— У нас есть расшифрованная радиограмма, адресованная Монтгомери, — сказал Геббельс. — Черчилль интересуется, сколько собрано трофейного оружия и много ли боеприпасов. Надо думать, англичане заняты сейчас выполнением этой секретной директивы.

— Найдите каналы для уведомления англичан: если они схватятся с русскими, мы откроем для них целые арсеналы.

— Постараюсь, — ответил Геббельс и кивком головы подозвал своего помощника, безмолвно стоящего у стены.

Получив из рук Геббельса какую-то бумажку, он, не теряя ни минуты, отправился на радиостанцию.

Гитлер, выпив стакан фруктового чая, откинулся на спинку кресла. Вернер вместе с поваром собрали со стола посуду и покинули кабинет. Им предстояло приготовить свадебный обед. Вслед за ними ушла в свою спальню Ева Браун. В кабинете остались: Гитлер, Геббельс, Борман, Кребс и секретарь-стенографистка фрау Винтер.

Гитлер прошелся вдоль стола, посмотрел на потолок: это был знак, что он сейчас начнет высказывать исторические по своему значению мысли. В зрачках его как бы вспыхнул синий огонь — огонь зла.

— Итак, американцы разрушили дрезденские заводы и тем самым бросили Сталину перчатку в лицо, — начал он. — Черчилль собирает наше оружие, чтобы направить его против русских… Сталину известно, что Гиммлер и Геринг ведут на западе переговоры о перемирии. Не сегодня, так завтра Сталин пошлет своим союзникам протест. — Гитлер прошелся по кабинету, волоча правую ногу: последнее время правая нога и левая рука отказывались ему служить, он выглядел разбитым и больным. — Сегодня ночью я слушал музыку Вагнера. Великий композитор не верил в смерть и остался бессмертным. Я слушал его величавую музыку, и мне вспомнилась старинная сказка. Лев и тигр сошлись перед добычей. Целые сутки они стояли и смотрели друг другу в глаза: кто первый моргнет, тот и погибнет. А тем временем…

— Мой фюрер, я понял вас! — вдруг воскликнул Борман, до сей поры молчавший. — Мы должны использовать этот момент!

Гитлер одобрительно кивнул Борману:

— Мартин, я всегда верил в тебя, ты умеешь читать мои мысли. Но вопрос о генеральном сражении у Тиргартена не снимается. Мы должны выиграть время. Для этого я заготовил верный ход: завтра утром генерал Кребс отправится к русским, чтобы договориться о прекращении огня. Перед войной он был военным атташе в Москве, знает психологию и характер русских и должен всеми силами уговорить их командование прекратить огонь в Берлине и начать переговоры о перемирии.

— Поверят ли они нам? — усомнился Геббельс.

— Русские, несомненно, знают, как малы наши силы, и едва ли пойдут на переговоры, — сказал Кребс.

— Я прошу вас, господа, выслушать меня до конца, — остановил их Гитлер. — Сегодня же ночью мы объявим по радио и в газетах о переговорах Гиммлера и Геринга с Западом и назовем это предательством интересов Германии. Так надо… Пусть русские усвоят, что их западные союзники, особенно Черчилль, могут договориться с Герингом и Гиммлером о перемирии без Сталина. Сталин знает Черчилля, и это натолкнет его на тревожные мысли… Он пойдет на переговоры… Переговоры будете вести вы: Геббельс, Борман и Дениц. Без меня…

— Без вас, мой фюрер? — спросил Борман.

Гитлер немедленно ответил:

— Сталин не поверит мне, поэтому официально я должен исчезнуть, умереть, сойти с арены, как главный виновник войны. Но фактически я останусь жить и буду жить в надежде поссорить Запад с Востоком. Я передаю вам свое посмертное завещание, а вы постарайтесь довести его содержание до русских, до Сталина…

— Другого выбора нет, надо использовать и такой ход, — согласился Геббельс.

— Мое посмертное завещание, — продолжал Гитлер, — откроет перед вами возможности убедить русское командование и Сталина начать переговоры с новым правительством, во главе которого номинально будет стоять Дениц — президент и верховный главнокомандующий. Он сейчас в Мекленбурге. Переговоры о перемирии должны состояться в Берлине, как столице Германии, куда прибудет новый президент, после прекращения здесь огня. Это один из доводов, который должен привести Кребс. Таким образом, мы выигрываем время для того, чтобы довести противоречия наших врагов до высшего накала, вплоть до столкновения войск…