— Почему как нательная?

— Ну, близкий значит, у самой души всегда.

Мимо прошли солдаты в белых халатах.

— А-а, разведчики, медовые усы, мое вам с кисточкой! — поприветствовал их Рогов.

Одного из них Леня признал: земляк Колька Туров. Но тот не посмотрел на него, прошел с опущенной головой, а Леня не решился остановить его: может, обознался.

— Гордый народ эти разведчики. Вот видишь, прошли и на привет не ответили. — пожаловался Рогов. — Но мы тоже не лыком шиты.

— Лыком не лыком, а пайка нам меньше дают. Разведчик на двух — три пайка, пулеметчик на двух — два, — вмешался Файзуллин, пулеметчик, мужчина здоровенный, плечи, шея, как у борца, и рост — рукой не дотянешься.

— Ладно, Файзула, не вмешивайся, дай мне закончить политбеседу с молодым пополнением.

— Беседовай, но моя тоже правду говорит.

— А разве я тебе возражаю? — ответил Рогов Файзуллину и снова Лене: — Так вот что я тебе скажу про разведчиков. Это верно, они теперь полтора пайка на душу получают. Но у нас в роте тоже иногда по три пайка на нос приходится. Вот пойдем в наступление, смотришь, через день-два в роте одна треть останется, а водку будем получать на полный состав. Пока там разберутся, пока затребуют от старшины контрольную строевую записку, мы успеем все распределить. А как спохватятся, то к тому моменту вся водка уже по жилам разбежится.

— Плохой беседа, — рассердился Файзуллин.

Рогов помолчал, посмотрел на друга и опять к Лене:

— На Файзуллина ты не обращай внимания. Он всю жизнь такой ворчливый. Ничем не могу ему угодить. Все ему не по нраву. Вот только один раз не ворчал и не огрызался. На Днепре это было. Контузило его до потери сознания, даже в глазах остолбенелость. Вот тогда-то я и руководил им, как хотел. Ну, думаю, наконец-то угодил другу: молчит и со всем соглашается. Подтащил я его к медпункту, а он даже спасибо не сказал.

— Два раза нехорошо говорит. Неправда. Потом много благодарил, спасибо говорил, обнимал. Почему так говорит? — возразил Файзуллин.

— А хитрый он у нас — таких во всей дивизии не сыскать. Сегодня утром, перед рассветом, поднялся, вытянул руку и давай звезды с неба снимать. Проведет вот так рукой по воздуху — и в карман. Часа два так действовал. Раз — и в карман, раз — и в карман, прямо полными горстями. И смотрю я — небо стало чистое, без единой звездочки. Да погляди сам. Чистое, правда? Это Файзула все звезды в карман к себе ссыпал…

Леня не знал, как отнестись к этим шуткам, и молчал, тихо улыбаясь…

— Или еще такой случай с ним был, — продолжал Рогов. — Впрочем, ладно, иди на свое место, а то вон ротный приближается. Замерзнешь — снова приходи, у меня еще кое-что в запасе есть. За войну-то, знаешь, сколько накопил побасенок: вернусь домой, всю деревню смехом обеспечу на пятилетку.

Леня вернулся в свою стрелковую ячейку, положил снайперку на бруствер, присмотрелся: и днем за передним краем тишина — ни людей, ни танков, ни пушек. Мертвая пустота. Смотри не смотри — голый пустырь. И есть ли кто живой там? Немцы, наверное, ушли, и наши войска зря мерзнут. Так без толку можно пролежать со снайперкой еще неделю. Надо попроситься на другой участок…

— Ну как живет наш молодой снайпер? — послышался за спиной голос командира роты.

— Еще ни одного фашиста, товарищ старший лейтенант, не заметил. Нельзя ли куда-нибудь на другое место?

— Зря так говоришь. Участок самый бойкий. Тут фашистов хоть отбавляй.

— Почему же их не видно?

— Если бы они были так глупы и сами лезли на мушку любому снайперу, война кончилась бы еще в сорок первом году. Присмотрись, научись отличать сучок от ствола автомата, комок земли от каски, тогда дело пойдет. Вот так, товарищ… Прудников, кажется?

— Прудников, — подтвердил Леня.

— Вот так, товарищ Прудников. Продолжай наблюдение. — И, показав, как надо маскироваться и за какими участками немецких траншей следить особенно внимательно, командир роты перешел в соседнюю стрелковую ячейку.

В полдень немецкие минометчики открыли беглый огонь по позициям роты. Вдоль окопов разом встали косматые копны взрывов. Земля задрожала, задергалась, как лошадь под ударами кнута.

— В укрытие!.. — крикнул Рогов в самое ухо Лене.

Запахло гарью, взрывчаткой. Осколок мины перед самым лицом Лени срезал столбик, как сабля лозинку.

«Вот как оно бывает», — прижавшись ко дну окопа, вдруг тоскливо подумал он.

— Привыкай, парень, привыкай землю целовать, еще не то увидишь, — заговорил Рогов, когда чуть приутихло. — Солдату, брат, достается со всех концов: и от мороза, и от обстрелов…

Ночью в траншеях стало тесно. Длинные, словно пики, бронебойные ружья, винтовки, карабины легли, как поваленный тын, на брустверы, поблескивая сталью стволов. Расчеты орудий прямой наводки, стрелки, пулеметчики, автоматчики и офицеры, прижимая друг друга к стенкам траншей, стеснились, не замечая этой тесноты.

Но не только здесь, в передних траншеях, стало тесно. Весь Вислинский плацдарм до отказа заполнился военной техникой. И откуда все это взялось! Танки и самоходки, выкрашенные в белый цвет, замерли, как массивные льдины в заторе.

Еще час, полчаса, — и вся эта лавина ринется туда, на позиции врага… Весь плацдарм с людьми и техникой можно было сравнить с поднятым над головою врага молотом. И что бы ни случилось — удар и прорыв линии фронта должен был состояться.

Не давая себе отчета, как это произойдет, Леня, прижатый со своей снайперкой к стенке хода сообщения, чувствовал себя легким поплавком на самом гребне огромной плотины, которая вот-вот рухнет, и он окажется в могучем водовороте — неизвестно, выбросит ли его на берег или понесет невесть куда… Рядом с ним стояли старший снайпер полка сталинградец Виктор Медведев и пулеметчики Рогов и Файзуллин.

— Во время атаки снайпер должен следить за флангами и, если обнаружится новая точка, поражать ее меткими выстрелами. Бить надо в смотровую щель или в амбразуру, — давал последние наставления Медведев.

— А если промахнешься, набери махорки в горсть и кричи: перестань фриц, а то махоркой ослеплю, — съязвил Рогов. — Знаешь, был у меня такой некурящий друг…

— Хватит тебе, помолчи, — одернул его Медведев.

Вдоль траншеи, перешагивая через гвардейцев, присевших покурить, прошли плечистые, в накидках командиры, вероятно, из штаба корпуса. Прошли молча, чуть пригнувшись.

Рогов не вытерпел и бросил им вслед:

— В больших играют, молчком вроде нашего маршала ходят. Прошли и будто никого не заметили.

— Ты говоришь так, будто с маршалом Жуковым из одного котелка чай пил, — заметил Медведев.

— Не из одного котелка, но рядом с ним бывать приходилось.

Сейчас было не до рассуждений, но Леня все же не удержался, спросил:

— Какой он из себя?

— Какой?.. — Рогов чуть помолчал, как бы испытывая терпение своих товарищей. — А такой. Плечи — во, — развел руками, — и натура такая же широченная. Я стоял недалеко и насмотрелся на него вдоволь. Молчаливый, как камень. Однажды дивизия наша брала высоту. Три дня бились — и ни на шаг вперед. И вот прибывает маршал чуть свет на КП командира дивизии.

В накидке. Грозный такой, никому ни слова. Посмотрел вокруг и давай отмечать карандашом на карте. Покажет командиру дивизии карандашом в ту сторону — и опять к карте. Я лежал на бруствере. Притаился, как уж, и смотрю на него вот так, сбоку. Карандаш у него был красный, граненый, в палец толщиной. Показывал, показывал он таким манером, и вдруг вижу, на рукаве клочок ваты торчит, а потом с карандаша на карту большая красная клякса сползла. И хоть бы бровью маршал повел. Нет, переложил карандаш в другую руку и опять за свое… На другое утро мы взяли эту проклятую высоту и только тогда узнали: за нашим маршалом немецкий снайпер охотился. Вот он какой, понятно?.. Даже Файзула, мой второй номер, хочет стать таким же каменным. Однажды ему, Файзуллину, пуля ногу чуть выше колена царапнула, а он говорит — не чувствую, портянка в сапоге сухая, значит кровь еще не просочилась…