Бла-бла-бла. Ничего интересного. Я уже собираюсь перепроверить электронную почту, когда на глаза попадаются строчки: «На протяжении всего романа жар выступает символом сексуального притяжения. Тита де ля Гарза способна контролировать его на кухне, но жар внутри ее тела – сила разрушительная и деструктивная…»

– Анна? – Кто-то стучит в дверь, и я подпрыгиваю от неожиданности.

Нет. Не кто-то. Сент-Клэр.

На мне поношенная футболка с желто-коричневой логотипом – рекламный знак Мэйфилдского молочного производства – и ярко-розовые фланелевые пижамные штаны с рисунком в виде гигантской клубнички. Лифчик отсутствует.

– Анна, я знаю, что ты здесь. Я вижу свет.

– Подожди секундочку! – кричу я. – Я сейчас.

Перед тем как открыть дверь, я хватаю черную толстовку и натягиваю прямо поверх футболки с коровьей мордой.

– Прости, пожалуйста. Входи.

Я широко распахиваю дверь, но Сент-Клэр не торопится входить, вместо этого он пристально смотрит на меня. С непонятным выражением. А потом вдруг расплывается в озорной улыбке и заходит внутрь:

– Милая клубничка.

– Заткнись!

– Нет, правда. Очень миленько.

И хотя его слова вовсе не имеют подтекста из серии «я собираюсь бросить свою девушку и начать встречаться с тобой, милашка», они меня задевают. Во мне вспыхивает «сила разрушительная и деструктивная», так хорошо знакомая Тите де ла Гарза. Сент-Клэр стоит в центре комнаты. Он поднимает руку, чтобы почесать затылок, и футболка задирается, обнажая часть живота.

Вжих! Во мне вспыхивает пламя.

– У тебя так… э… чисто… – говорит Сент-Клэр.

Пш-ш-ш. Огонь тут же гаснет.

– Правда?

Я знаю, что у меня в комнате порядок, но ведь я еще даже не успела купить приличное средство для мытья окон. Кто бы ни мыл мое окно последним, он понятия не имел о существовании «Виндекса». Фокус в том, чтобы распылять его по чуть-чуть. Большинство людей пшикает слишком много, и жидкость остается в уголках, а там ее не так-то просто вытереть, не оставляя разводов или ворсинок…

– Ага. Даже как-то не по себе.

Сент-Клэр слоняется по комнате, трогает вещи и рассматривает их так же, как я в гостях у Мередит. Он пристально изучает коллекцию фаянсовых слоников и бананов, аккуратно расставленных на комоде. Потом берет стеклянного слоника и вопросительно смотрит на меня:

– Это мой ник.

– Слон? – Он качает головой. – Прости, я, кажется, чего-то не понимаю.

– Анна Олифант. Banana Elephant[19]. Подруга собирает их для меня, а я собираю игрушечные мостики и бутерброды для нее. Ее зовут Бридж Сондервик, – поясняю я.

Сент-Клэр ставит стеклянного слоника на место и подходит к столу:

– Значит, все могут называть тебя слоником?

– Банановым слоником. Нет, конечно же нет.

– Прости, хотя я не про это.

– А про что? Что-то случилось?

– Ты поправляешь все, чего я касаюсь. – Сент-Клэр кивает на мои руки, которые машинально переставляют слона. – Невежливо с моей стороны вот так приходить и трогать твои вещи.

– О, все в порядке, – бормочу я, отпуская фигурку. – Можешь трогать у меня все, что захочется.

Сент-Клэр каменеет. На лице его появляется смущенное выражение, и до меня доходит, что я ляпнула что-то не то. Я имела в виду совсем другое.

Не то чтобы я против…

Но мне нравится Тоф, а у Сент-Клэра есть девушка. И даже если бы ситуация сложилась иначе, есть еще Мер. Я никогда бы не стала уводить у нее парня после того, с какой теплотой она отнеслась ко мне в первый день. И во второй. Да и во все остальные дни на этой неделе.

Кроме того, Сент-Клэр обычный симпатяжка. Ничего экстраординарного. На улицах Европы таких пруд пруди, так ведь? Ухоженные парни со стильными стрижками и в элегантных пальто. Хотя я не видела ни одного такого, который хотя бы отдаленно напоминал неподражаемого месье Этьена Сент-Клэра, и все же…

Он отворачивается. Мне кажется или он смутился? Но почему? Это ведь я стою с идиотской улыбкой на лице.

– Это твой парень? – И Сент-Клэр показывает на экран ноутбука, где красуется моя фотография с коллегами.

Этот снимок сделали перед премьерой экранизации одного фэнтезийного романа. Поэтому большинство из присутствующих в костюмах эльфов или волшебников.

– Тот, который закрыл глаза?

– Что?

Неужели он думает, будто я встречаюсь с Гераклом?

Геракл – ассистент администратора. Он на десять лет меня старше, и да, это его настоящее имя. И хотя он очень мил и лучше всех разбирается в японских ужастиках, но ведь у него волосы собраны в конский хвост.

Конский хвост.

– Анна, это шутка. Я про вот этого. С бакенбардами. – Сент-Клэр указывает на Тофа, именно из-за него мне так нравится эта фотография.

Мы смотрим друг на друга и заговорщицки улыбаемся, словно потешаясь над какой-то понятной только нам шуткой.

– О… М-м-м… нет. Не совсем. То есть Тоф почти стал моим парнем. Я уехала до того… – Мне так неудобно, что я замолкаю. – До того, как между нами успело случиться что-то серьезное.

Сент-Клэр молчит. Потом прячет руки в карманы и делает шаг назад:

– Как все предусмотрено.

– Что? – удивляюсь я.

– Ту пурвар.

Парень кивает в сторону подушки с изображением единорога и короткой фразой. Это подарок моих бабушки с дедушкой – девиз и герб клана Олифант. Когда-то давным-давно мой дедушка переехал в Америку, чтобы жениться на моей бабушке, и до сих пор сходит с ума по всему шотландскому: он оттуда родом. Нам с Шонни он постоянно покупает вещи в цветах старого шотландского пледа (сине-зеленый фон с черными и белыми полосками). Мое покрывало – тоже его подарок.

– Ну я-то, конечно, понимаю, что это значит. Но ты-то откуда узнал?

– Ту пурвар. Это на французском.

Превосходно. Девиз клана Олифант, который был у меня под головой с самого младенчества, оказывается, написан на ФРАНЦУЗСКОМ, а я даже не в курсе. Спасибо, дедушка. Я выставила себя идиоткой. Но разве я могла догадаться, что шотландский девиз будет написан на французском? Мне казалось, шотландцы ненавидели Францию. Или это были англичане?

Блин, не знаю. Я всегда думала, что он на латыни или другом мертвом языке.

– Это твой брат? – Сент-Клэр кивает на единственную фотографию, которая висит у меня над кроватью.

На снимке Шонни широко улыбается, указывая на одну из маминых подопытных черепах, которая вытянула шею и уже готовится оттяпать ему палец.

Мама исследует особенности репродуктивной деятельности каймановых черепах, поэтому несколько раз в месяц ездит навещать их выводок на реке Чаттахучи. Шонни нравится ездить с ней вместе, а вот я предпочитаю оставаться дома в безопасности. Каймановые черепахи ужасно гадкие.

– Да. Его зовут Шон.

– Шон – скорее ирландское имя. Удивительно для семьи, где так много связано с Шотландией.

Я улыбаюсь:

– Для нас это больная тема. Мама просто влюбилась в это имя, но дедушка – отец моего отца – чуть не откинул копыта, когда его услышал. Он-то предлагал Малкольма, Эвана или Дугала.

Сент-Клэр смеется:

– Сколько брату?

– Семь. Уже во втором классе.

– У вас большая разница в возрасте.

– Ну, либо он получился у родителей случайно, либо это была последняя попытка спасти распадающийся брак. Мне никогда не хватало смелости спросить, как это получилось.

Черт! Не могу поверить, что я это сказала.

Сент-Клэр садится на край кровати:

– Твои родители разведены?

Я стою возле компьютерного кресла, поскольку сесть рядом с Сент-Клэром на кровати не отваживаюсь. Возможно, чуть позже, когда привыкну к его присутствию, я на это решусь. Но не сейчас.

– Да. Папа ушел, когда Шону было шесть месяцев.

– Прости. – Судя по виду Сент-Клэра, он действительно расстроен. – Мои тоже в разводе.

Я вздрагиваю и скрещиваю руки на груди:

– Ты тоже меня прости. Это дерьмово.

– Все в порядке. Мой отец – ублюдок.