Однако моя преподавательница французского явно некомпетентна. Как еще объяснить тот факт, что, несмотря на название нашего учебника «Французский, первый уровень», профессор Жиллет настаивает на том, чтобы мы говорили только на французском? Она вызывает меня по десять раз на дню, и я никогда не знаю ответа.

Дэйв прозвал ее мадам Гильотина. В яблочко.

Он уже выбирал этот класс раньше, а значит, курс полезен, но, видимо, не настолько, раз Дэйв завалил первый же экзамен. У Дэйва лохматые волосы, пухлые губы и темная кожа с веснушками – необычное сочетание. Несколько девочек втрескались в него по самые уши. Мы вместе ходим на историю. Мне приходится заниматься с предпоследним курсом, поскольку выпускники обычно выбирают «Основы государства», а я уже их уже прошла. Так что мое место теперь между Дэйвом и Джошем.

В классе Джош тихий и сдержанный, но, едва переступив порог, он начинает юморить похлеще Сент-Клэра. Понятно, почему они такие закадычные друзья. Мередит говорит, они боготворят друг друга: Джош Сент-Клэра за природную харизму, а Сент-Клэр Джоша за редкий художественный дар. Джош нечасто ходит куда-то без альбома и кисти. Его работы невероятны – толстые уверенные мазки и мелкие, тщательно прорисованные детали, – пальцы Джоша всегда измазаны краской.

Но самое интересное начинается после уроков. Об этом никто не пишет в глянцевых буклетах. Дело в том, что поступить в школу-пансион – это все равно что поселиться в обычной средней школе. Отсюда нельзя уйти. Даже в спальне я постоянно «наслаждаюсь» грохотом поп-музыки, шумом стиральных машинок и пьяными воплями танцующих на лестничной площадке. Мередит утверждает, что все устаканится, как только юниоры немного попривыкнут, но я не слишком в это верю.

И тем не менее…

Сегодня пятничный вечер, и в общежитии пусто. Мои соученики совершают набеги на бары, а я впервые наслаждаюсь тишиной. Если закрыть глаза, кажется, будто я дома. Не считая оперного пения. В ресторанчике напротив почти каждый вечер выступает оперная дива. Для обладательницы столь сильного голоса она на удивление миниатюрная. И еще она зачем-то выщипывает брови, после чего рисует их карандашом. Словно статист из «Шоу ужасов Рокки Хоррора».

Когда звонит Бридж, я, уютно устроившись на кровати, смотрю «Академию Рашмор» Уэса Андерсона. Уэс – настоящий режиссер, просто удивительно, как он успевает следить на съемках абсолютно за всем. Его стиль просматривается в любом кадре, ему подвластны и самые серьезные, и самые смешные моменты… «Академия Рашмор» – один из моих любимых фильмов. Речь там идет про подростка Макса Фишера, который настолько погружен в свои увлечения, что его решают отчислить из школы. Какой стала бы моя жизнь, если бы я настолько же сильно увлеклась внеклассной деятельностью АШП[18], как Макс – своими занятиями в Академии Рашмор? Уж наверное я бы не сидела в спальне, намазавшись белым кремом от прыщей.

– Ан-н-н-ууук, – раздается крик Бридж. – Я нее-на-вии-жуу их.

Значит, место лидера ей не досталось. Глупо, если учесть, что она самая талантливая барабанщица в школе. Это все знают. Препод выбрал Кевина Квиггли, решив, что другие парни-барабанщики не будут воспринимать Бридж как лидера… потому что она девчонка.

Ну, теперь-то точно не будут. Идиот.

Бридж возненавидела свою группу, своего инструктора и придурка Кевина с гипертрофированным эго.

– Подожди, – говорю я. – Скоро ты станешь новой Меган Уайт или Шейлой Е., и Кевин Квиггли будет хвастаться тем, что когда-то давным-давно вы были знакомы. И поджидать тебя после шоу, ожидая специального приглашения, чтобы пройти за кулисы, а ты сможешь продефилировать мимо, ни разу не оглянувшись.

В ее голосе слышится смешок.

– Зачем ты меня бросила и уехала, Банана?

– Потому что мой отец – кусок дерьма.

– Причем чистокровный, детка.

Мы болтаем до трех ночи, поэтому на следующий день мне удается разлепить глаза лишь ближе к полудню. С трудом встаю и одеваюсь – нужно успеть до закрытия столовой. Поздний завтрак там бывает только по выходным. Когда я наконец прихожу, в столовой тихо, но Рашми, Джош и Сент-Клэр сидят за своим обычным столиком.

На душе тяжело. Всю неделю ребята дразнили меня за то, что я не отваживалась сделать заказ. Я придумывала отговорки («у меня аллергия на говядину», «нет ничего вкуснее хлеба», «равиоли не такие уж и вкусные»), но нельзя же делать это вечно. За стойкой снова месье Бутен. Я хватаю поднос и делаю глубокий вдох:

– Бонжур, мм… суп? Сопа? Силь ву пле?

«Привет» и «пожалуйста». Первым делом я выучила эти слова в надежде, что французы простят мне за это катастрофические пробелы в знании их прекрасного языка. Я показываю на чан с оранжево-красным супом. Похоже на мускатную тыкву. Пахнет необычно – осенью и шалфеем. Сейчас начало сентября, но погода пока стоит теплая. Интересно, когда в Париже начинается листопад?

– Ах! Суп, – мягко поправляет месье Бутен.

– Си, суп. То есть ви. Ви! – Мои щеки горят. – И… мм, уф… куриная салатная с зеленой фасолью штуковина?

Месье Бутен смеется, словно Санта-Клаус, весело и раскатисто. И трясется, как желе.

– Цыпленок и харикос вэрс, ви. Знаете, вы мошете говорить со мной по-онглийски. Я понимать тебя оч-чень хорошо.

Мой румянец становится ярче. Ну конечно, в Американской школе должны говорить по-английски. А я пять дней перебивалась этими дурацкими грушами и багетом.

Месье Бутен протягивает мне миску супа и маленькую тарелку с куриным салатом, и в животе урчит при виде горячей еды.

– Мерси, – говорю я.

– Де рьен. Добро пошаловать. И надеюсь, вы больше не станете избегать меня! – Месье Бутен прикладывает руку к сердцу, словно убит горем.

Я улыбаюсь и качаю головой. Теперь я умею это делать. Я умею. Я уме…

– ЭТО ОКАЗАЛОСЬ НЕ ТАК УЖ И СТРАШНО, ДА, АННА? – кричит Сент-Клэр на всю столовую.

Я резко оборачиваюсь и показываю ему средний палец, надеясь, что месье Бутен этого не заметит. Сент-Клэр усмехается и отвечает мне по-британски, растопыривая указательный и средний палец буквой «v». Месье Бутен что-то ворчит за моей спиной. Я беру поднос с едой и сажусь рядом с Сент-Клэром:

– Спасибо. А то я и забыла, как отшивают по-английски. В следующий раз буду использовать правильный жест.

– Всегда рад помочь.

На Сент-Клэре та же одежда, что и вчера: джинсы и поношенная футболка с силуэтом Наполеона. Когда я спросила его об этом принте, он пояснил, что Наполеон его герой.

– И вовсе не потому, что он был скромным и застенчивым малым, как ты можешь подумать. Наполеон был гадом. Но таким же крутым гадом, как и я.

Интересно, возможно ли, что Сент-Клэр ночевал у Элли и поэтому не переоделся. Каждый вечер он ездит на метро в ее колледж и остается там. Рашми и Мер уже думают, что Элли, наверное, совсем зазналась, раз не хочет с ними общаться.

– Знаешь, Анна, – говорит Рашми, – большинство парижан понимают по-английски. Так что тебе нечего стесняться.

Да. Очень своевременно. Спасибо.

Джош кладет руки за голову и откидывается на стуле. Рукав рубашки поднимается, обнажая татуировку на правом предплечье: череп и скрещенные кости. Судя по толстым штрихам, это его собственный дизайн. Черная краска на бледной коже сразу привлекает внимание. Офигенное тату, хотя на длинной, тощей руке оно смотрится комично.

– Так и есть, – подтверждает он. – Я вообще едва говорю по-французски, но все прокатывает.

– Тут нечем гордиться.

Рашми морщит нос, и Джош наклоняется, чтобы поцеловать ее.

– Боже, опять начинается. – Сент-Клэр гладит себя по голове и закатывает глаза.

– Они что, всегда так? – шепчу я.

– Нет. В прошлом году было гораздо хуже.

– Ой! И давно они вместе?

– С прошлой зимы?

– Это приличный срок.

Сент-Клэр пожимает плечами, и я замолкаю, спрашивая себя, хочу ли узнать ответ на свой следующий вопрос. Наверное, нет, но я все равно его задаю: