«Купец Троицкий будет доволен подобным приобретением для своей коллекции и не постоит за ценой», – думал он, подгоняя кучера, сидевшего на облучке.
Несколько позднее Мазурин узнал, чем кончилось дело в графской семье. Смерть Владимира Владимировича была приписана естественным причинам, и специального дознания по этому поводу не проводилось. А вот с его дочерью Александрой дело вышло громкое, на всю Российскую империю. Через пять лет после рождения Александры граф Алексей Владимирович Мусин-Пушкин заявил судейским чинам, что выдаваемый женою брата за своего ребенок рожден вовсе не ею, а находившейся у нее в услужении крестьянкой Азаевой и что это сделано его невесткой в целях закрепления за собой имущества его покойного брата.
Со слов Азаевой выяснили следующее: графиня, заметив ее беременность, уговорила отдать ей будущего ребенка. Для родов молодую женщину отправили в Москву, но с дороги тайно возвратили и поместили в сенях барского дома, рядом со спальней графини, где молодая женщина находилась до тех пор, пока не оправилась от родов. Рожденный ею ребенок был тут же у нее отобран и передан графине.
После смерти графа Владимира Владимировича его вдова долго не печалилась и вскоре вышла замуж вторично за мещанина Азбукина. Она показала, что дочь Александра рождена именно ею, и что рассказ служанки Азаевой полностью вымышлен. Затем через полгода она изменила свои показания, поведав, что ребенок рожден не ею, а привезен ее первым мужем после того, как у нее в Москве за неделю до этого случая произошел выкидыш, и что муж сам уговорил ее выдать этого ребенка за своего.
И все же Бекман-Мусина-Пушкина-Азбукина неожиданно отказалась от последнего объяснения, заявив, что дала его по уговору поверенного графа Алексея Владимировича, пообещавшего ей за это сто тысяч рублей, и поддержала первоначальное объяснение.
Однако показания врача, лечившего графиню от заболевания, при котором никакая беременность не могла быть доношена, все поставили на свои места. Присяжные заседатели пришли к выводу, что бывшая графиня симулировала беременность, а значит, должна была быть обвинена в подлоге в актах о рождении ребенка по 1441 статье Уложения о наказаниях Российской империи.
Дело это слушалось в Московском окружном суде 24 января 1873 года. Гражданский иск со стороны графа А.В. Мусина-Пушкина поддерживал все тот же Плевако, который, как всегда, мастерски справился со своими обязанностями. В результате решением суда бывшая графиня была признана виновной в подлоге, и у нее отобрали ребенка, передав его Аграфене Азаевой, настоящей матери девочки…
Буров
Все-таки его профессия давала о себе знать. Получив информацию из прошлого, он сразу же попытался продиагностировать болезни членов графской семьи. И если диагноз заболевания, от которого почил граф, ему был ясен сразу – у графа была ишемическая болезнь сердца, и он умер от обширного инфаркта, – то болезнь графини, помешавшая ей иметь собственного ребенка, заставила врача-экстрасенса всерьез задуматься. Наконец он пришел к выводу, что она страдала гипертериозом, а точнее – токсической аденомой, из-за чего и не могла нормально выносить плод.
Усатый опер вновь призвал их в самую большую комнату обыскиваемой квартиры.
– Виталий Севастьянович и Алла Борисовна, прошу вас засвидетельствовать изъятие вот этих вещиц, – сказал он.
Буров увидел письменный стол, ящики из которого находились на полу. И все же именно там, в столе, сыскари обнаружили еще один тайник и извлекли из него несколько забавных фигурок, изображавших рыцаря-крестоносца на коне и пять его пеших слуг – драбантов. Статуэтки, похоже, были из чистого золота…
И опять сознание экстрасенса заполнилось образами каких-то людей в странных одеждах, картинами давно прошедших событий. Однако прошлое в его видениях было увязано с событиями совсем недавними. Вот одна-то из этих картин, изображавшая длинноволосого субъекта по кличке Мозоль, задержала его внимание…
Прохоров-Мозоль
…Поездка во Францию запомнилась мне особенно четко. Именно там я познакомился с двумя неординарными людьми, которые так или иначе сыграли большую роль в моей судьбе…
Первым был француз русского происхождения Максим Воздвиженский. Вторым – американец Джон Джонсон. Впрочем, не буду забегать вперед.
В Париж я поехал для того, чтобы наладить контакты с группой тамошних скупщиков антиквариата, которую возглавлял моложавый человек в темных очках. Его-то и звали Максимом, хотя сам он предпочитал, чтобы его называли просто Максом.
Он встретил меня в аэропорту «Шарль де Голль» и на своей машине марки «рено» повез через центр Парижа в район Латинского квартала.
– У меня свой отель, который так и называется – «Максим», – пояснил мне по дороге Воздвиженский. – Там нас уже поджидают мои компаньоны. Поговорим о делах, а потом я предоставлю вам возможность совершить прогулку по Парижу. Собор Парижской Богоматери, Лувр, Елисейские Поля, Триумфальная арка… Что пожелаете!
– Очень хорошо, – умильно произнес я, разглядывая, как в калейдоскопе, парижские улицы, мелькавшие за ветровыми стеклами автомобиля.
К отелю, длинному трехэтажному дому, увитому плющом, мы подъехали, когда на улице начинало темнеть.
– Прошу в мой дом, – несколько высокопарно проговорил Макс, помогая мне вылезти из машины. – В моем ресторанчике при отеле нас ожидают накрытый стол и приятная застольная беседа с близкими по духу людьми. Я надеюсь, что вы с нами сработаетесь! Между прочим, ваш шеф, мсье Телегин, остался доволен нашим гостеприимством и радушием…
Воздвиженский не соврал. В небольшом ресторанчике при отеле действительно был накрыт стол, и нас с нетерпением поджидало пятеро молодых людей, старшему из которых, по-моему, не было и тридцати, а младшему – восемнадцати. Кроме них, в уютном зале не было ни души.
– Знакомьтесь, – сказал Макс, представляя своих друзей.
– Пьер, Жорж, Мишель, Серж и самый младший Пти-Андрэ. Прошу любить и жаловать. Давайте нальем сразу же бокалы и выпьем за процветание нашего совместного дела.
Мы выпили. Закусили. Снова выпили. А потом пили, уже не закусывая. Откровенный разговор завязался где-то после третьей-четвертой рюмки «Наполеона». Причем никому из нас совершенно не мешал языковой барьер. Я говорил по-русски, они по-французски, но Макс оказался классным переводчиком, и потому разговор лился естественно и без излишнего напряга.
– Так вы собираетесь поработать на раскопках в Ираке? – спросил старший по возрасту, Пьер, лысоватый брюнет с протезом на месте правого глаза.
– Совершенно верно, – кивнул я.
– Нас очень интересуют результаты вашей работы, и мы даже готовы брать оттуда любой материал…
– Кроме мелочевки! – уточнил Пти-Андрэ, у которого на левой щеке обозначился рубец от ножевого удара.
– Да, мелочевку можете забрать для своих целей. Вы же изготавливаете сувениры, насколько я осведомлен? – поддержал его Пьер, раскуривая трубку. – В прошлый свой приезд мсье Телегин показал нам некоторые образцы будущих серий. Неплохо! Мы даже согласились заключить с ним контракт на продажу этих изделий через сеть наших антикварных лавок во Франции. Но это будет позже, так сказать, в перспективе. Сейчас же нас интересуют более дорогостоящие археологические находки. К примеру…
– Включите телевизор! – довольно грубо перебил старшего Пти-Андрэ.
– Да, да! – подхватил его слова Пьер. – Жорж, не сочтите за труд включить телевизор…
Толстый увалень Жорж сидел к телевизору спиной, и ему пришлось подняться из-за стола, опрокинув стул, и нетвердой походкой подвыпившего человека подойти к стойке бара, где находился телевизор с большим экраном. Он включил его и присел на вращающийся стул у стойки.
По телевизору передавали новости дня. Неожиданно на экране появились прекрасные золотые статуэтки, изображавшие рыцаря и его эскорт, – я насчитал их пятнадцать штук.
