Слева от бабушки стоял папа в темно-зелёном кителе, синих брюках и, улыбался во весь рот, сверкая золотым зубом.

Справа стоял дедушка в сером костюме и в полосатом галстуке. В руках у дедушки была авоська с яблоками и завернутой в газету литровой банкой свежего куриного бульона.

Тем временем, конкурс красоты завершался.

Из стеклянной банки, использовавшейся для голосования, вытряхнули девять маленьких записок, свернутых в рулончики. Клара Фирсова стала их разворачивать и объявлять результаты голосования.

Первое место получил мальчик, который имел самую богатую растительность на голове. Поскольку у участников конкурса было открыто только лицо, то шевелюра этого участника способствовала его победе в конкурсе.

Второе место было присуждено мне. Третье место заняла дочь Клары Фирсовой.

Я же, второй призер конкурса красоты, в своей будущей жизни ещё буду участвовать во множестве самых различных конкурсов, но больше никогда не буду участвовать в конкурсе красоты.

Третьего декабря пятьдесят первого года бабушка отмечала свой сорок шестой день рождения.

В гостях у неё были самые близкие. Первыми пришли Гриша и Юля Зеликманы. Пришли также дедушкина сестра Фаня с мужем — Наумом Михайловичем Гимельманом, бабушкина младшая сестра, рыжеволосая Роза, хотя в чём-то похожая на бабушку, но совершенно иная и по росту, и по телосложению, и по темпераменту, а ней и её муж Макс Плавник.

Бабушка поставила на стол холодец их куриных лапок, украшенный куриным яйцом и варёной морковкой. На столе уже стояли два салата и гефилте фиш^[8] из карпа, спрятавшегося под дрожащее желе.

Бабушка, перед тем, как сесть за стол, отправилась на кухню, чтобы достать из духовки свои знаменитые сухарики, сделанные из песочного теста с изюмом и апельсиновой цедрой.

Из-за двери в коридор коммунальной квартиры выглянул Коля и, глядя вослед бабушке, шуршащей шелковым платьев, двумя ноздрями втянул аромат, стелившийся ей во след. Бабушка пахла духами «Красная Москва».

Когда следом за бабушкой на кухню пошла тетя Роза, Коля скрылся за своей дверью, привычно бормоча:

— Эх, Софья Марковна, Софья Марковна.

Бабушка, пересыпав горячие сухарики в приготовленную для них вазочку, понесла сухарики в комнату. Следом за ней Роза несла чайник.

Из соседней комнаты в гостиную вошла мама, держа меня на руках. За два месяца я заметно подрос, на теле у меня появились складочки и я стал более осмысленно смотреть на окружающий мир.

Историю о конкурсе красоты все уже знали, поэтому с особым любопытством сгрудились круг дивана, на который меня положили. Я лежал, разглядывая окружающих, и пытался сунуть в рот свой кулак.

Бабушка подошла ко мне.

— Эти дураки, которых избрали в жюри конкурса, ничего не понимают в детской красоте, — сказала она, — Наш мальчик — самый красивый.

Бабушка протянула ко мне руку с массивным обручальным кольцом и нежно коснулась пухлой складки между шеей и подбородком.

— Это место у Алика, — с любовью сказала она — самое красивое.

2:0 "Если Юра попадет в дипломаты…"

2:0 «Если Юра попадет в дипломаты…»

Свое первое стихотворение я сочинил в девятом классе.

На листке бумаги в клеточку мною были написаны четыре строчки о белой вороне, с которой в определенной степени отождествлял себя поэт, претендуя, тем самым, на свою исключительность. Меня не смутила грубая подгонка текста под подвернувшуюся рифму:

Белая ворона сидит на дороге,

Белая ворона, белые ноги.

После школы, в казарме академии имени Можайского, я уже мог считать себя опытным стихоплетом, однако понимая, что мои стишата предназначены для узкого круга читателей и слушателей. Среди этих сочинений была и любовная лирика, которая со временем полностью выветрилась из моей памяти и канула в лету вместе с объектами, для которых эти сочинения были предназначены.

Кое-что из написанного я отправлял родителям, поскольку поэт нуждался в читательской аудитории.

В 1969 году я сочинил небольшое патриотическое стихотворение, которое было, наверное, неплохим для дилетанта. Сейчас этот текст невозможно восстановить, поскольку в памяти у меня не осталось ни строчки, а родители это письмо не сберегли. Стихотворение я посвятил своему классному руководителю, заслуженному учителю Белоруссии Ольге Филипповне Кулай.

Папа, получив письмо с текстом стихотворения, решил, что сочинение его сына достойно стать известным далеко за пределами семьи и написал в редакцию газеты «Гродненская правда», которая была единственной газетой, выходившей в Гродненской области на русском языке.

Вскоре папа получил из редакции газеты ответ от заведующего литературным отделом газеты Василия Владимировича Быкова.

Василь Быков^[9], уже много написавший к тому времени, еще не был всемирно известным белорусским писателем. Его правдивые романы о войне с трудом преодолевали препоны советской цензуры. Он еще не перебрался в Минск, еще не были опубликованы и написаны многие его книги, еще не были сняты самые известные фильмы по романам Быкова и он не был лауреатом Государственной и Ленинской премий. Он жил в Гродно и работал в газете заведующим литературным отделом, читая по долгу службы килограммы графоманской шелухи.

Мое стихотворение был такой же шелухой, в нем не было ничего, что подвигло бы газету опубликовать это стихотворение на поэтической страничке.

Однако Василий Владимирович, собственноручно, как мне хочется думать, на пишущей машинке напечатал несколько строк, которые я хорошо запомнил.

«Уважаемый Дмитрий Филиппович. Газета не может опубликовать стихотворение Вашего сына. Рекомендую ему обратиться в печатное издание по месту его службы».

Далее следовала его подпись, выполненная синим карандашом и в три раза превосходившая по размеру напечатанный текст.

Как жаль, что автограф Василя Быкова у меня не сохранился!

Я думаю, что лучше всего мне удавались ироничные стихи, поскольку за шуткой и иронией на второй план уходили художественные недостатки сочинения.

Если такие «стишата» положить на музыку какой-либо популярной бардовской песни, исполняемой на трех-пяти аккордах гитары, то успех, практически, был обеспечен.

Надо сказать, что к моменту моего окончания школы я уже считал себя опытным гитаристом, то есть умел бренчать на гитаре, и это обстоятельство очень способствовало песенному сочинительству.

Своему гитарному образованию я обязан моим двоюродным братьям Лёне Осиновскому и Володе Звягину. Они были немного старше меня, оба умели хорошо играть и я мечтал о том, чтобы и меня кто-либо обучил этому умению.

Мечта сбылась, когда Володя Звягин, студент московского технического института, приехал в Гродно, где мой папа, подполковник медицинской службы, сумел положить Володю в госпиталь для обследования: у Володи часто и довольно сильно болела голова. Лучших условий для того, чтобы научиться играть на гитаре, трудно было придумать. Володя показал мне несколько аккордов на семиструнной гитаре и я, выучив по семь аккордов в двух тональностях, почувствовал, что теперь могу сыграть любую бардовскую песню.

Там же, в госпитальном клубе, Володя записал на катушку магнитной ленты длиной 350 метров несколько десятков песен, обеспечив меня звучащим в течение полутора часов учебным пособием.

Все мои первые гитарные опыты были связаны с этим концертом, а первой песней стала одна из военных песен Высоцкого:

Мне этот бой не забыть нипочем,

Смертью пропитан воздух…

Высоцкий с тех пор остается любимым поэтом и никакие другие песни я не знаю наизусть в таком количестве.