В первый день нашей «бумажной» торговли в комнату, где происходил обмен настоящих денег на трехмесячные «обязательства», приехала бригада петербургского «Пятого канала» и известный петербургский тележурналист, тогда еще худой и молодой, сделал хороший репортаж, после чего сильно возросла вера людей в нашу затею. За первый месяц нашей затеи мы продали «бумажек» на девять миллионов рублей, что по тем временам было очень приличной суммой.

Обязательства должны были быть выполнены через три месяца путем их выкупа по цене, если я правильно помню, в полтора раза превосходящей цену их приобретения. То есть — мы размещали «ценные бумаги» сроком на три месяца под двести процентов годовых.

Но, поскольку мы продолжали продавать эти «бумаги», то на их выкуп направлялись деньги, которые выручали от продажи новых обязательств. Через три месяца «обязательства» заменили векселями, что, впрочем, ничего не изменило в отношениях с держателями бумаг. Одни обязательства обменивались на другие, задолженность росла и, тем самым, строилась классическая пирамида, которая рано или поздно должна была рухнуть и похоронить под собою её создателей.

Вначале мы об этом не задумывались — время тогда не располагало к размышлениям: все очень быстро менялось. Роман Гольдман стал называться президентом «Корпорации «Управленческие системы», и не уставал повторять, что иметь деньги — это не главное, а главное — это хорошая кредитная история.

Осенью девяносто второго года мы придумали чековый инвестиционный фонд, который назвали «Царскосельский». Второго января 1993-го года я обменял свой ваучер на акцию чекового фонда, став его вторым акционером.

В феврале девяносто третьего года мы с Лёней отправились в здание администрации района, где тогда работала Валерия, чтобы предложить ей стать управляющим чекового фонда. Конечно, никто из нас не имел никакого опыта, а тот минимум, который давали специализированные двухнедельные курсы, не мог восполнить дефицит знаний. Поэтому действовали мы по наитию, но так работало в то время большинство наших коллег.

Вскоре после «Царскосельского фонда», которым талантливо руководила Валерия, нам отдали в управление еще и «Фонд Преображенский». Оперируя двумя фондами, мы стремились участвовать во всех интересных аукционах, на которых за ваучеры продавались акции приватизируемых предприятий.

Конечно же, никакого анализа покупаемых предприятий мы не проводили потому, что делать этого не умели, тем более, что информация об этих предприятиях была неполной и необъективной. Как правило, мы не знали, кто именно интересуется тем или иным предприятием, поэтому действовали наобум, порой «вламываясь» со своими чеками в аукционы, на которых нас никто не ждал.

Так мы в июне девяносто третьего года приобрели довольно приличный (процентов, кажется, пятнадцать) пакет акций торгового предприятия «Мебель-маркет».

Попыток продавать акции, приобретенные на чековых аукционах, мы не ещё делали, и предложений такого рода до «Мебель-маркета» нам никто не делал. В то время никто еще не умел продавать и, тем более, покупать акции, выпущенные в бездокументарной форме.

Но вскоре после аукциона нам не позвонил коммерческий директор АООТ «Мебель-маркет» с предложением продать ему приобретённые акции предприятия.

На следующий день Валерия и я собрались поехать к покупателю, чтобы договориться о сделке. Приличной машины у нас тогда не было. Более или менее приличная машина была только у Лёни: «Форд Капри», купе красного цвета, спортивного вида и девяти лет эксплуатации. Но выглядела машина очень неплохо. Тогда автомобиль был важным индикатором положения человека в обществе, хотя бы потому, что автокредитов ещё не существовало, и если человек мог позволить себе приличный автомобиль, то, значит, что у этого человека были деньги.

На задворках Дальневосточного проспекта мы отыскали складской комплекс «Мебель-маркета» и припарковались около грузовой эстакады, предназначенной для грузовых автомобилей. Несмотря на будний день, на складе никакого шевеления не наблюдалось, что, в целом, соответствовало ситуации в стране.

Несмотря на видимое отсутствие деятельности на предприятии у коммерческого директора «Мебель-маркета», к которому мы направлялись, оказались хорошо обставленный кабинет и личная секретарша, очень вышколенная и называющая имя и отчество своего шефа с неуместным для его небольшой должности пиететом.

Нам было предложено подождать и угоститься кофе и шоколадными конфетами.

Вскоре появился и сам хозяин, Анатолий Эдуардович Сердюков: молодой, немногим более тридцати лет, черноволосый и оживлённый.

Он был готов приобрести пакет акций «Мебель-маркета», который мы получили на чековом аукционе. Когда же мы обо всем договорились, хозяин кабинета, вышел проводить нас на эстакаду, чтобы взглянуть на наш автомобиль. Это был момент истины, ведь Сердюкову предстояло решиться на сделку и отдать свои деньги.

— О, какой у вас замечательный автомобиль, — сказал Сердюков и прищелкнул языком. С расстояния в тридцать метров наш красный «Форд», действительно, неплохо смотрелся.

Эту сделку с Сердюковым мы совершили, и, после этого, заключили еще множество сделок такого рода.

А Анатолий Сердюков, купив наши акции, вскоре стал генеральным директором «Мебель-маркета», затем ушел в налоговую инспекцию и, через несколько лет, возглавил налоговую службу страны, а в 2007 году стал первым гражданским министром обороны.

Впрочем, будучи гражданским человеком, Сердюков как министр обороны ежегодно в День Победы принимает парады на Красной площади. На экране телевизора видно, как открытый лимузин с министром обороны объезжает строй участников парада. Время от времени, автомобиль останавливается и Сердюков громко приветствует солдат и офицеров, стоящих в строю на Красной площади.

А недавно в Крыму, в Ливадии, мы наблюдали картину, живо напомнившую парады на Красной площади.

По дорожке, забитой припаркованными автомобилями и толпами экскурсантов пробиралась потрепанная «Волга» с багажником на крыше. К багажнику был привязан кусок фанеры, на котором стояла небольшая лохматая собачонка и по-хозяйски рассматривала публику.

«Волга» время от времени притормаживала и тогда собачонка коротко лаяла, точь-в-точь как это делал Сердюков, приветствуя войска, построенные для парада.

6:0 Чудо

6:0 Чудо

Четвертый мамин инсульт, первоначально начавшийся как небольшое расстройство речи, нарушения в ориентации и затруднение движений, уже на следующий день принял зловещие признаки.

Мы в это время были в Петербурге, но всего лишь три дня оставалось до свадьбы моей сестры, поэтому билеты и визы в Израиль у нас уже были на руках. Собирались мы на свадьбу сестры, а оказались в больнице у мамы.

Сестра с Мишей отложили свадьбу, и мы вчетвером разделили сутки на две части, дежуря попарно в иерусалимской больнице возле маминой кровати.

Первые дни после случившегося папа каждый день ездил к маме в больницу и, сидя рядом с ней, непрерывно плакал, гладя маму по руке, из-за чего медицинский персонал начинал давать папе успокаивающие и сердечные препараты.

Маме же становилось хуже.

Мы стали свидетелями отчаянной борьбы за жизнь в ситуации, когда мамины шансы остаться в живых убывали с катастрофической скоростью.

У неё, обездвиженной инсультом и перегруженной сильнодействующими препаратами, началось двухстороннее воспаление легких и мама только изредка приходила в сознание. Самостоятельно глотать она не могла и жидкую пищу ей вводили через специальную трубку.

Всё это выглядело удручающе и мы, опасаясь, что вместе с больной мамой получим ещё лежачего папу, запретили ему ездить в больницу.