Тем не менее все исполнила. Она убеждена, что инициатива всегда исходит от старших. И замуж-то вышла отчасти потому, что так надо. А теперь ее передали в другие руки, значит, это тоже так надо. И она притихла в недоверчивом ожидании: что ж, посмотрим, что из этого выйдет…

Незаурядный психолог, она по-своему проницательна. Понимает, что он умен, многое знает и умеет, немало повидал. Он ей даже чем-то импонирует, этот сильный, скрытный человек. Она сознает, что не может восхитить его как женщина, но винит в этом только его самого. Интуитивно чувствует, что он видел и знал других, тех женщин. И что он ставит ее в общем-то невысоко. Ей кажется, что он не разглядел ее, недооценил, отнесся весьма поверхностно. Ее самолюбие задето. И что же?

Она впервые в жизни соприкоснулась с личностью такой интеллектуальной психологической мощи, инстинктивно попыталась защититься… и невольно спасовала. Только что была гордая, исполненная собственного достоинства синьора Джоконда – и вот в чем-то наивная, в чем-то беспомощная синьорина Мона Лиза. Но она сдержанна в проявлении своих чувств. Редко улыбается, почти никогда не смеется, а говорит мало и негромко. Мысль предваряет каждое ее движение, слово. И потому ее походка нетороплива, она не делает лишних жестов. За всем этим угадываются задатки деспотической натуры.

Да, ее самолюбие задето, она испытывает чувство неловкости. Но все это набежало и схлынуло, как легкая волна, потому что Мона Лиза счастлива. Она скоро станет матерью, о чем едва ли догадывается даже всевидящий синьор Леонардо. Он ведь мужчина…

Молодая супруга честолюбивого флорентийского купца полна тихой предматеринской радости. Она спешит насладиться своим тайным счастьем в предчувствии того часа, когда неумолимое время унесет у нее это жгучее, ни с чем не сравнимое ощущение обладания тайной материнства. Как страстно мечтает о сыне ее темпераментный Франческо – о наследнике и продолжателе дела и рода Джокондо! И вот скоро, совсем скоро он узнает об этом. И ей тоже хочется сына. Она ведь всегда тяготела к мужчине. Женщина кажется ей такой слабой и ненадежной…

Она прожила долгую и благополучную жизнь. У нее родилось пятеро детей. Через десять лет Франческо Джокондо умер. Она вышла замуж вторично и снова удачно. Но была ли она счастлива? Ей сопутствовала удача во всех ее предприятиях, но если она и чувствовала себя временами счастливой, то не так и продолжительно.

Не имея склонности к наукам и изящному, она стала прекрасным домашним администратором. Покровительствуя близким и зависящим от нее людям, испытывала от этого большое удовлетворение. Через это она как бы возвышалась в глазах людей, которые безоговорочно признавали ее превосходство и своеобразное душевное величие.

Однако ее почти деспотическая требовательность к окружающим, по-женски эгоистическая страсть к устройству домашнего быта, к упорядочению семейной жизни были безграничны. Она была из тех женщин, которые ненавязчиво, исподволь подчиняют себе мужчину до такой степени, что тот, околдованный ее женственностью, лаской и преданностью, как бы добровольно обрекает себя на вечную сладкую каторгу, посвящая свою жизнь служению предмету своей любви и мужского тщеславия. Но как бы ни старался он угодить повелительнице, его никогда не покинет ощущение неутоленности ее желаний, своей неспособности утолить ее. И до последнего его часа будет висеть над ним дамоклов меч страха потерять ее любовь и уважение. Она была горда, но терпелива. Помнила нанесенные ей обиды и не прощала их. На оскорбление отвечала незамедлительно, выплескивая гнев прямо в лицо обидчику. Она с чистой совестью могла бы занести руку над врагом и, не дрогнув, понести свою веру на костер…»

Такова версия Тофика Дадашева, сильнейшего медиума. Так ему видится Мона Лиза. На мой взгляд, парапсихолог перенес черты какой-то повстречавшейся ему женщины на Джоконду. Слил два образа в один.

У Дадашева ясная картина и не менее ясная история, без каких-либо вариантов. Однако для большинства искусствоведов, историков или просто знатоков леонардовский портрет Джоконды остается в тумане (сплошное сфумато непонимания), очевидна лишь противоречивость облика Моны Лизы. Возможно, отгадку портрета следует искать в словах самого Леонардо. «Смотри, чтобы собирать многие части прекрасных лиц…» – рекомендовал он своим ученикам.

Много прекрасных лиц!.. Действительно, у Джоконды глаза матери Леонардо (это, кстати, подметил Зигмунд Фрейд). Вполне вероятно, что на портрете отображены черты и Моны Лизы, и Изабеллы Гуаланди, и, может быть, еще каких-то других женщин. В Джоконде что-то даже есть от образа Христа. Как не вспомнить строчки Данте:

(«Рай», песня 32)

Так что бессмысленно искать сходство портрета с каким-то одним конкретным человеком. При первом взгляде на леонардовский портрет нас поражает другое – кто на кого смотрит: мы на Джоконду или Джоконда на нас?..

Историк и исследователь творчества Леонардо да Винчи наш соотечественник Гуковский писал о Джоконде, что она сама вглядывается в зрителя, а не только зритель в нее, и что зритель чувствует себя неловко и тревожно под этим взглядом и в то же время не в состоянии отвести глаз от замечательного портрета.

Все дело в том, что Леонардо сумел на неподвижном холсте отразить движение, чего не удавалось ни одному художнику ни до, ни после него. Выражение лица Моны Лизы все время меняется. Расшифровку этого дала писательница Эмилия Александрова в книге «Когда оживают сосновые чешуйки» (1973). Книжка эта детская, но в ней достаточно интересные для взрослых наблюдения и выводы.

В главе «Еще одна фантазия на тему Леонардо» Александрова пишет о «чуде» Джоконды, о великом экспериментаторе Леонардо, о его преодолении неподвижности живописи.

«Видевшим картину запомнились, вероятно, разноречивые губы Джоконды. Уголки их с одной стороны скорбно опущены, с другой – приподняты улыбкой. Более внимательный (а главное, долгий) наблюдатель подметит разноречивость правого и левого глаза (первый, чуть прищуренный, проницательно-недоверчив; второй – почти благожелателен, если бы не легкая хитроватая усмешка). Не ускользнет от него и тонкая беспокойная игра теней на лице. Тени как бы делят его на множество участков. Каждый участок, взаимодействуя с другими, порождает новые выражения.

Наиболее значительны те из них, что возникают при сочетании с пристальным взором Джоконды… Мефистофельский сарказм появляется тогда, когда переводишь взгляд с косой тени от носа на левое «благожелательное» око Моны Лизы. Та же тень, сочетаясь с правым глазом, порождает выражение пытливо-насмешливого вопроса. В выражении правого глаза, объединенного с тенью, прилегающей к правому уголку губ, мерещится холодный упрек.

…Написав прекрасное в своей гармоничности лицо, Леонардо создал при этом предпосылки для его бесконечной динамики. Динамика возникает при зрительном синтезе разных участков изображения и, стало быть, зависит в какой-то степени и от глаза наблюдателя, который становится как бы соавтором живописца.

Но не слишком ли рисковал мастер, полагаясь на такое соавторство? Нет. Оно подсказано ему знанием законов зрительного восприятия… Задумать такое, тем паче осуществить на столь головокружительном уровне мог только один человек: Леонардо, гениальный ученый и гениальный художник».

Впрочем, довольно цитат. Пора подвести предварительные итоги. Хвалу Леонардо мы воздали. Различные версии и интерпретации картины художника привели. Вернемся еще раз к улыбке Джоконды.

Искусствовед и консультант Лувра Жак Франк предположил, что улыбку Моны Лизы исказили микроскопические трещины на панно, ведь холст, на котором написан портрет, с начала XVI века изрядно постарел.