– Да, мой повелитель!
Видимо, повелителем Кутлуга никто раньше не называл. Он приосанился и напустил на себя важный вид.
– Тебе велели таскать воду, а не прохлаждаться за игрой.
– Виноват, господин, но это славный воин Оюн заставил меня. Сам бы я не посмел.
– Ты умеешь играть в эту игру?
– Да, мой повелитель.
Алексей знал восточный менталитет – для степняков много лести не бывает.
Неожиданно толстяк перешел на латынь. Произношение было ужасным, так говорят припортовые пьяницы.
Алексей на вопросы отвечал учтиво, на хорошей латыни.
Толстяк покачал головой и перешел на греческий. Им Кутлуг владел лучше, чем латынью, но ненамного.
– Писать и читать можешь?
– Могу.
– Где язык выучил?
– В Византии наемником служил.
Кутлуг удивленно вытаращил глаза, лицо его покраснело, налилось кровью, и Алексей испугался – не хватит ли его апоплексический удар.
– Продавец рабов ничего мне не сказал о твоем знании языков, воин из славян – и все.
– А кто меня спрашивал?
– Верно.
Кутлуг задумался. Он покупал физически сильного воина, а оказалось, что купил грамотея. Воинов у империи полно, умных значительно меньше, а вот грамотных, умеющих писать и читать – едва ли сотня наберется в войске Батыя. Такой раб должен стоить значительно дороже обычного водоноса.
Кутлуг мысленно возвеличил себя, свою прозорливость. Надо как-то это подать Неврюю, выпятив свои деловые качества. Нойон был воином, но грамотой и языками не владел, а тут такая находка! У Неврюя было только двое грамотных – звездочет и Монгит-лекарь, которому и доверять нельзя. Надо выбрать удобный момент и сказать Неврюю. Глядишь, и самому что-то с этого перепадет, скажем – жирный баран или пышнотелая рабыня.
– Иди, – сказал он Алексею, – и о нашем с тобой разговоре никому не говори. Завтра или в другой день можешь играть с Оюном, если у сотника будет на то желание.
Алексей поклонился, попятился задом и вышел из юрты. Не сказал ли он чего лишнего о себе? Вроде нет.
Кутлуг же откинулся на подушки из верблюжьей шерсти.
Хитер и дальновиден Оюн. Мода на шахматы пришла недавно. Сначала стали играть при дворе хана, потом темники научились, мурзы. Только учителей толковых не было. А Оюн явно метит на повышение. Да не подвигами продвинулся, а общением за игрой с вышестоящими. Воистину хитер, как змея. Раб его играть научит, Оюн при Неврюе желанным гостем будет.
Такого сближения сотника Кутлуг не хотел, у него был другой любимец, Бадма. Тоже сотник, парень простой, зато, возвращаясь из каждого похода, трофеями с Кутлугом делится.
Вокруг становища Неврюя степь широкая раскинулась. Трава по пояс, зеленая, сочная, местами маки красным цветом полыхают. По степи отары овец, табуны лошадей бродят. Радуются сердца степняков: лето в разгаре, тепло.
Жизнь Алексея заметно облегчилась. С утра до полудня он разносил воду. Потом перед юртой появлялся Оюн, прислуга выносила ковер и шахматный столик. Рабы Оюна забирали кувшин и выполняли работу Алексея, он же садился играть с сотником в шахматы. Теории Оюна он пока не учил, сам знал поверхностно, но выигрышные начала, хитрые эндшпили показывал. Память у сотника была хорошей, и он все схватывал на лету. Периодически Алексей поддавался, и Оюн радовался выигрышу, как маленький ребенок – вскакивал и расхаживал по ковру, гордо вскинув голову. Однако он и в самом деле стал играть значительно лучше.
В конце июня Оюн даже пригласил к себе Хунбыша, сотника третьей сотни, и после обильного угощения предложил ему сыграть.
Хунбыш, опытный игрок и иногда имевший честь играть с самим Неврюем, согласился, но, чтобы было интереснее, предложил поставить на кон раба. Победитель мог выбрать себе как приз любого приглянувшегося невольника.
Сели играть. Ходы продумывали, игра затягивалась. Ожидания Хунбыша о быстром выигрыше улетучились, как дым. Главное было не в потерянном рабе – таких еще можно было купить или захватить в других землях при набеге. Весть о проигрыше одного из сотников разнесется по становищу мгновенно. Поражение не в бою, но неприятно, задевает самолюбие.
Хунбыш проиграл. Он вскочил, лицо его покраснело от злости:
– Давай еще раз!
– Э, нет, уговор был на одну партию.
Они пошли к юрте Хунбыша. Рабов полно, не меньше полусотни, мужчины и женщины.
Оюн выбрал себе раба – молодого, сильного, из славянских земель. Они выносливы, трудолюбивы, один недостаток – строптивы бывают. Ну да это лечится плетью или кнутом.
Хунбышу стало обидно и досадно: пришел к Оюну развлечься, а самолюбие пострадало. Через своего надсмотрщика за рабами он поручил узнать – кто обучил Оюна, а узнав имя раба, отправился к Кутлугу. Вокруг и около не ходил. Для приличия спросив о здоровье толстяка и его семьи, попросил продать ему Алексея.
– Вдвое больше дам, чем ты на невольничьем рынке его купил.
Кутлуг был хитер и дальновиден. Зачем сейчас продавать раба вдвое дороже, если потом можно продать его впятеро? А кроме того, на Алексее просто необходимо зарабатывать сейчас. Кто не дает ему сдавать такого умного раба в своеобразную аренду – на день, на полдня. Слухи разойдутся быстро, желающие поучиться играть найдутся. Рядовой нукер, у которого за душой ничего, кроме трех коней нет, не пойдет, неинтересно ему, и денег мало. А вот сотники, черби, как называли интендантов, юртчи-квартирмейстеры, да и сыны мурз, нойонов – те не откажутся. Шахматы были игрой знати, давали шанс ближе познакомиться с военачальниками, продвинуться.
Все это Кутлуг сообразил быстро, поняв, что перед ним золотая шкатулка. Как же он раньше не сообразил?
– Продать не могу, это имущество Неврюя, – с видимым сожалением на лице ответил он Хунбышу.
Сотник приуныл, но Кутлуг продолжил:
– Но я могу сдать его тебе на день или половину дня. Это ведь по Ясе, правда? И совсем недорого, за день – два тенге.
Кутлуг знал, что Хунбыш богат и стрясти с сотника лишнюю монету совсем не зазорно.
По-восточному обычаю они начали торговаться, а какой же торг без горячих споров? Сошлись на одном тенге, но Кутлуг поставил условие – раба кормить и увечий не наносить.
Оба разошлись, довольные друг другом. Кутлуг купил Алексея за двадцать тенге и прикидывал, как ловко и быстро он «отобьет» вложенные деньги. Да еще и на пропитании сэкономить можно. От осознания выгодной сделки довольно потер руки. Ну, поставит он двух слабых рабов водоносами – так ведь и денег на их покупку было мало потрачено.
Каждый день Алексей по поручению Кутлуга стал ходить в юрту Хунбыша. Учить сотника он начал с азов, постепенно усложняя уроки.
Сотник к учебе отнесся серьезно и начал делать успехи. Через месяц Хунбыш обыграл Оюна и на радостях устроил для близких небольшой той.
На стойбище, как и при всяких военачальниках, постоянно отирались дервиши, звездочеты, предсказатели. Дервиши были проповедниками суффизма, ходили в длинных балахонах и высоких суконных шапках. Вели они себя раскованно, являлись без спроса в любую юрту, танцевали зикр и вещали о знамениях. Их не обижали, но относились с опаской. Кто его знает, вдруг нашлют несчастья, заболеет хозяин, падет скот.
Вот и на той Хунбыша заявился такой дервиш. Он начал вертеться в танце, потом заявил о падучей звезде, о плохих предзнаменованиях. Гости притихли. Степняки исповедовали тенгрианство, где главным божеством был Тенгри, и дервишам не очень доверяли. Они бы выгнали дервиша взашей, но Яса Чингисхана призывала уважать все религии и не выказывать предпочтения какой-то одной из них. Поэтому выходки дервиша терпели.
Дервиш вел себя как юродивый. Он подпрыгивал, гремел деревянной колотушкой, корчил рожи.
Алексей сидел отдельно от хозяина и гостей, на отдельном коврике у входа в юрту – он раб, а не свободный человек.
Дервиш подскочил к Алексею, выхватил у него из миски кусок жареного мяса, попутно перевернув рукавом пиалу с кумысом. Этого Алексей не выдержал. Он схватил дервиша за ворот халата и выволок из юрты, дав на прощание сильный пинок.