Раздирая ногтями складки на перехваченном горле, Лев Валерьевич упал. Следом рухнула и Виктория-Агнесса. Но и теперь закоченевшая рука не отпустила провод.

Сонечка вернулась, отклеила от висков женского трупа пластинки контактов, смотала провода и засунула сканер в кармашек комбинезончика. Затем, подобрав ключ, отворила дверь и ушла, не оглянувшись более на пару, слившуюся в мёртвом объятии.

Трудно не заподозрить неладное, если Сонечка, только что лежавшая замертво, одна, без врача, вышла из запретного для родителей помещения, как ни в чём не бывало, взяла мам за руку и сказала:

— Пошли домой.

Юляшка, наверное, расспросила бы дочь и добилась бы от неё если не всей правды, то хотя бы, значительной её части. Но Юленька была так счастлива, что дочка вернулась, и так боялась узнать нежелательную правду, что беседа с пристрастием была отложена на потом и, в конечном счёте, так и не состоялась.

Жизнь стала налаживаться. Повестки из центра психологического здоровья больше не приходили, представители некоммерческих организаций, желающие купить ребёнка, забыли дорогу в квартиру Антоновых-Сергеевых. А если людям не слишком мешать, они свою жизнь устроят.

В детской появилась двухъярусная кровать, и мальчишки отбили себе право спать наверху. Витька-Виталя ходили в школу, где учились с переменным успехом, потому что половину домашних заданий делала за них несуществующая сестра. Сонечкины братья были обычным мальчишкой, в те минуты, когда их не надо было особо различать, их и звали одинаково: Витькаля, с чем педагоги и школьные психологи безуспешно боролись, пугая возможным «слипанием» личности.

Мамы, хоть и были исполнены дурных предчувствий, снова пошли на работу. Пытались найти ту же должность в другом общежитии, только где же её найдёшь? Один раз повезло — и хватит. Сонечку приходилось брать с собой. Поначалу мамы строго следили, чтобы Сонечка никуда не отходила от стеклянной будки, но постепенно отлучки становились всё более продолжительными и самостоятельными. Чаще всего, Сонечка отправлялась в каморку возле хозяйственного блока.

Казалось бы, в страшной тесноте трущобного общежития каждый сантиметр площади должен быть на учёте, но, тем не менее, никто не интересовался, что находится за запертой дверью. Полицейские, уходя, захлопнули дверь, и теперь внутрь мог попасть только тот, кто знает многозначный пароль или специально обучен взлому такого рода замков. А обитатели «Семейного Дома» подобными умениями не блистали. Сонечка допрежь тоже чужих дверей не вскрывала, но эта дверь оказалась ей не чужой; баба Лера, неожиданно впёршаяся в душу девочки, намеревалась основаться там прочно и, первым делом, впечатала в память умение открывать драгоценную дверцу.

Вонючую постель Сонечка из каморки выбросила и постепенно натаскала туда немудрящих девчоночьих сокровищ, сделав комнатку своей. Странно звучит слово «своё» применительно к существу, которое не существует.

Между тем Сонечке сравнялось десять лет — возраст, когда ребёнок из приличной семьи нигде не должен появляться один, ни на улице, ни, тем более в трущобах. Витькалю папы перед работой отводили в школу, где сыновья были под надёжной охраной — и во время занятий, и потом, на продлённом дне. А Сонечку государство охранять не собиралось, и девочка пользовалась немыслимой свободой, подвергаясь всем опасностям киднепинга.

Единственное, что смогли сделать родители — купить Соне часики со встроенным пейджером. Посылать сообщения при помощи такого чуда техники было нельзя, но можно было обменяться сигналами: коротким, что означало «всё в порядке» или длинным — «беда!». Слишком часто обмениваться сообщениями тоже не следовало, всё стоило денег и, в результате, могло вылиться в немалую сумму. Мобильники, один из которых мурлыкал в сумочке Юленьки-Юляшки и кармане Антона-Сергея, давно были проданы, чтобы залатать дыры в бюджете. Некоторые деструктивно настроенные граждане утверждают, что цены на телефонную технику нарочно задраны, а ёмкость телефонной связи на порядки превосходит возможности человечества болтать по телефону. Другие доказывают, что телефономания, охватившая человечество в те времена, когда мобильная связь была доступна всем, оказалась смертельно опасной для людей, обитающих в одном теле. Начинали рваться межличностные связи, и всякая гармония исчезала. Или ты в теле, или в телефоне — архаическая речёвка той поры.

Во всяком случае, часики позволяли Сонечке следить за временем, и связь, какая — никакая, но была.

Но когда отчаянно пикнул длинный гудок, что могла сделать слабая женщина?

Сонечка в этот момент была совсем близко, в левой большой рекреации, давно переделанной под спальню. Деваться оттуда было некуда, кроме как к выходу, где дежурили Юленька с Юляшкой. Женщины вскочила и, размахивая шокером, кинулась в рекреацию. Был день, и большинство обитателей ночлежки находились на общественных работах или просто шлялись по улицам в надежде урвать неожиданный кусок, так что Юленька-Юляшка сразу увидели четверых чужаков, которые споро увёртывали Сонечку в сорванные с постелей одеяла.

— Не тронь! — в голос закричали Юлии и ткнули электрошокером. Ближайший бандит с лёгкостью уклонился от несерьёзного оружия, в следующую секунду шокер был в его руках, и весь заряд достался неудачливой охраннице.

— Дура! — с чувством произнёс бандит. — Сидела бы в своём аквариуме, была бы цела.

— Разговорчики! — прикрикнул главный.

— Я всё делаю, — возразил словоохотливый. — Это Ромка болтает, потому, как делать ему нефиг. А у меня готово — понесли!

Двое подхватили бесчувственную, увязанную в одеяла Сонечку, двое других прикрывали отход, хотя никто не собирался их преследовать, да и потом, если власти начнут расследование, окажется, что никто ничего не видел, не слышал и не знает.

С улицы донёсся звук отъезжающего мобиля. Операция по изъятию тела завершилась. Только тогда из-под кроватей, из дальних углов начали выползать завсегдатаи общежития.

Первой всё сообразила толстая тётка базарной внешности. Откуда среди живущих впроголодь бомжей такое количество ожиревших тел, не ответил бы даже покойный психолог-юрист, одна из ипостасей которого прозывалась Львом Валерьевичем. Никто из сотельников жирной бабы ничего не понял, а она уже извлекла из недр бездонного бюстгальтера самопальный пишущий сканер и налепила его на лоб бесчувственной Юленьки-Юляшки.

— Дура, что делаешь? — крикнула другая бомжиха. — Это же наша охранница!

— Сама дура! Теперь я буду охранницей!

Тело Юленьки-Юляшки конвульсивно забилось, словно брошенный бандитом шокер лупцевал её в полный заряд.

— Кыш! Кыш! Куда прёте? Это моё! Лизка, сними контакты, а то эти говнючки все сюда переберутся. Сыми, у меня руки ещё не шевелятся.

Худющая Лизка рывком сорвала контакты с висков жирной товарки, а когда та попыталась драться, сунула ей в нос электрошокер, мгновенно лишив возможности действовать.

— Так их! — неслись чужие слова из горла Юленьки-Юляшки. — Не будут на моё добро рты разевать! Эй, эй, а ты-то что делаешь?

— Тихо, тихо! Думаешь, ты одна такая умная? — отвечала Лизка, налепляя контакты себе на виски.

— Куда ты? Здесь и так народищу не продохнуть!

— Ничо, зато тело молодое, не траченное. Мужики у неё, небось, знатные. Ух, повеселимся! Девки, кто за мной сунется, так и знайте — убью! Всё, места больше нет. Я кому сказала — убью! Вот ещё… Сама убейся!

Очередная рука сорвала контакты с Лизкиных висков.

— Ты-то куда лезешь? Это женское тело!

— А мне насрать! Всю жизнь бабу искал, а теперь сам себе бабой буду. Ух, ты, сиськи какие… а жопа гладенькая! Во, кайф!

Затруханный мужичонка, только что склонявшийся над телом несчастной женщины, сдёрнул контакты и со лба Юленьки-Юляшки, и с собственных висков. Сунул сканер в карман и дико захохотал.

— Тоха, ты же теперь баба! Во дела, избавились от озабоченного… А вы, что стоите?

— Теперь наша очередь.