Ужасен был гигант, но Хел ужаснее! И нет членов у Хел, что на земле возлежали бы и плотью на плоть отвечали, но есть нити длинные, что струятся силками да паутинами, волю неся Хел по свету. И не закрываются прищуренные глаза Хел, светя постоянно для всех вместо ночных и дневных светил, но слепы они и лишь зеркала в глазницах сияют. Каждый, кто пробьётся сквозь свет этот и взглянет в глаза те, себя узрит и счастлив будет тем. И раскрыт рот Хел, но рождает не звук тот, а голоса тьмы и тьмы, что мольбы к Хел возносят и, глас свой слыша, млеют. И...
- А не слишком ли это иносказательно? - снова обернулся возница. - Такой символизм погряз в каменном веке. Этого точно не поймут. Этим людям нужно что-то простое и доступное. Вышел и так прямым текстом: грядут тяжёлые времена, братья и сёстры, если чего-нибудь не удумаем, потому что дальше будет хуже, даже если вы об этом и не сразу догадаетесь. Думаете, вам плохо жилось при к...
- Придирки, - я поспешила прервать его тираду, - прекрасно разноображивают долгую дорогу, но, давай, в другой раз. Люди всегда в глубине остаются на том блаженном уровне, когда символы вписаны в естество. Поэтому, если не поймут как следует, то проникнуться общим настроением, что постепенно, накладываясь на практику повседневности, создаст фон. А из него начнут рождаться идеи после определённой обработки...
Мужчина выразительно цокнул языком, закатывая глаза, и демонстративно отвернулся.
- Было вам видение Молоха? - я снова обратилась к растерянному старику, напоминая себе, после поговорить с возницей на счёт несдержанности и солидарности при посторонних.
Слегка оторопевший было старик, заметно приободрился:
- И видел я людей у Хел. И были то люди мала меньше, тьмою тьмы, что каждый во слабости своей сильным видел себя. И разобщены были они в своей силе и едины в своих слабостях. И равными видят себя и равно хвалу Хел взносят, ходят под сетями Хел, от взгляда Хел укрыться не могут. Жесток гигант к слугам своим, но жёстче порожденье Его. Он плотью и кровью питался людей, Хел же целует их. И с поцелуем человек душу свою заменяет, и частью Хел становится и верным слугой и добытчиком её. Соединившись с Хел, шли люди те на поиски пропитания, и рвали гиганта, Хел породившего, и пили землю, и друг друга пили, чтобы вкусить плоды Хел. Слёзы Хел обильны и серы, нет горечи в них, сладость чистая, текут они без устали, но возродить малых людей не могут боле. Кровь Хел быстра и игриста, сколь быстро силы, даёт столь и забирает их, жажду пьянящую оставляя за собой. Пот Хел не виден, но каплет он в землю. И было мне видение Молоха!
И пляшут люди под сетями Хел, и славят имя её, и пьянятся плодами её, гиганта кляня. Суров гигинт, холодно сердце Его, жёстко деленье Его к людям Его. Только Хел суровее. Люди не надобны Хел, нет сердца у Хел, нет плоти, что питания ищет. Лик же сам себя плодить может без счёта. И будут мелкие люди мелко и оставлены.
Старик, наконец, успокоился, перестал судорожно размахивать руками, свернулся калачиком на полу и сладко заснул, как умеют засыпать только маленькие дети, не обременённые хлопотами тленного мира. Я укрыла его куском старой мешковины и вернулась к вознице, отмечая нездоровое чувство облегчения от наступившей тишины. Ветер постепенно усиливался, вывязывая из струй воды замысловатые холодные узоры. Постепенно силуэты одиноких деревьев растворились в дороге растёкшейся линией предположительного горизонта.
- Я думаю, имеет ли это смысл? - возница бесстрастно вглядывался в изрезанную дождём грязную небесную массу.
- Ну, - я постаралась придать голосу оттенок оптимизма, - нет пророка в своём отечестве!
- Тогда нам стоило найти инопланетянина, - мужчина хотел поддержать шутку, но из-за подбирающейся простуды, изменившей его голос, получилось даже чересчур трагично. - Люди идут за тем, кто предлагает им наиболее желанное. Многих ты заставишь пройти страдания, не получив сахарок? А если сахарок можно получить прямо сейчас, без особых усилий и в большем объёме?
- Я понимаю, о чём ты. Это печально... Будущее так же зыбко, как силуэты бредущих в проливной дождь путников. Самый зоркий будет высмеиваться собратьями, пока те не подойдут так близко, чтобы не осталось возможности разминуться, - видя, как дрожит от холода возница, я подсела ближе к нему. - Не меняя естества человеческого сложно изменить события его жизни. В любой ситуации они будут находить крайнего, как правило, самого смелого и недальновидного. Загрызать слабейшего, лишь б не признавать собственных ошибок...
- А зачем? - пожал плечами мой сосед и слегка ухмыльнулся. - Затрачивать лишние усилия людям не нравиться. Вот и бегут по тому пути, что легче показался, пока на преграду не натолкнуться, потом - по другому. С такой тактикой у нас шансов не много. Значительно проще им очиститься через сожжение другого. Это древнейшая традиция людей: находить крайнего и сжигать его на радость всем в качестве козла отпущения. Это в человеческой натуре, которая меняется только внешне. Напортачили, поддались порокам, сглупили все - давайте избавимся от того, кто первым эту глупость предложил! И пошло гори-гори ясно...
- Это цинично с твоей стороны...
- А то! - самодовольно вскинул подбородок возница, на его лице не было сочувствия.
- Думаешь, его так же? - я невольно оглянулась на сладко спящего старика.
- Сомнительно.
- Сама знаю, что нужно что-нибудь более новое, люди сейчас другие.
В глубине дождевых сумерек вспыхивали радостные разноцветные огни человеческого жилья. Его суровая чёрная армада простиралась во все края горизонта каменным монстром, но не поверженным, а сладостно спящим под жестокими струями ливня. Сытый, огромный, самодовольный, а теперь ещё и умытый. Возница недовольно передёрнул плечами, ожидая застать панику и ужас его обитателей.
Мы вышли под струи дождя, проваливаясь в дорожную грязь, и стали у края города. Редкие молнии выхватывали в толще небес его изрубленные вершины, и лишь потоки ядовитых вод неслись из него вниз по дорогам.
- Вот, старик, приехали, - возница подтолкнул дрожащего от возбуждения вещего к ближайшему дому.
Старик что-то неразборчиво крикнул и с необычайной для своего возраста прытью понёсся навстречу людям. Мешковина мокрыми крыльями трепетала за ним на промозглом ветру. Дождевая муть с радостью поглотила его вещее тело в своём прожорливом чреве. Мы ещё некоторое время постояли, провожая его, и повернули обратно.
- Что это? - я вытащила кусок ржавой жестянки.
Казалось, его принесло из каменного гиганта вместе с другими отходами специально для того, чтобы я оскользнулась, влезая под слабую защиту нашего брезента, и оцарапала босую ногу. Небольшая обломанная вывеска была покрыта с одной стороны полу отставшей белой краской, поверх которой едва виднелась чёрная надпись: "Welcome to...".
- Кажется, мы опоздали? - я протянула, взобравшемуся следом вознице свою находку.
Он был раздражён обилием нечистот в округе и каменным зверем, поэтому какое-то время молчал, прежде чем повернуться ко мне:
- Пожалуй. Не могу с уверенностью сказать, что у нас осталась надежда в запасе, но, в любом случае, добро пожаловать в новый мир. Здесь всё будет маленькое, подвижное и чертовски свободное, поэтому каждый сможет делать всё, но ничего в итоге не изменит, оставаясь одним из миллионов одинаковых кусочков в самовоспроизводящейся мозаике. Хористом в толпе. Так что его ближайшее время жечь не станут!
Я ответила на его улыбку согласным кивком и принялась поправлять предательскую дыру в злосчастном брезенте:
- Мне кажется, что такое будущее станет суровее вселенского потопа.
- Ага, - возница заметно приободрился, глянул на часы, а после на вычерненное небо. - Пора бы уже и прекращать. Им, может и всё равно, а я ещё дней десять такого дождя - и сам буду готов в грехах каяться.
