-Но как вы расправились с Баркальи, я же сам видел - в студиоло никто не заходил...

Франческо вытаращил глаза и кивнул.

-Воистину так. Никто его и не трогал. Я как-то думал поймать его и избить вожжами, да побрезговал. Его убили не мы, а собственный страх. Ещё руки об такое дерьмо марать... Я, правда, попросил Монтинеро во время допроса незаметно подсунуть ему в стол записку со словами о том, что следующей жертвой дьявола будет он, но это я так... просто попугать мерзавца хотел. Кто же знал, что он всерьёз испугается? - Франческо изумлённо развёл руками, явно давая понять, что это вина отнюдь не легла тяжким бременем на его совесть.

Альбино несколько минут молча сидел, уставившись на гитару в расстёгнутом чехле. Он думал о рассказанном ему, что так резко изменило его понимание, потом в его глазах проступила комната, Фантони, гитара. Он потянулся к чехлу и вынул луковицу.

-Господи, а это зачем? - но, едва выговорив это, понял сам, - а, ну конечно... зал приемов! Вы рыдали там!

-Я хороший актёр, - усмехнулся Франческо, - но зарыдать, особенно, оплакивая Микеле Ланди, не мог... Пришлось проливать слёзы над луком.

-А смерть Марескотти, тут ведь нет вашей вины...

-Нет, вины нет, - согласился Фантони, - это, как говорит наш многоуважаемый и достопочтеннейший монсеньор епископ, целиком и полностью наша заслуга.

Эпилог.

Трапезная Сант`Антимо освещалась большими факелами. На кафедре у столов стоял брат Гауденций, читающий за ужином. Брат Адриано по древнему завету Святого Пахомия ждал братьев у рукомойника с белой холстиной. Монахи, встав вдоль столов неподвижно, с опущенными на лицо куколями и сложив руки под нарамниками, слушали, как аббат Аллоизий прочитал Benedicite.

Альбино сел меж братьев на повечерии, слушал Гауденция.

- Edent pauperes, et saturabuntur, et laudabunt Dominum qui requirunt eum: vivent corda eorum in sФculum sФculi...(10)

Он вернулся в монастырь ещё накануне, был встречен братьями с тихой радостью. Келарь же завёл его к себе в келью и усадил у стола, ожидая его рассказа. Альбино ещё в дороге размышлял, рассказывать ли Гауденцию о случившемся, тем более, что Франческо Фантони, попросив передать брату письмо от матери и привет от него, ни словом не обмолвился о том, что от Гауденция нужно скрывать произошедшее.

Рассказ его затянулся за полночь, Гауденций слушал молча, иногда поднимая на Альбино тёмные глаза - глаза Франческо Фантони - и, пока не выслушал весь рассказ, не произнёс ни слова. Иногда он бледнел, порой - сжимал руки в кулаки, по временам - улыбался. Когда Альбино рассказал о своём последнем разговоре с его братом, Гауденций встал и заломил руки. Было непонятно, смущен он, испуган или отягощен страхом.

-Господи... Франчо, Камилло, Лоренцо, Гаэтано... Назначить себя судьями...

-Я был един с ними помыслами, и если они - согрешили, то это и мой грех, - уверенно сказал Альбино.

Гауденций ещё несколько минут сидел молча, было заметно, однако, что его лицо постепенно светлело и наконец просияло улыбкой.

-Что же, не мне взвешивать чужие грехи. Но если мой братец воздал негодяю за твою семью, ты должен расплатиться с ним, молясь за него.

Альбино с улыбкой кивнул. Именно это он и намеревался сделать.

После повечерия в своей келье он опустился на колени. Перед глазами его промелькнули склонившийся над ним в тупике Могильщиков Лоренцо Монтинеро, Гаэтано Квирини в лиловых ризах за столом в свадебном палаццо, Камилло Тонди с остроухим Бариле и Франческо Фантони с неизменной гитарой...

-Отче всех человеков! Молю Тебя за Франческо, Камилло, Лоренцо, Гаэтано, моих товарищей. Услышь молитву мою и помилуй нас всех. Господи Боже! Утоли скорби наша, прости нам наши греховные помыслы и деяния, настави нас на пути правые и благослови нас. Аминь.

Молитву эту он повторял еженощно в течение всей своей жизни.

_____________________________________________________________________________________

Да едят бедные и насыщаются; да восхвалят Господа ищущие Его; да живут сердца ваши во веки! (Пс 21.27)