Тогда люди одевали свои красивые наряды, шли в гости друг к другу, и тогда можно было покрасоваться перед всем обществом новыми нарядами.
Д.Гонцово, Кировская область.1940г.
4. В НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЕ.
Родители хотели того, чтобы я пошёл учиться в школу с 1.09.1939г. Они меня научили самым начальным азам грамоты, и я уже умел читать, считать, писать. Но к началу обучения 1.09.1939г. мне не исполнилось полных 7-ми лет, а потому меня пока не приняли в школу. Год прошёл в детских забавах, играх и даже в драках со сверстниками, а зимой бездельничаньем, и катанием по снежным горкам на санках, досках,покрытых слоем льда, кувырканием в снегу и в сугробах, прыганием с крыш домов и строений. Дома мне также давали задания по уходу и наблюдению за младшей сестрой Верой, которые я выполнял иногда с удовольствием, а зачастую безо всякого желания, потому что это была работа для меня. А лень моя родилась раньше меня, и командовала мной больше, чем все вместе взятые приказания и распоряжения.
Прошли зима и лето 1940 года, и осенью я пошёл учиться в школу в первый раз в первый класс вместе со своими сверстниками. Школа была новая, деревянная одноэтажная с необычными для нас широкими окнами, коридорами, вспомогательными помещениями. Школа была построена после прошедшего летом 1939г громадного для нас лесного пожара, в котором сгорели две ближайшие деревни Гилёво и Лёмуг. Школа была расположена на расстоянии трёх километров от нашей деревни Гонцово. Мы были обуты в лапти, изготовленные из берестяных лент, а если были дни тёплые, то обувью служила нам собственная шкура, и даже в то время, когда были ночные заморозки, а мы утром бежали по мёрзлой поверхности земли и по льду луж, да и считали такую беготню каким-то удальством и хвастовством тем, что кто может пробить босой ногой лёд над лужей. Одежда на нас была, в основном домотканая - холщёвая - изготовленная из ткани, основа и уток которой были льняными нитками. Была и полушерстяная одежда, изготовленная изо льна с шерстью - основа ткани - льняная пряжа, а уток - шерстяная пряжа. Или одежда чисто шерстяная, изготовленная из ткани, основа и уток которой состояли из шерстяных ниток.
Дома нам всем были сшиты домотканные холщёвые сумки, в которых мы носили свои письменные принадлежности - книжки, тетрадки, карандаши, ручки, чернильницы, перочинные ножи, нехитрые обеды и все другие необходимые нам мелкие принадлежности. Беда у нас была с переносом чернильниц, наполненных жидкими чернилами. Конструкция чернильниц вроде бы предусматривала то, что чернила из неё не должны выливаться. Но это не так. В течение часа по пути в школу или обратно мы так трясли своими сумками и даже бросали их, так как были активными людьми, что чернила выплёскивались и обрызгивали все имеющиеся в сумке вещи. Негодование и ругань неслись на наши головы от родителей и учителей. А что было делать 7-8-летнему человеку? Никто не знал, а только нарекания со стороны старших людей.
К весне мы отучились в 1-м классе. Мы разные по характеру - спокойные, неспокойные, по складу ума - одни знают больше в одних предметах, а другие - в других. Моя соседка по парте - Ксения, красивая, с косичками девочка, капризная, не желавшая со мной разговаривать, точно так же как и я. Мы сидели за одной партой, отодвинувшись друг ото друга настолько, насколько позволяла конструкция парты, и чтобы не упасть со скамьи в проход.
Наша учительница, Мария Михайловна, строгая, но справедливая, обучала нас всем наукам - русскому языку, чтению, чистописанию, арифметике, естествознанию. Мы, не всегда послушные, доставляли ей много хлопот, а она требовала от нас неукоснительного соблюдения дисциплины, при которой можно было лучше воспринимить всё то, чему она нас учила. На наиболее недисциплинированных учеников она кричала своим звонким и громким голосом, не соответствующим её комппекции. А если появлялся совершенно неуправляемый ученик, то она брала деревянную линейку и шлёпала ей его по лбу, добиваясь того, чтобы он был дисциплинированным. А мы при таком её действии улыбались и даже смеялись - это была какая-то ей помощь. Правда такая её мера считалась непедагогичной, но она, эта мера хорошо помогала наведению порядка в учебном классе, и мы считали её справедливой. У нас не было принято то, чтобы идти и докладывать своим родителям о о самоуправстве на учительницу. А если бы такой и находился (были и такие), то к нему почти все относились с нескрываемым презрением называли ябедой и доносчиком. "Ябеда, ябеда, какя же ты гадина". В перерывах мы устраивали беготню, носились наперегонки по сравнительно широкому коридору, то есть разгоняли свой, застоявшийся организм во время урока, в погожие и тёплые дни мы выбегали во двор и там бесились, как могли.
И при таком нашем неуёмном поведении и движении на нас быстро изнашивалась изготовленная домашним способом одежда, образно говоря, горела как под огнём, и на нас висели постоянно лохмотья. Наши матери всегда бранились, давали тычки нам за быстрый износ одежды, но сделать с нами ничего не могли, и не успевали сделать хотя бы косметический ремонт её. Учительницы наши, видя такое, постоянно говорили нам, чтобы мы сами чинили свою одежду, и чтобы не было на нас висящих лохмотьев. И, по мере возможности, мы стали сами заниматься починкой своей одежды. Получалось не всегда красиво и прочно, но это была уже какая-то привычка к труду благородному. Лохмотьев на нас стало меньше, да и тепло, исходящее от наших тел, сохранялось подольше.
Из-за скудости нашего домашнего питания и, чтобы как-то поддержать наше здоровье на нормальном уровне, местные советские власти организовывали для нас во время учебного дня горячее питание. Оно заключалось в том, что стряпуха тётя Аня (она же заведующая хозяйством, техничка и уборщица) приносила из колхозного амбара крупу, масла из молочно-товарной фермы, соли, неизвестно откуда взятой, и варила нам кашу - овсяную, или ячневую, или гороховую, или пшеничную. Нам подавали её, и мы с превеликим удовольствием проглатывали кашу, с наслаждением насыщались ей на целый день. Милые, хорошие наши учительницы всерьёз говорили нам, что вот это товарищ Сталин заботится о нас и велит кормить нас так, чтобы мы были сытыми и нормально учились. Но мы мало верили этому и каким-то десятым чувством догадывались о том, что учительницы повторяли чужие слова, которые им диктовали сверху власти.Правитель находился далеко в Кремле, и вряд ли он знал обо всех наших нуждах в деревнях, расположенных далеко от Москвы. Спора нет о том, что если мы сытые, то и преподавамые знания воспринимали лучше, чем если мы голодные, когда все мысли были заняты только о жратве. Мы не знали тогда, да и учительницы тоже о том. что в стране действовала жёсткая система контроля, учёта, проверки и надзора над производством и потреблением продуктов питания, и даже за каждым куском хлеба.
Жёсткие централизация и администрирование. То есть прежде чем сварить нам кашу в школе, местные советские власти должны были испросить разрешения у высших властей, так как не имели права самостоятельно решать такие вопросы.
Освещение учебных классов было только естественное,так как мы учились в дневное, светлое время. В солнечные дни естественный свет хорошо освещал горизонтальные поверхности парт и вертикально установленную классную доску, которая покрывалась блестящей краской, и сильно отражала дневной свет. Мы почти неспособны были увидеть в отражённом свете написанный учительницей на доске учебный материал и толком списать его без ошибок его в свои тетради. Мы крутили головами, сталкивались лбами, вытягивали свои шеи вверх и в стороны, напрягали свои глаза, чтобы увидеть написанное на доске. Из-за этого портилось наше зрение с малых лет. При проектировании обучения в школе и использовании естественного освещения должны были думать о световых бликах, исходящих от блестящих классных досок, и проектировать покрытие классных досок не блестящей краской. Действовал ли в то время Госсанэпиднадзор, который должен был грамотно контролировать освещение учебных классов? Мы об этом не знали, да и сомневаюсь в том, что наши учительницы знали об этом.
