Только после такой выдержки он брал заготовки, обрабатывал их и готовил из них деревянные детали и узлы для изготовления и ремонта гужевого транспорта, сельскохозяйственных машин, которые имелись в деревне и в колхозе, а также изготовлял ручной деревянный инструмент и всевозможные рукоятки для ручного металлического инструмента.
Для обработки заготовок и изготовления деревянных изделий в мастерской необходим был рубящий, режущий, строгающий, долбящий металлический инструмент - топоры, долота, стамески, скобели, ножи простые и для рубанков, фуганков, отборников, шпунтовников. Их изготовляли в деревенской кузнице из стали, способной к закалке и улучшению. Ручной сверлильный инструмент изготовить в нашей местной кузнице было невозможно, его надо было изыскивать и приобретать. Но в те трудные сороковые годы у нас не было самого необходимого не только инструмента, но и достаточного для восстановления сил питания. Потому вместо сверлильного инструмента использовали стальные раскалённые стержни, с помощью которых прожигали нужные сквозные и несквозные отверстия и гнёзда в деревянных изделиях. Если нужно было сделать крепление деталей, то его выполняли с помощью кованых гвоздей, штырей, скоб, изготовленных в кузнице. Болтов и гаек для крепления не было, так как для их изготовления нужны твёрдосплавные плашки и метчики, о которых в то время не могло быть речи.
Заточку своего инструмента - топоров, долот, стамесок, всевозможных ножей Иван Николаевич проводил на станке, на котором он установил корыто с водой, круглое песчаниковое точило, укреплённое на металлическом валу, сидение для точильщика и отдельно деревянный зажим для крепления затачиваемого инструмента. Для привода во вращение точила он приглашал нас в то время, когда мы, мелочь, оставались без дела, без работы, и как бездельники - балбесы бесцельно шатались по округе. Мы приходили и крутили рукоятку точила с большей или меньшей скоростью сначала даже с удовольствием, старанием, нам нравилось это занятие как забава, но с течением времени эта забава превращалась в нелёгкую работу, и мы сменяли друг друга, соревнуясь, кто сильнее и быстрее крутит точило. А наш дед устраивался на сидение, устанавливал себе под зад один конец держателя, а во втором конце, в зажиме крепил затачиваемый инструмент и нажимал на него с большей или меньшей силой. Заточка производилась быстрее, если нажим был сильнее, и точило вращалось быстрее. И хотя иногда мы крутили это точило до пота, мы были удовлетворены выполненным полезным делом.
Мы удивлялись, почему, казалось бы, незакреплённые не гвоздями, не клиньями спицы в головках деревянных граблей и спицы в ободах и ступицах колёс не выпадали. Дело, видимо было в том, что эти детали сделаны из выдержанного долгое время материала. В последующее время мне пришлось поработать инструментальщиком и выполнять подобные работы, при которых крепления иногда производились с помощью гвоздей, клиньев, но так закреплённый инструмент работал недолго и часто выходил из строя. И следует признать, что я не годился в подмётки старому столяру и плотнику нашему деду Ивану Николаевичу.
Д.Гонцово,Кировской обл.,1942-1948г.г.
33. СУШИН ИВАН.
Он пришёл к нам в деревню зимой 1942-1943 годов. Он был специалистом по катанию и изготовлению валенок - зимней обуви, в которой все наши жители нуждались в зимнее холодное время и он появился у нас очень кстати своевременно. Мы прозвали его "катальщик - валенщик". Он ходил по домам, выполнял свою работу - делал валенки, и стельки из шерсти, которая имелась в каждом доме, в каждом хозяйстве, так как все люди держали овец. Овцы для крестьян были источником не только шерсти, но и мяса, шкур. Мясо употребляли в пищу, а из шкур делали полушубки, шубы и тулупы. Зимой овцы содержались в хлеву, а весной их отправляли на поскотину, в лес на подножный корм на всё лето. Осенью они возвращались домой, с них состригали наросшую шерсть и помещали на всю зиму в хлев. Хозяйки в домах как-то обрабатывали вручную шерсть, пряли, изготовляли нитки, ткали шерстяное или полушерстяное полотно, из которого шили одежду, а из шерстяных нитей вязали тёплые рукавицы и носки.
Он приходил в дом, устанавливал своё нехитрое оборудование, натягивал струны посреди комнаты и начинал работать. Он теребил шерсть, очищал её от грязи, на струнах разрыхлял её до самых мелких волокон, сколачивал валенные пластины и наконец, сами валенки и стельки. Стельки нужны были для подшивки валенок после износа подошв. Всё необходимое подсобное оборудование и горячая вода в каждом доме имелось в достаточном количестве. Валенки получались всегда мягкие, удобные, тёплые, но при нашей интенсивной носке они быстро изнашивались, после чего им требовался ремонт, а больше всего их подшивка, которую мы выполняли самостоятельно.
Питался Иван Сушин тем, что имелось у хозяек в доме и что они сами употребляли, где-то питание было получше, а где-то победнее, и ему приходилось довольствоваться тем, что было в наличии. Сначала он ночевал в том доме, где работал, а потом обрёл место временного проживания у молодой бездетной вдовы, или, может не вдовы в то время, у которой муж ушёл на фронт, и от него не было никаких вестей и никаких сообщений, также и во всё последующее время. Так он и жил в деревне, пока не обошёл всех жителей, пока не скатал и не обеспечил всех желающих тёплыми валенками.
Куда он ушёл из нашей деревни, я не запомнил. Но поскольку он был специалистом в умении делать валенки, как нужную всем обувь, то он мог перейти в любую деревню заниматься этим полезным и необходимом делом. Надо сказать, что он был, видимо, серьёзно болен, кашлял всегда и с надрывом, потому его не могли взять не только на фронт, но даже в трудовую армию. А такой работник в наших деревнях в то время был просто необходим, без которого мы могли остаться без тёплой обуви в длительные и холодные зимы. Нашей основной обувью были лапти, не совсем тёплые и удобные в носке в зимнее время в нашем суровом краю.
Д. Гонцово. Кировской обл. 1942-1948г.
34. ЛАВРЕНТИЙ.
Он был инвалидом с детства в результате падения с высоты, и одна нога у него была сильно укорочена, и передвигаться он быстро не мог. В деревне работы было много, но ему почему-то предлагалась только та работа, при которой он ездил верхом на лошади. Переносить, грузить, разгружать различные материалы он не мог. А быть сторожем и охранять колхозные поля, объезжая их верхом на лошади летом он мог, и такую несложную и лёгкую работу он с усердием выполнял. Он, сидевший верхом на лошади, гонялся за нами, малолетними людьми, когда мы лакомились зелёным горохом, репкой, турнепсом и сочными кочанами капусты, догонял кого - либо из нас и нещадно хлестал кнутом отставшего, будь то мальчик или девочка. Наверно, поэтому он у руководства числился как хороший работник. Ну а мы ненавидели его всей нашей детской душой. Всех нас догнать и наказать одновременно он не мог и тоже злился на нас и угрожал нам всеми карами, какие у него были в распоряжении. Конечно, он был несчастным человеком, и это своё несчастье он, как мог, переносил на нас в виде ненависти. Возрастом он был десятком лет старше нас, его сверстники ушли на войну защищать свою страну, а он остался среди нас, малолеток. Что он сам при этом чувствовал, и как он представлял себе настоящую и дальнейшую жизнь, мы не знали. Но мы сами знали и чувствовали всем своим существом, что мы не виновны в его несчастии. Мы, какие бы не были хорошие, плохие, дисциплинированные, недисциплинированные, работящие и ленивые постоянно воспитывались так, что надо много работать особенно в летнее время. И мы чувствовали общее тяжёлое положение в деревне и в колхозе и в меру своих сил занимались всеми работами и делами, которые всегда находились для нас и летом и зимой. Чем занимался наш Лаврентий осенью, зимой и весной мы не знали, так как не общались с ним. Нам думалось, что он мог бы заниматься содержанием, ремонтом инструмента, конской сбруи, подшивкой валенок и изготовлением лаптей, в чём очень сильно нуждались и жители наших деревень, и колхоз, а также делать другие работы, не требующие передвижений и сравнительно нетяжёлые. Почему ему не поручало руководство делать и выполнять такие работы, никто не знал. Да ведь он сам мог проявлять инициативу, научиться делать всякую нужную для колхоза и для людей работу, ему посильную. Но почему-то не приходила эта простая мысль никому в голову, как нам малолетним, казалось. Или может быть, он был ленив, а потому не принимал сам никаких мер, чтобы учиться работать и для себя же побольше заработать. Так он и жил отшельником, не общаясь с окружающими колхозниками, кроме как с руководством, которое поручало ему выполнять надзирательские функции, которые не требовали ума и созидательного труда.
