В зале тихо,только работники сберкассы беспрерывно шуршат перьями по бумаге. Если кому-то вздумается выразить недовольство, то он выходит наружу и там в толпе выражает своё мнение. Многие стоящие снаружи сберкассы матом кроют всех предполагаемых виновников этих дурацких действий и шлют проклятия по адресу неизвестных нам деятелей,допустивших такие безобразия, чтобы люди теряли бесполезно время в очереди. Зато руководители любого ранга в стране постоянно говорили и говорят о неустанном проявлении заботы о трудящихся и на словах беспрестанно заботятся и пекутся об их благополучии, качественной жизни и даже о счастье. Всё это мы громко обсуждаем в толпе, на улице и в других местах,но нас правители не слышат и не хотят слышать и слушать. А для того,чтобы правители нас слышали и слушали нам надо говорить обо всех недостатках, недочётах,безобразиях, бардаке на собраниях,митингах, демонстрациях и которые могут не допускать эти самые правители. Стоять в очередях мы привыкли давно. Время тут теряется безвозвратно и бесполезно, важно только выполнить намеченное--в данном случае получить чековую книжку, чтобы с ней идти в магазин и очень досадно будет, если это не получишь. Простояв более двенадцати часов в очереди,средств для дальнейшего существования я не получил в тот день. Дома неприятные объяснения по поводу того, что не сделал того,что надлежало сделать и упрёки в том,что ты такой разиня, не сумел сделать самого простого дела.
Вечером мы организовали новую очередь, чтобы с самого утра следующего дня стоять в ней стойко и терпеливо. Мой номер шесть. Мы пришли к началу открытия сберкассы,у дверей которой собралась огромная толпа. Работники сберкассы пришли,открыли ее и рабочий день начался. Работницы по другую сторону баръера, кажется, неустанно-и пишут, и пишут и пишут, не отрываясь. Нам непонятно, как они без отрыва от работы остаются без глотка воды, не говоря уж о чае, да ведь иногда требуется отправлять естественные надобности. Достаётся им и от нас, стоящих в очереди и нервничающих. Работник не виновен во всей этой дури и дикости, но нарекания сыплются в первую очередь на него. В любой работе,тем более напряженной, случаются ошибки. Приходит руководительница и делает какое-то замечание подчинённой работнице на виду у всей нашей толпы,и почему делается это замечание во время работы, а не после работы,никто не знает. Ошибка совершена, но она немедленно исправляется. Работница заплакала,слёзы катились у неё из глаз и она смахивала их и не на секунду не прерывала подготовку и выдачу чековых книжек. Настроение,если оно и было нормальное с утра,то оно испорчено на весь долгий рабочий день. Тяжело смотреть на это со стороны,а как работать в такой обстановке и как выдержать давление и сверху и снизу? Наконец,я получил свою чековую книжку, принёс её домой,отдал жене, а сам пошёл заниматься рабочими делами.
Г. Качканар 04.04.1992г.
26. МОЙ "ПАУК"
В начале лета 1942 года я пошёл работать в колхозе. Мне дали и закрепили за мной коня по кличке "Паук". Это был молодой, необъезженный, не выложенный, непослушный и своевольный конь и мне предстояло работать вместе с ним. Наша задача состояла в том, чтобы обрабатывать поля, то есть пахать, боронить, собирать сорняки и возить различные грузы. Мы стали работать. Но я был ещё мал возрастом, слаб физически и не всегда мог справляться с таким молодым конём. При приближении к лошадям противоположного пола - кобылам он кидался к ним, невзирая на упряжь, сбрую и на все мои отчаянные усилия удержать его на месте. Я не мог справиться с ним. Надо было срочно лишить его мужского достоинства, и через какое-то непродолжительное время приехал ветеринар, и моего "Паука" кастрировали. После такой процедуры мы поладили и стали работать спокойно. Мы обрабатывали поля, выполняли различные транспортные работы и работы, необходимые при обслуживании хозяйственных объектов, ремонтах дорог, мостов, сооружений. Мой конь был спокоен и послушен в работе. Но, почему-то обнаружился недостаток он, невероятно, боялся вблизи работающих и движущихся механических средств: автомобилей, тракторов, паровозов. При приближении встречного или догоняющего автомобиля или трактора, он бросался всем телом в сторону и увлекал за собой телегу с грузом или без груза в придорожный кювет. Несмотря на все мои попытки остановить его от этого безумного поступка, и мы вместе с возом и телегой оказывались в кювете, а иногда даже за обочиной дороги. Водители транспортных средств, видя нашу беду, тормозили, сбавляли скорость, но это нас не спасало. Я ругал и проклинал на чём свет стоит своего коня и в первый такой раз, я жестоко избил его кнутом, но это не помогло. Он опускал уши и виновато, и казалось, со злобой смотрел на меня, а я не мог понять его и такого явления. Все другие лошади вели себя спокойно в присутствии работающих машин и не обращали на них никакого внимания. Телегу с возом мы вытаскивали и продолжали свой дальнейший путь. Больше я его не бил, а нужно было принимать какие-то другие меры против ошалелых его бросков в сторону от дороги. Машины в те времена ходили сравнительно редко. При приближении к нам механического транспорта, я останавливался, вставал перед своим "Пауком", повисал на уздечке, и пытался удержать его на месте, и, честно говоря, это не удавалось. Мой конь прыгал всеми четырьмя ногами в сторону, увлекая и меня и телегу с возом на обочину и даже в кювет. Мои старания были напрасны, и я понимал, что от боязни машин его не отучить. Я только рычал на него: "Вытаскивай, негодяй, телегу с возом". Он вытаскивал, и мы ехали дальше. На железнодорожной станции оставлять его одного нельзя было даже на самое короткое время. Если вблизи работал паровоз, проводил манёвры, мой конь рвался и стремился убежать подальше. Зато он был очень спокоен вдали от работающих машин и механизмов, и всегда был послушный и безотказный. Иногда приходилось выполнять, казалось, непосильные работы, которые за нас никто не делал. Он продолжал бояться работающих машин, несмотря на мои угощения его зерном, кусочком хлеба, охапкой сочной зелёной травы. Он охотно всё это принимал, вострил уши, благодарно смотрел на меня, но оставался прежним. Если мы ехали обратно домой, то его не надо было понукать, понижать, ибо он сам прекрасно знал, что его ждёт отдых в удобном стойле, покой, хорошая охапка сена, и он рысью бежал, особенно зимой, в то время, как я, укутанный шубой и тулупом, прекрасно спал, развалившись в пустых санях. Он прибывал во двор и останавливался, а я чувствовал, что что-то изменилось, так как движение прекратилось, я вставал и ему же пенял: "Ты что же не даёшь сигнал о том, что приехали. Мог бы стукнуть ногой или подать голос ржанием, а ты ничего не делаешь. Так я могу проспать всю ночь, а ты что стоять будешь?" Но я, как и он были рады, что наши двухдневные работа и поездка закончились, и мы пойдём отдыхать. Я быстро его распрягал, освобождал от сбруи, уводил в стойло и давал хорошую охапку сена.
Мы проработали с ним шесть лет с небольшими перерывами, и с его помощью я зарабатывал себе кусок хлеба. И я на него не обижаюсь, потому что, несмотря на свою боязнь машин, он работал лучше, чем другие кони, и нередко приходилось выручать других работников при выполнении относительно тяжёлых работ.
Д.Гонцово,Кировская обл.1942-1948г.г.
27. В СТОЛОВОЙ В ЛОЙНО.
Мы окончили школу Ф.З.О. и пошли зарабатывать себе на питание и на жизнь.
Питаться мы ходили в сельскую столовую, находящуюся в центре района. Работа там была организована так ,что желающий пообедать сначала платил деньги в кассу за обед, где ему выдавали бирки-клочки бумажек размером четыре на три сантиметра и на которых карандашом или чернилами писались наименования купленных блюд или же зашифрованные коды этих блюд. Купивший обед со своими бирками садился за обеденный стол и ожидал когда к нему соизволит подойти официантка возьмёт бирки и взамен их принесёт долгожданный обед. Желающих пообедать как правило довольно много, а официантка только одна на весь зал и очень часто задерживала подолгу подачу обедов так,как не могла физически справляться с такой работой. Она старалась соблюдать очерёдность в обслуживании посетителей, но не успевала быстро разнести всем и вовремя обеды. В таком случае очередь могла нарушиться и очень часто нарушалась. Вы, ожидающий за столом могли не понравиться ей или своей внешностью или поведением или излишней назойливостью. И если Вас не обслужили вовремя или запоздали взять у Вас бирку, то Вы начинаете бить тревогу, волноваться, а затем приглашать её сначала тихо и если она не реагирует, то начинаете звать её громче и настойчивее. Тогда со всех сторон несётся: "Официантка,возьми у меня бирку!' Время на обед ограничено, потому некоторые нервозные посетители встают из-за стола и подходят к амбразуре-окну раздачи и пытаются сами получить обед. Однако им лично обеда не дают, а только через труп этой единственной официантки, которая при всей своей изворотливости не может быстро обслужить всех желающих. Она подходит, забирает бирку и идёт с ней к амбразуре, где отдаёт этот Документ работникам кухни, которые рассматривают его и только потом накладывают в тарелки то, что написано в Документе и выдают тарелки с едой официантке для подачи на стол. Времени на всю эту процедуру уходит по нашим меркам очень много и не напрасно люди возмущаются таким безобразным обслуживанием. Наши стрелы негодования летят в первую очередь в сторону официантки, а работники кухни и руководство столовой где-то далеко и не видят всего этого бардака и ни о чём не беспокоятся,их ничто не гложет и они спокойны как мертвецы. Такой порядок обслуживания посетителей в столовой не удобен никому- ни обедающим, ни работникам кухни и столовой,так как требует много лишнего рабочего времени и не нужных многих затрат средств.
