- Потому, видать, и прогорел.

- Есть проблема, - Линдейл задумчиво потер подбородок, - Тебе сколько лет?

- Семьдесят два, - Морган пожал плечами. - А что?

- А будет девяносто семь. Время не стоит для нас на месте, канзасец. А мне будет девяносто девять... Сомнительно, что мы оба справимся.

- Нет, - Морган покачал головой. - Не смей помереть, поганый реб. Иначе я тебя на том свете достану. Говори где.

"А вдруг..." - подумал Джон.

- Каменная стена. Тот угол, где наши достигли ее, и где на нее вскочил Лью Армстронг. Спросишь там... Первого июля. Ровно в полдень.

- Идет.

Они снова понимали друг друга с полуслова, их мысли текли параллельно.

- А еще лучше - сами будем там встречаться, раз в год, безо всяких круглых дат. - предложил Джуннайт.

- Только не в это время, - покачал головой Линдейл, - слишком много воспоминаний, да и Четвертое Июля лучше дома...

- Двенадцатого апреля?

- Подойдет.

- Но семьдесят пять лет все равно в силе.

- Все равно...

Морган отхлебнул из бутылки и протянул Джону.

- За нас.

- За нас. - отозвался Линдейл и глотнул обжигающую жидкость.

Было первое июля тысяча девятьсот тридцать восьмого, когда Огюст осторожно припарковал свою машину возле палаточного городка, недалеко от того места, где начиналась дорога, разделяющая как последний барьер синих и серых. Выйдя, он открыл дверь, помогая отцу выбраться и пересесть в кресло - каталку, подвезенное его сыном Тонни, родившимся в этот день ровно двадцать пять лет назад.

Огюст был не в лучшем настроении. Джон не выбирался с ранчо последние несколько лет и его сын не понимал, зачем надо было отправляться в столь долгий и утомительный путь теперь. Раньше отец уезжал из дома каждый год в апреле, пока у него были для этого силы, и говорил, что встречается со старым однополчанином, ничего при этом не уточняя. Этот тайный друг с детства ассоциировался у Огюста то с одним, то с другим человеческим силуэтом на старым негативе, всегда, сколько он себя помнил, стоявшем на столе Линдейла-старшего. У людей на стекле были размытые лица, и сын, когда подрос, начал задаваться вопросом: почему отец хранит эту вещь. Вот и теперь Огюст не совсем понимал, зачем это все нужно и тихо ругался про себя: Джон сильно сдал, практически потерял связь с реальностью, мало что понимал и многое забывал, но к досаде родных отлично помнил, что надо явиться сюда, именно сегодня и все более оживлялся по мере приближения даты. И теперь по прихоти старика, придется праздновать День Независимости в чужом городе, в номере отеля, а то и в машине, по пути домой, если, как подозревал Линдейл-младший, все гостиницы окажутся переполненными. К тому же Джонатан настоял, чтобы Огюст надел парадный мундир и свои английские награды, хотя тот считал, что такая демонстрация совершенно ни к чему. Тут было двоякое чувство: нежелание выставлять знаки отличия напоказ, что, по его мнению, было бы хвастовством и ощущение, будто его разрядили как куклу, стремясь выставить в лучшем свете перед каким-то древним ветераном Конфедерации, которого никто в их семье не видел, но мнением которого Линдейл-старший очевидно дорожил. Но дело было в том, что сын не мог отпустить старика одного и позволить ему трястись несколько дней в железнодорожном вагоне, а потому, скрепя сердце, выкатил из гаража свой старенький форд, и они отправились в путь, прихватив с собой и Тонни, который счел, что поездка его развлечет во время каникул.

Внук медленно вез деда по широкой дороге, между рядами палаток, и Гас следовал за ними без всякого энтузиазма.

Вокруг, громко переговариваясь, сновали люди, суетились репортеры с громоздкими фото и кинокамерами, но старик, глаза которого светились непонятным стремлением, не замечал никого, слегка поддавшись вперед, будто пойнтер, указывающий добычу.

Он искал глазами только одного человека, периодически вытаскивая из нагрудного кармана часы, глядя на циферблат и тревожно шепча:

- Быстрей, Тонни, быстрей. К каменной стене...

Джонатан Линдейл даже немного приподнялся, его глаза устремились на одинокую фигуру, застывшую на низкой каменной стене и былая улыбка сверкнула на его губах. Огюст шел следом, задумчиво опустив глаза на дорогу, поглощенный невеселыми мыслями, потом поднял голову и резко остановился, будто пораженный ударом молнии, увидев впервые того самого однополчанина, о котором столько твердил его отец. Человек сидел, кутаясь в синий мундир янки, он, казался очень усталым и старым, в его глазах, пристально обыскивающих рельеф - безнадежная пустота, которая страшнее отчаянья. Тонни подвез кресло достаточно близко, и тогда Джонатан негромко сказал:

- Вот я.

- Господи, Джон! - Морган медленно развернулся в его сторону, он задыхался, в глубоких морщинах вокруг глаз блестели слезы. - Я думал... Я боялся...

Джон вынул из кармана часы, открыл, поглядел на циферблат и постучал ими по подлокотнику.

- Я опоздал... - полувопросительно сказал он, подвел стрелки и спрятал прибор в карман, подняв на Джуннайта глаза. - Прости Морган. Выбросить надо давно...

- Ничего, ничего... Главное... - тот смахнул с глаз слезы и кивнул в сторону стоящего за спинкой кресла Тонни. - Твой...

- Внук. - ответил Линдейл, - А там, в стороне, мой сын Гас.

Огюст так и стоял, боясь пошевельнуться. "Однополчанин, черт меня возьми..." - вырвалось у него с дыханием. Он глядел на отца и не верил своим глазам: лицо старика преобразилось, будто в него вдохнули новую жизнь, светлые глаза искрились. Линдейл-старший говорил связно впервые за последние два года и, вне сомнения, все понимал. Столь же разительная перемена случилось и с "однополчанином".

- Герой войны? - Морган поглядел из-под руки на отражающие свет медали.

- Сумасшедший. - ответил сухо Джон, но в голосе его сквозила гордость. - Уехал в Англию, вопреки моему желанию, оставив беременную жену и маленького сына. Говорил, если не остановить войну там, она доберется до нас, и не слушал моих рассказов. На своей шкуре прочувствовал все и до сих пор не любит вспоминать. Не знаю... может, это к лучшему. По крайней мере, хоть куда-то выбрался со своей драгоценной фермы.

- Да... - протянул Морган, - мой сын тоже не слушал. Летал над Европой, был в Англии, Франции. Его сбивали, он горел в самолете, но вернулся домой героем. Когда он решил, я рассказал ему о миссис Черрингтон. Из всех моих историй извлек один урок: сумел избежать всепоглощающей ненависти к врагу. Знал, что когда-нибудь все может измениться. Одна фрау спрятала его, когда самолет упал, ее муж помог ему добраться до Швейцарии... Он разыскал их после войны, когда ездил туда с благотворительной миссией и женился на их дочке... Впрочем, о чем я? Эй, Джон, Кармелла.

Только сейчас Линдейл, оглянувшись, заметил двух молодых людей, стоящих поодаль, которые теперь шли к ним. На девушке было открытое летнее платье, ее длинные темные волосы, собранные на затылке струились по плечам. Мужчина был в парадном мундире сержанта, на его груди тоже красовались награды. Оба старика заворожено смотрели, как они приближаются.

- Черт возьми, канзасец, - усмехнулся беззлобно Линдейл.

- Черт возьми, реб. - отозвался весело Морган.

Молодые люди подошли и остановились. Краем глаза Линдейл заметил, что Тонни, который теперь стоял сбоку от кресла, не отрывает глаз от девушки.

- Мой сын и его дочь. - представил Морган с гордостью. - Кармелла, Джон. А это: Джонатан Линдейл, мой друг.

- Вон там мой сын, Гас, извините, что он не подходит. А это Энтони. - представил Линдейл, чуть подтолкнув внука в спину.

Кармелла поглядела на Тонни и, слегка покраснев, опустила глаза.

Они обменялись приветствиями, и молодые люди отошли в сторону.

- Гас, подойди ближе! Неловко, черт возьми! - крикнул Линдейл, обернувшись. Он был немного раздражен тем, что сын держался отстраненно. Огюст медленно пошел вперед, но внезапно замер, снова и снова проводя ладонью по волосам.