– Мы в отчаянном положении. Что было, то было.

– Это точно.

– Ты должна простить отца.

– Может, да. – Она пожимает плечами, потом холодно улыбается. – А может, и нет.

Ной быстро выходит из дома. Он потрясен и думает, что будет делать, если Бера его подведет. Положится на Бога, естественно. Он глядит на рассвет, ищет взглядом облака, ожидая знамения. Ни знамения, ни облаков.

Ной собирается в дорогу и шесть дней едет на муле на север.

Печет солнце. Земля вокруг колышется, словно первый день творения еще не наступил и она все еще мысль в сознании Бога. Холмы, что к востоку от дома Ноя, исчезают в первое утро, на смену им появляются другие, которые тоже потом отступают. Ной все едет и едет, он ест и спит, не слезая с мула.

Некогда Ной уже проделал этот путь, но тогда было не так жарко. Ему приходит в голову, что он ошибся, но он гонит от себя сомнения. Если он ошибся, значит, ошибку допустил и Господь.

На третий день в бурдюках кончается вода. Ной облизывает губы и чувствует вкус крови.

На четвертый день мул забредает в пальмовые заросли. В центре зарослей заиленный ручей. Ной и мул опускают головы и вместе пьют. Ной одновременно хлебает воду, плачет и молится.

Когда он снова раскрывает глаза, то обнаруживает, что наступила ночь. Мул тихо сопит, прислонившись к пальме. В его ноздрях деловито копошатся мухи. Ной чувствует, что в голове прояснилось. Он пьет, съедает несколько фиников и наполняет бурдюки водой из ручья. «Я прошел пламя, – думает он, – и стал сильнее. Меня искушали, но я не возжелал. Я был утрачен, но теперь я обретен».

Он снова засыпает и отправляется в путь на следующий вечер. Теперь он едет по ночам. По луне легко ориентироваться. К восходу на севере становятся видны горы, а к середине утра на их склонах уже можно еле-еле различить строения. В пустыне перспектива искажается, постройки кажутся ближе, чем они есть на самом деле. Ной знает об этом, он понимает, что дома вдалеке огромны по человеческим меркам. Вечером он останавливается у родника, который чище, чем предыдущий. Перед рассветом Ной отправляется к предгорью.

Его ждут. Конечно, они знали, что он едет, и, не исключено, последний день-два ему помогали. Если же нет, ничего дурного в том Ной не видел. Они не верят в Бога.

Их двое, высоких, как кедры. Они лежат, развалившись, на камнях. Один с усмешкой смотрит, как Ной карабкается вверх по склону. Ной раскраснелся, посох скользит в мокрой от пота ладони. Второй смотрит сердито. Где-то внизу пасется мул.

– Здравствуй, дед, – произносит первый с улыбкой.

– Удачи тебе в пути, – с неохотой подает голос второй.

– Мир вам, – выдыхает Ной. Головой он достает им только до колена. Он вытирает лицо платком, потом снова наматывает его на голову. Сейчас только утро, но уже настоящее пекло.

– Что привело тебя сюда? – усмехается один исполин. Он играет локоном вьющихся ниспадающих на плечи черных волос. Когда он улыбается, а это происходит часто, на его щеках появляются ямочки. Его туника чище, чем у его мрачного друга, и вышита цветами. – Сейчас слишком жаркое время года для путешествий.

– Я пришел за лесом, – говорит Ной, – чтобы построить корабль. Еще мне понадобится смола, но с ней можно повременить.

– Лес и смола, – кивает исполин. Он кидает взгляд на второго исполина. Второй, пожалуй, выше первого, но более худой. Еще он лыс. Ной пытается понять, что скрывается за их взглядами. Но исполины стоят против утреннего солнца, их лица в тени. – Сколько ты хочешь?

– Мне нужно построить корабль триста локтей в длину, пятьдесят в ширину и тридцать в высоту.

– Большой корабль, дед.

– Да.

Исполины нависают над ним. Лысый спрашивает:

– Каких локтей? Ваших или наших?

Ной еще не успел перевести дыхание после восхождения.

– Не понял.

Лысый исполин вытягивает вперед гигантскую руку. Она как занесенный над Ноем клинок, готовый опуститься в любой момент.

– Локоть – это расстояние от кончика пальца до локтя. О каком локте ты говоришь: о своем или моем? Подумай, дед, о корабле длиною в триста наших локтей, – произносит великан. – Огромный получится корабль.

Исполины хохочут, Ной закрывает глаза. Когда объяснял Господь, все было так понятно. Ной открывает глаза и отвечает:

– Моих.

– Ладно, – исполины пожимают плечами. Исполин с вьющимися волосами произносит:

– Тогда тебе надо не так уж и много. Столько леса мы соберем, за… скажем… за четыре дня?

– Три, – говорит второй исполин.

– Два.

– Один.

– Давай управимся за утро.

Улыбающийся гигант зажимает руки, каждую размером с мула, между бедрами размером с дом и наклоняется к Ною. Дыхание исполина водопадом обрушивается на Ноя.

– К полудню мы вдвоем соберем тебе лес. На смолу времени уйдет больше – ее надо варить. Как ты все это доставишь домой, меня не касается.

– Может, у вас есть буйволы? – спрашивает Ной.

– Может, и есть. Может, есть и телеги. А что у тебя есть в уплату?

– Сейчас у меня ничего нет. Но я пошлю сына, он вам пригонит коз. Вы знаете, где я живу, поэтому не думайте, что я хочу отвертеться.

Исполины скептически переглядываются.

– Пригонит коз?

– Вот это да! – фыркает худой.

Ной молчит. Больше ему нечего предложить, и он ждет, когда Господь придет ему на выручку.

Улыбчивый гигант с вьющимися волосами и ямочками на щеках интересуется:

– Зачем тебе корабль? Я думал, ты трудишься на земле.

Человек менее великий соврал бы, более великий – промолчал. Ной – человек простой, ему шесть сотен лет, он отмечен Богом и беседует с исполинами. Он говорит:

– Господь собирается уничтожить все живое.

– Тогда для чего тебе лодка?

– Чтобы спастись.

Исполины опять переглядываются. Высокий склоняется над Ноем:

– А мы?

– Вы сгинете, и весь род ваш, и плоды рук ваших.

Серьезность произнесенных слов впечатляет исполинов. Повисает молчание.

– Это случится, если вы не прислушаетесь к моим словам, – добавляет Ной.

Они смотрят в сторону, будто слова этой маленькой бородатой букашки смутили их. Они барабанят руками по коленям. Тот, что с ямочками, уже не улыбается. Он спрашивает:

– Если мы сгинем, зачем нам помогать тебе?

Мгновение Ной не знает, что сказать в ответ. Как вдруг что-то словно толкает его.

– Если поможете, вас не забудут. Мы выживем и расскажем о вас сыновьям, они – внукам. Память о вас всегда пребудет с нами.

Воцаряется молчание. В небе сияет палящее солнце.

За четыре года человек меняется. Сначала я не узнал Хама. Он заматерел, от тяжелого труда стал шире в плечах. Но все же главным образом он изменился благодаря бороде, которая торчит у него в разные стороны. Прямые волосы до плеч, вокруг головы тонкая веревка. Он напоминает… даже не знаю кого. Хорошо, что не прибавилось веснушек и бородавок. Его глаза все те же – цвета морской волны. Значит, волноваться не о чем.

Он меня сразу узнаёт.

– Сим! – кричит он, сжимая меня в объятиях с такой силой, что я боюсь, он переломит мне хребет. – Сим, ребро Адамово! Как я рад!

– Тебе идет борода, – говорю я, хотя мне совсем так не кажется. Из-за бороды его лицо похоже на гнездо аиста. К чему расстраивать человека.

Он отстраняет меня и расплывается в широкой улыбке. Забавно смотреть, как в бороде сверкают зубы. Всплывают воспоминания. Мы в спальне, на улице хлещет ливень, мать и отец возятся под одеялом…

– Что-то со стариком?

– Чего?

Он мрачнеет, зеленые глаза навыкате.

– Он заболел? Я думал, он бессмертен.

– Да нет. Отец и мать живы-здоровы.

– Вот и славно. Пошли, познакомлю с Илией.

Знаменитая Илия. Врать не буду, мне интересно. Хам женился два года назад, но пока никто из нас не видел его жены.