Борис, решительно заглядывая во все комнаты квартиры, по пути включая повсюду свет, взглядом опытного следователя искал следы борьбы или признаки беспорядка, которые указывали бы на беду. У Нади было одно свойство, которое, может, у другого мужчины вызывало бы раздражение или усмешку, а у Бориса – чувство восхищения и уважения: Надя была чрезмерно аккуратна. За что бы она ни бралась, все делала настолько чисто и идеально, раскладывая все в стопочки, ряды, что, даже находясь где-нибудь в гостях, скажем, у своей свекрови, у матери Бориса, Евгении Спиридоновны, она и там находила какие-то вещи или предметы (оставленная на журнальном столике книжка, рассыпанные конфеты, обувь в прихожей), которые машинально прибирала, складывала, придавая даже живописному беспорядку четкие линии.
Сейчас же, осматривая квартиру, он как будто бы успокоился, обнаружив, что ничего, что не было бы аккуратно сложено, нет. Все как обычно. И обувь в прихожей стоит на полу ровно, парами.
Вот только детей нет и Нади.
Он сразу же позвонил матери. Голос его дрожал:
– Мама? Дети у тебя?
– Да, Боренька, не волнуйся, у меня… Я как раз собиралась тебе звонить. У Нади проблемы с телефоном, разрядился… Она привезла мне еще днем мальчиков, сказала, что у нее умерла какая-то родственница, что она хочет успеть на похороны, что потом позвонит и все подробно расскажет и объяснит, и уехала.
– Да? – У Бориса даже голос пропал. Он начал сипеть. – И что же? Она тебе больше не позвонила?
– Нет, но, думаю, еще позвонит. Все-таки у человека горе. Надя очень эмоциональная, думаю, она тяжело переживает семейную трагедию.
– Мама, а она не сказала, где жила эта тетя? Где похороны? Куда она поехала-то?
– Нет. Но я думаю, что похороны там, откуда она родом – станция Сенная. Ты, сынок, звонил ей?
– Конечно, звонил. Ее телефон вне сети или выключен.
– Ну, правильно. Она так и сказала мне, что он у нее разрядился. Знаешь, так всегда бывает – когда нужен телефон, он оказывается разряжен. Уж не могут изобрести батарейки помощнее. Так ты приедешь?
– Не знаю. Я должен найти Надю. Или связаться с ней. Вот найду, поговорю, тогда и приеду к тебе. Пока, мам.
В квартире было так тихо, что уши заломило.
Борис еще раз прошелся по комнатам. В спальне заметил легкую примятость на покрывале, словно там лежало что-то тяжелое. Сумка? Чемодан? Или кто-то сидел?
Он бросился в кладовую – чемодан оказался на месте. Да и вещей в шкафу как будто бы не убавилось.
В детской комнате на ковре игрушки остались в таком виде, словно ими играли до определенного момента, после которого дети как-то быстро встали, собрались и покинули комнату. У Нади не было времени прибрать за ними. Вот он – элемент беспорядка! Неожиданность! Хотя все правильно. Умерла родственница. Конечно же, это было неожиданно, иначе Надя рассказала бы ему, предположим, о болезни своей родственницы, уж как-нибудь да точно прокомментировала это. Что тетя заболела, что дела совсем плохи…
Но вот о тете они вообще никогда не говорили. О Лере, Надиной бабушке, вспоминали часто. Надя с ней перезванивалась, Лера посылала им поездом через знакомую проводницу посылки с деревенскими продуктами: медом, сметаной, замороженной птицей. Лера, слава богу, была здоровой, еще крепкой женщиной в свои шестьдесят семь лет. И вряд ли мама что-то спутала, назвав бабушку тетей.
Борис бросился в прихожую, где на полочке лежал толстый блокнот с номерами телефонов. Уголки страничек, вырезанных ступенчато в алфавитном порядке, были потрепаны. Вот она, буква «Л». Он без труда нашел телефон бабы Леры, позвонил.
– Да, Боря, слушаю, – услышал он спокойный, как всегда, голос Леры.
– Надя у вас, Валерия Николаевна? – спросил и затаил дыхание. Промелькнуло: какое же это страшное чувство ожидания беды. Предчувствие надвигающейся катастрофы. Страх потери.
– Нет. А что, она должна быть у меня?
Бориса словно током ударило. Он даже говорить не смог. Несколько секунд молчал, собираясь с силами.
– Валерия Николаевна, у Нади есть тетя? Тетя, которая умерла и к которой она на похороны отправилась?
– Я, конечно, очень люблю свою внучку, – после паузы проговорила уже более тревожным голосом Лера, – но никогда не покрывала и покрывать не стану. Нет у нее никакой тети. Боря, ты поверь мне, я вырастила Надю… Все что угодно предполагай, даже самое страшное, но только не измену. Она любит только тебя. Ты понял меня? Она в беде, разве ты еще не понял, не прочувствовал? Ищи ее, – вот теперь и в ее голосе появились страх и паника. – Ты за нее в ответе. У вас дети. Если нужно, я приеду.
– Я вам потом перезвоню. А вы, если вам станет что-нибудь известно о Наде, сообщите мне, пожалуйста. У вас же есть мой телефон?
– Да, конечно, есть. Господи, да что же на этот-то раз???
Что делать? Где ее искать? Что вообще случилось?
Были бы у нее подруги, он позвонил бы им. Да только не было у нее никаких подруг. Всех заменил ей Борис. Она всегда была с детьми, дома, выходила только за покупками, в поликлинику, детский парк. Вставала рано, готовила завтрак, кормила Бориса, мальчиков, провожала его на работу и до его прихода занималась детьми, домашними делами.
Борис вошел в кухню и замер. Ему показалось, хотя нет, не показалось – его воображение нарисовало ему Надю. В белом махровом халатике, сидящую за столом с чашкой кофе в руках. Солнце сверкает в ее огненно-рыжих волосах.
«Ты жену взаперти держишь?» – как-то спросил его коллега, Сергей Капустин.
Зачем сказал? Сидел за столом, что-то там писал, потом вдруг поднял голову, внимательно посмотрел на Бориса и задал этот дурацкий вопрос. Вопрос-обвинение.
Помнится, Борис ему тогда ничего не ответил.
Что они все знали о Наде? Да ровным счетом ничего. Видели, может, несколько раз, когда она приходила к нему на работу по каким-то важным семейным делам.
Тихая и скромная Надя в стенах прокуратуры смотрелась как-то иначе, чем дома. Вроде строгий костюм, узкая юбка, а фигура – как на ладони. Мужики в коридорах чуть шеи себе не свернули, разглядывая ее. Белая кожа, рыжие кудри, стройные ножки в туфельках на шпильках, спину держит ровно, шея длинная, взгляд надменный, с едва заметной насмешкой. Какая-то другая Надя, даже немного чужая.
…Борис оделся и выбежал из дома. Где ее искать?
Он принялся звонить своим друзьям из полиции, прокуратуры, вернулся домой замерзший, сделал копии ее фотографии и разослал по Интернету тем, кто мог бы задержать ее в аэропорту, на вокзале…
Стыд выжигал его изнутри. Он был уверен, что никто из его окружения даже и мысли не допускает, что с ней случилась беда. Все думают, что она сбежала от него с любовником. Борис просто чувствовал это.
Но это ведь невозможно! Она любит его, а он любит ее. Они – одно целое. Их невозможно разделить.
И если она ушла, уехала, значит, это было необходимо.
Он снова позвонил матери.
– Мама, как Надя выглядела? Во что была одета? Ты заметила что-нибудь особенное в ее внешности поведении?
– Боренька, ну конечно, она выглядела очень расстроенной. Глаза были заплаканы. На ней были джинсы и дубленка. На голове – черная шапочка. Я еще удивилась, что она надела шапку. Я же знаю твою Надю – она терпеть не может шапок. Всегда говорила, что у нее волосы вместо шапки…
– Как? Как ты сказала: «говорила»? Почему в прошедшем времени?
– Боря, да что ты такое говоришь?!
– Ладно, мама… Скажи, она ничего не говорила, как будет добираться до места: на машине, поезде или самолете?
– Я так поняла, что она без машины. Ее машина в ремонте, насколько мне известно. Да-да, она еще сказала, чтобы ты забрал ее в субботу. Вот, хорошо, что вспомнила. Ты же знаешь, где машина?