— Вы что, мон шер, идиот? Или, может, задумали бежать?!

Эти слова прозвучали для него как музыка. А некоторое время назад сквозь забытье он услышал выстрел. Потом еще один. Значит, его искали.

Огромного труда стоило ему сдержаться, не закричать в ответ. Он помнил про звуковые всплески, отголоски эха, которые собьют с толку любого. Но кричать хотелось нестерпимо. И крик этот вышел из него обильными слезами. В немой пронзительной темноте он не стыдился их. Но все-таки убрал концом рукава и включил лампочку.

— Как же вы посмели так нагло заблудиться?!

— Идите вы… — Лука улыбнулся и провел рукой по лицу, чтобы смахнуть остатки подозрительной влаги.

Но Кадушкин был совершенно не склонен затевать с ним дружескую полемику.

— Не забывайтесь! — отрубил он жестко. — Отныне вам придется исполнять роль ездовой собаки, поскольку Егору нужна свобода действий. Кроме своего, будете таскать и его рюкзак!

Злость и досада прятались недалеко от Луки. А он-то хотел обставить сообщение о близости клада торжественно, с помпой.

— Ваш занюханный следопыт со своим рюкзаком может катиться куда подальше! А клад я нашел…

— Господи, помилуй! Врете! — Маэстро схватил его за плечи. — Где он?! Да говорите же, бездарнейший вы путешественник!

— Надо вернуться к ручью, где я был часа два назад. Это там…

— Ведите же нас, ведите. И немедленно!

— Так ведь сейчас, по-моему, ночь… — сказал Лука, слегка кокетничая.

— Почти утро! — отозвался Егор.

«Вот, значит, сколько прогулял, — подумал Лука, — а Егора-то обидел зря». И он протянул ему руку.

— Извините, Егор! Якут отступил на шаг.

— Это лишнее. Идите за мной! — Он поправил на голове лампочку и пошел вперед по коридору.

Через полчаса они были у того самого ручья, перед тоннелем.

— Ну и где же клад? — спросил Егор довольно сухо.

— Надо идти по ручью, по тоннелю…

— Почему именно туда?

— Потому что… потому что я так чувствую! Все взгляды соединились на Луке. Взор Егора был явно скептическим. Кадушкина — выжидающим, Анатоль же рассматривал Луку, скорее всего, примериваясь, куда бы ему поэффектнее врезать.

— Господин Кадушкин, я не понимаю! Ведь ни у вас, ни у ваших людей нет других предложений.

— Предложений как раз достаточно! — ответил Кадушкин, как бы очнувшись от раздумий.

— Простите, но ведь меня зачем-то пригласили сюда?

— Зачем-то — да…

Странный, бессмысленный разговор. А ведь Лука уже почти сутки был с включенным приборчиком.

— И какое же, допустим, расстояние до объекта? — спросил Егор, обращаясь как бы в пустоту.

— Точно не знаю. Направление по ручью. Думаю километров пять, не больше…

— Надо быть очень жадным, чтобы чуять золото с такого расстояния!

Злоба, копившаяся внутри Луки, рванулась наружу, неожиданно для самого себя он замахнулся на якута.

Анатоль успел перехватить его руку, одновременно блокируя ответный удар Егора.

Отодвинув рукой Анатоля, Кадушкин закатал по затрещине — сперва Егору, потом Луке.

— Первым идет Егор, за ним Лука… свет Васильевич. — Кадушкин сплюнул. — Ты, Егор, смотри, чтобы это чудо не сломало себе ногу. А Лука Васильевич будет корректировать направление. Насколько я понимаю, он ведь чувствует что-то… вроде запаха. Или же вообще ничего не чувствует и пытался от нас сбежать. Вынь-ка, Анатоль, на всякий случай пистолет и пошли…

— Куда? — спросил Егор, смерив Луку строгим взглядом.

— Только не вперед, — ответил Лука. — Надо взять вправо и идти вдоль ручья, а потом по руслу, по воде.

— Хорошо! — бросил Маэстро. — Только хватит шуток, Лука Васильевич, побаловались и хватит. Третьим идет Анатоль.

Вскоре они добрались до того места, где ручей становился рекой.

— В обход и по коридору! — приказал Кадушкин.

— Я туда уже ходил, — проговорил Лука, ни на кого не глядя. — Там след теряется…

— След?..

— Да. Или, как вы изволили выразиться, «запах».

— Тут, правда, есть его ноги, — подал голос Егор, — он был здесь… — Узкий луч его фонарика перелетел с пола на стенку.

— Что же нам делать? — холодно осведомился Кадушкин.

— Надо как-то двигаться по ручью… — повторил Лука.

— Что ж, доставайте лодку, — Кадушкин нагнулся, разглядывая темную, как смола, воду.

— Мала будет! — возразил Егор.

— Для меня не мала! Со мной сядет этот вот господин. А тебе и Анатолю придется либо идти, либо плыть. Замерзнете — выпивка за счет заведения.

Обостренные чувства, ощущения Луки можно было сейчас сравнить, пожалуй, с состоянием чувств купальщика, который лежит на воде — нос наружу, а все остальное под водой, в том числе и уши. В детстве это называлось — «на спинке». Внезапно такой купальщик начинает слышать грозный и как будто совсем близкий грохот. Это движется теплоход. Ощущение такое, что сейчас он раздавит, утопит. На самом деле ничего подобного. Опытный купальщик знает: пароход или теплоход далеко, просто звуки по воде передаются иначе.

Что-то подобное чувствовал сейчас и Лука. «Пахло» как будто близко и в то же время он знал, что все далеко не так, как кажется.

Между тем река постепенно разрасталась. Трудно себе, конечно, представить подземный проточный водоем величиною примерно с Клязьму. Но здесь было что-то подобное. Там, наверху, далеко отсюда, Клязьма воспринимается как самая посредственная речка даже по подмосковным понятиям. Но здесь, в этих мрачных безмолвных сводах…

И тут Егор спросил о том, что давно уже крутилось в мозгах Луки.

— Послушай, Ксанс… а твой господин белогвардеец ничего про реку не говорил?

Наверное, все подумали об одном и том же: странно было бы не упомянуть о реке даже с самой плохой памятью…

Егор с абсолютной точностью выразил вслух мысль Луки:

— Такую реку не забудешь!..

— Я прошу восемь-десять часов… — сказал Лука, повернувшись к нему. Ему трудно было скрыть свое смятение, растерянность, но темнота была на его стороне.

— Восемь-десять?! — отозвался якут. — А не угодно ли поменяться местами? Я в лодке, вы — здесь!

— Нет, не угодно! Каждый должен нести свой крест! И не я выбирал его для вас…

— Лука Васильевич, в общем, прав… — проговорил Кадушкин. — Но как в самом деле объяснить появление этой реки?..

Поневоле они говорили на повышенных тонах, громче, чем, наверное, следовало бы. Дело в том, что где-то впереди, в неведомой тьме, нарастая, раздавался непонятный гул. И надо сказать, когда изъясняешься на повышенных тонах, если даже это происходит невольно, всегда возникает некая нервозность.

Лука вспомнил военную тактику, по которой наступление является лучшей формой обороны, и сказал:

— Пусть ваш талантливый географ и следопыт, уважаемый Александр Аскольдович, объяснит, почему на месте входа лежал тысячетонный камень и это ни у кого не вызвало удивления!

— Н-да… — Кадушкин кивнул, а луч его фонарика высветил громадную гильотину, нависшую у них над головами. — Вы снова правы, Лука Васильевич, как прием в полемической схватке ваш довод годится. И все-таки как, по-вашему, мы скоро будем… на месте?

Лука не стал им рассказывать о купальщике и о том, как звук распространяется в воде, хотя продолжал думать об этом.

— Я не могу сказать вам это точно. Боюсь ошибиться… — Голос Луки звучал раздраженно, помогая ему скрыть растерянность и смятение.

А волна багрово-оранжевого запаха обволакивала его все крепче, настойчивей. Если бы не эта проклятая река, он бы побежал к кладу, как натренированный фокстерьер!

Их несло, продолжало тянуть по течению. Вскоре стало понятно, что гул впереди — это шум падающей воды.

Река сделала плавный и широкий поворот. В первый момент Лука не понял, что произошло.

— Отгребайте, отгребайте вправо, Ксанс! — торопливо проговорил Егор. — А светите, наоборот, влево. Да не туда же, Господи! Поверните голову на шум!..

Все сразу стало понятным. Они вышли в подземное озеро. Десятилетиями не тревожимая гладь воды была похожа на ртуть. Волны от их лодки медленно с какой-то космической значительностью уходили в темноту.