– Ефросинья Евгеньевна, дело не очень хорошо.

– Да, у меня упало зрение в последнее время, – согласилась она.

– Дело не только в прогрессирующей близорукости, глаза у вас слабые с детства. Но, видимо, на них навалилась непомерная нагрузка…

– Ну да, работа у меня такая.

– У вас выявлено помутнение стекловидного тела, дегенеративные изменения в сетчатке и еще ряд…

– Непонятных слов? – нахмурилась Фрося, уже понимая непростую ситуацию. – И чем мне все это грозит?

– Боюсь, что слепотой, – виновато развел руками молодой доктор, словно именно он только что сотворил с ней это и теперь просил прощения.

– А как-то избежать можно? – дрогнула Ефросинья.

– У вас запущенный случай, а мы – обычная, бюджетная больница. У нас и оборудования, а оно очень дорогое, для такой сложной операции нет. Подобные делаются на коммерческой основе. Я знаю одну клинику, там только консультация с обследованием стоит пятьдесят тысяч, а уж за ювелирную работу на глазном яблоке возьмут о-го-го какие деньги. Но шанс есть…

Настроение Фроси после разговора с врачом упало до нулевой отметки. Мало того что ей поставили неутешительный диагноз, так еще и денег, чтобы исправить положение, нет. Откуда им взяться в семье учительницы и переводчицы? А если не прооперировать глаза сейчас, шанса на восстановление зрения фактически не останется. И что же делать?

Пока она раздумывала, как скрыть печальную информацию от мамы, чтобы та не расстроилась, Зинаида Федоровна сама пришла к ней с огромной суммой денег и сразу же пресекла ее удивление и расспросы.

– Я все знаю, дочь! Твой лечащий врач мне все рассказал! Очень даже хорошо, что ты попала в больницу и прошла обследование, как бы кощунственно мои слова ни звучали. Иначе бы мы не предотвратили эту катастрофу с глазами. Кости срастутся, ушибы заживут, а глаза тебе прооперируют в самой лучшей глазной клинике в Москве!

– Мама, но где ты взяла такую сумму?!

– Пусть тебя это не волнует…

– Нет уж, позволь! Я должна знать, откуда деньги!

– Я заняла их, – призналась мама.

– У кого?

– Какая тебе разница?

– Мама!

– У Геннадия, – гордо ответила мать. – А что? Он бизнесмен и, между прочим, до сих пор очень хорошо к тебе относится. Так и сказал: одно твое слово – и он у тебя в больнице.

Ефросинья не могла поверить своим ушам.

– Мама! Ну, зачем? Только не у него!

Дело в том, что Геннадий был тот самый мужчина, с которым Фрося предприняла слабую попытку построить отношения, откликнувшись на просьбу отца. Он был представителен, аккуратен, разведен. И красиво ухаживал. Но Ефросинья под разными предлогами все откладывала момент близости. А потом умер отец, и она порвала с Геннадием, причем с большим удовольствием. Тогда-то он и проявил себя, высказав ей все, что думал. Припомнил походы в театр и в цирк, ужины в ресторанах. У Ефросиньи возникло ощущение, что он сохранял чеки и подсчитывал общий ущерб, причиненный ею. «А ты так подло продинамила меня», – заявил он в заключение. Фрося попыталась отдать ему свою зарплату, но Геннадий отказался взять деньги. Правда, все равно упал в ее глазах очень низко.

И вот выясняется, что именно у него мама заняла полмиллиона ей на операцию. У Фроси снова появилось неприятное чувство сосания под ложечкой.

– Мама, он же теперь все соки из нас выпьет! Мне же покоя от него не будет!

– Успокойся, тебе нельзя волноваться. Я написала расписку, что верну деньги через три месяца. Геннадий был очень любезен и согласился дать нужную сумму без процентов. Думаю, что ты ему все еще нравишься. И, заметь, в нашем письменном договоре не было пункта, что в обмен на деньги он снова может начать домогаться тебя… Пойми, Фрося, не в нашем положении диктовать условия. Человек он богатый, кроме того, знает, что мы порядочные люди и вернем долг, поэтому доверился нам. Глупо было бы такой возможностью не воспользоваться. Пойми, Фрося, если брать кредит в банке, то ведь отдавать придется совсем другую сумму, гораздо большую. Где мы возьмем столько?

– Мама, а где мы возьмем пятьсот тысяч рублей даже без процентов?!

– Придумаем что-нибудь. Сейчас главное – спасение твоего зрения. Найдешь подработку какую… А слепая ты точно ничего не вернешь, – здраво рассуждала родительница.

В общем, как дочка ни возражала, но Зинаида Федоровна настояла на своем, и операция была сделана.

Самое интересное началось потом. Две недели Фрося вообще ничего не видела из-за повязки на глазах. Ужасное время! А Фрося еще жаловалась, что ей надоело чтение… Какая же она была глупая! Две недели темноты показались страшно долгими, за этот период пациентка набила себе кучу синяков и шишек, стукаясь обо все углы, мебель и стены и просто падая.

А потом повязку сняли, мгновенно ослепив ее светом и четкостью изображения. Зрение стало много лучше, хотя, чтобы видеть сто процентов окружающего, все равно требовались очки. Правда, уже не с такими сильными линзами. Фрося была несказанно рада, что наконец-то сняли бинты, мир для нее открывался как бы заново. Однако слова офтальмолога озадачили.

– Операция прошла успешно, но, чтобы закрепить результат, необходимо соблюдать определенные условия. И строго выполнять в послеоперационный период все предписания, – подчеркнул врач. – Два месяца вашим глазам нужен абсолютный покой. Именно абсолютный! То есть нельзя читать, писать, смотреть телевизор. Нельзя поднимать ничего тяжелого, нельзя пользоваться косметикой. Никакой нагрузки на глаза. Понимаю ваш недоуменный взгляд. Мол, а что же можно? Отвечаю: прогулки на свежем воздухе и… тупое созерцание потолка. И так, повторяю, два месяца, не меньше. Надеюсь на вашу осмотрительность, ведь лучше потерпеть некоторое время, чем свести всю работу хирурга на нет.

– Ясно, – кивнула Фрося. А сама судорожно соображала: как же она сможет вести такой образ жизни в течение двух месяцев, если ей, наоборот, нужно усиленно работать, чтобы отдать огромный долг малоприятному Геннадию?

Пребывая буквально в прострации, она вернулась домой к маме, встретившей дочь с распростертыми объятиями.

Жили они в хорошей трехкомнатной квартире в центре Москвы, в старом доме с окнами, выходившими на оживленную улицу и тихий уютный двор. Все соседи Ефросиньи с мамой были либо интеллигентные старушки, либо семьи людей среднего возраста. Молодежи и детей мало, как и везде в Центральном округе столицы, где в основном сосредоточены рестораны, банки, офисы, а жилых зданий осталось немного.

В выходные дни и по вечерам вокруг было очень тихо и спокойно. У Зинаиды Федоровны и у Фроси имелось по отдельной комнате, а третью женщины превратили в гостиную. Уюта в ней добавлял электрический камин, купленный на один из Фросиных гонораров.

Почти сразу же после выписки Ефросиньи из больницы начал звонить Геннадий и недвусмысленно намекать, что, мол, не прочь посмотреть на «новые глазки Фроси», в создании которых он принял непосредственное участие.

– Вот ведь мерзавец! – возмущалась Зинаида Федоровна.

– А я говорила тебе, мама, что с ним не следует общаться. Но ты у него громадные деньги заняла, он теперь, как говорится, на коне. Такие люди ничего не делают просто по доброте душевной, обязательно требуют что-то взамен, – вздыхала Фрося.

– Пусть только попробует! Отдадим ему деньги, да и все, – оптимистично откликнулась Зинаида Федоровна. – Я уже знаю, что нам делать…

– Вот бы и мне с такой уверенностью произнести те же слова… – печалилась Ефросинья.

Середина апреля в нашей полосе прекрасное время – зима уже полностью сдает свои позиции, и яркое солнце начинает прогревать землю совсем по-летнему. Природа оживает, зеленые листочки и травинки появляются прямо на глазах.

В один из таких дней Зинаида Федоровна и Фрося ехали на электричке на юг от столицы. Конец недели, выходные, народа в вагоне набилось полно.

Зинаида Федоровна, хрупкая, миниатюрная женщина, всегда выглядела очень опрятно. Сейчас она была одета в скромное темное платье, телесного цвета колготки, ботиночки на шнуровке без каблуков и плащ серого цвета с крупными, в тон, пуговицами. «Как давно мама носит этот плащ? Сколько я ее помню, она всегда по весне и по осени в нем. Как же она аккуратна к вещам, плащ словно новый, ни пятнышка, ни зацепочки. Только фасон старомодный», – подумала Фрося, глядя на родительницу.