- Ой, что тут у тебя на шее, паучок что ли?
Спросонья я не успел сообразить, как она одним движением руки уже смахнула его на пол и тут же раздавила тапком. Не как это делает обычная домохозяйка, с отвращением и испугом, а с каким-то поистине сатанинским наслаждением, медленно размазывая его по полу.
Я вздрогнул. На долю мгновения мне показалось, что я услышал какой-то душераздирающий писк.
- Это всего лишь паучок, Кир, шляются тут где ни попадя, будто места своего не знают! – и она страстно обняла меня и чуть прикусила мочку уха остренькими зубками.
Я не без труда освободился от её опротивевших мне ласк.
- Но… но… ты же… люб-бишь па-уков… - еле выдавил я, заикаясь, не в силах оторвать взгляда от мокрого пятнышка с еле заметными ниточками-ножками, которые продолжали судорожно дергаться.
- Это не ценный экземпляр, - словно издалека донесся до меня её ставший металлически безразличным голос. - Обыкновенный домашний. Таких много. К тому же я не люблю, когда они сбегают от меня. Паук должен знать свое место!
- Так говорит их Королева? – я пронзительно взглянул на неё – и она не отвела взгляд.
Мы простояли так молча – минуту, может, две.
Наконец, она четко и твердо процедила сквозь зубы:
- Да, Королева. И это – МОЕ царство.
- А кто же тогда я?
- Ты… - секунда замешательства. – Ты – мой гость, пока…
- …не закончится линька – закончил я за неё.
- Уверяю, ты узнаешь об этом первый, - отрезала она. – Ну а теперь – прошу к столу. Надеюсь, ты не против яичницы с помидорами и колбасой и крепкого кофе? Две ложки сахара, все как ты любишь…
Завтрак, откровенно говоря, совсем не лез в горло, но я почему-то решил его доесть во что бы то ни стало, несмотря на тошноту, рвотные позывы. Оставаться в Логове мне не хотелось ни минуты, я твердо решил покинуть это место навсегда. Пусть с этим чудовищем бьется кто-нибудь другой – Бог, боги, Герои, Спаситель – или кого там ещё придумывали авторы бесконечных мифов со времен Гильгамеша? С меня хватит! Моя жизнь мне дороже. Пока у неё линька, я «слиняю» без всяких последствий для себя. А там – будь что будет! Мои амбиции, слава Богу, не таковы, чтобы считать себя новым спасителем всего человечества!
Диана встала со стола.
- Уже уходишь? – голос её предательски дрогнул. - Ну что ж, прощай, как говорится, не поминай лихом. Кстати, внимательно осмотри, ничего не забыл у меня?
Я не ответил. Молча осмотрел спальню – да и что мог я забыть, если вся одежда на мне? Вопрос риторический.
Я молча подошел к входной двери.
- Она открыта. Я никогда её не закрываю, - донеслось из комнаты.
Диана сидела на кровати – плечи её опущены, спина как-то жалобно ссутулена, губы дрожали – словно вот-вот разрыдается. Смотрит в зеркало, что-то поправляя в волосах – теперь таких обычных, как и у любой другой нормальной девушки.
Я невольно залюбовался ею – она мне показалась в этот момент такой хрупкой, такой ранимой, такой слабой, совсем не похожей на ту женщину-вамп, к которой я привык.
Видимо, даже уверен, она заметила мои колебания, глядя в зеркале не столько на себя, сколько на меня.
- В конце концов, я не виновата, что я - ТАКАЯ! – в голосе её зазвучала такая обычная женская обида, в воздухе запахло типичной женской истерикой. – Да, я – хищница, я –чудовище, но кто-то же сделал меня такой! Вы же тоже, если, к примеру, любимая кошка загрызет несчастного воробья или мышь, не выбрасываете её на улицу, а пожимаете плечами: «мол, что с ней поделаешь? Она же хищник» и тискаете её потом, как и раньше! А чем Я хуже кошки? Да, я такая и ничего с собой поделать не могу!
И она громко разрыдалась, размазывая по бледным щекам слезы.
Я чувствовал, что сдаюсь. С каждым её словом, обволакивающем меня как липкая паутина, я становился все мягче и мягче и вот я уже почти готов простить её, зарыдать вместе с нею.
Я закрыл глаза и мысленно представил себе, что ещё минута – и я развернусь, обниму её, плачущую, несчастную, хрупкую и начну гладить по голове, целовать её влажные от слез щеки, руки, а потом…
Но в этот момент я словно вновь увидел раздавленного паука в ванной – и в голове возникли совершенно другие образы. Я вспомнил ВСЕ – и Лешу, и его раздавленную горем, обезумевшую мать, и похороны, и, наконец, кошмарное чудовище в Логове…
Мысли эти пронеслись у меня в голове с быстротой молнии, я снова взглянул на Диану и увидел – ОНА СМЕЕТСЯ!
Да, эта стерва, это чудовище, эта дьявольская женщина беззвучно, одними губами - смеется в зеркале, улыбается своей наглой, циничной ухмылкой. Она сняла очки – и я воочию увидел вновь эти страшные, чудовищные глаза – вечно открытые, никогда не закрывающиеся глаза!
Я вспомнил пустой террариум, приготовленный для меня, и в меня словно вселился дьявол. Я решился.
Не помню как, но уже через мгновение я осознал, что нахожусь на кухне. Из ящика я выхватил большой нож для резки мяса.
Ещё мгновение – и я уже перерезаю бельевую веревку в ванной и сматываю её на локте.
Ещё миг – и я уже в спальне.
Она смотрит на меня и в лице её застыл ужас. Но меня это только подстегнуло – во мне клокотала ненависть, жажда мести, неистовое, необоримое желание совершить – здесь и сейчас! – расплату, возмездие за все, что ОНА натворила или собиралась натворить.
Одним ударом кулака в лицо я опрокинул её на кровать. Затем крепко связал её руки, привязал их к железной спинке кровати – той самой, у которой ОНА, всего каких-нибудь пару недель назад душила, истязала моего единственного близкого друга.
Я занес было нож, но тут вспомнил предупреждение паука – «в волосах её сила!»
Я намотал её длинные, мягкие шелковистые волосы на кулак.
Ужас в её глазах сменился отчаянием. Оставался один удар – и все будет кончено! Навеки! Навсегда! И для всех!
И тут ненависть пересилила – я отбросил первоначальное намерение и стал бить ей в лицо. Не помню только – кричал я или думал, что кричал – ибо от бешенства слова застревали в глотке.
- Сука! Стерва! Мерзость! Б…! Это тебе за Лешу! Это тебе за его мать! Это тебе за первого, за второго, за третьего!..
Я бил её и не мог остановиться. В тот момент моему воспаленному разуму казалось слишком легко лишить её волос. Я хотел истерзать каждый клочок её тела, уничтожить её проклятое лицо, заставить навсегда закрыться эти ненавистные немигающие глаза, выбить эти проклятые хищные зубы!
Удар следовал за ударом, кровь брызнула на подушку, я ликовал. За все пережитое, за свои страхи, за боль, за… Неутоленную страсть!
Стоило только мне подумать об этом, как в тот же миг я осознал – да, неутоленная страсть! С того самого момента, когда я пожал ей руку-лапку в кафе, эта страсть мучила меня, змеиная зависть сжигала мне сердце, когда я читал откровения Леши в дневнике. Я вспомнил и то, что запрятал в самые темные уголки своего подсознания, мысль, промелькнувшую всего на мгновение, но крепко засевшую там. Мысль о том, что я бы и дьяволу продал душу за одну ночь тех удовольствий, что получали все они! Все восемь её «рублевских» любовников!
Огонь желания охватил меня целиком, как вспыхивает сухая трава, сухие ветви кустарника. Я перестал бить её. Я разорвал её халат, стал царапать её плечи, груди…
И сам не заметил (сколько прошло времени – минута, пять, десять, больше? – я не знал), как в какой-то момент услышал её торжествующий, исполненный холодной, но дикой и необузданной страстью, поистине сатанинский смех:
- Да! Да! Ещё! Ещё! Так! Так! А-ха-ха-ха-ха!
Её тело призывно изогнулось.
Грубым движением раздвинув её ноги, я пал так низко, как никогда ещё в жизни не падал – в самую преисподнюю…
Когда все было кончено – сколько времени длился этот кошмар – я не знаю – я упал без сил на залитую кровью кровать. Не в силах пошевелиться от истомы, истекая потом, я слышал её сатанинский смех. Каждая нота этого смеха терзала мою душу, причиняя ей невыносимую боль, ещё худшую, чем поток самой оскорбительной площадной брани. Звуки-иглы вонзались в плоть моей души, не оставляя ни одного живого места на ней. В этом смехе переплеталось все – запредельное сладострастие, злоба, ненависть, презрение, наглость, торжество нежданно одержанной полной победы. Одним словом, он был худшей мукой на свете, но наилучшим возмездием за то, что я так нелепо поддался темной стороне своего существа.
