Он расплылся в самодовольной улыбке.

Нет уж, я этого так не оставлю.

– А мы, между прочим, насчет смены фамилии так и не договорились. Я по-прежнему голосую за Хлою Майан и Беннетта Риллза.

– Сообщи, когда определишься. – Он несколько секунд глядел мне в глаза и вдруг подался ближе – одно движение, и я смогу его поцеловать. Я потянулась было к нему, но он отпрянул. – Скажи «Я хочу тебя, Беннетт, пожалуйста, возьми меня», и я оттрахаю тебя так, что ты неделю не сможешь сидеть, не думая обо мне.

Я открыла рот, но не сумела выдавить ни слова. Беннетт, понимающе усмехнувшись, вернулся к своему сэндвичу.

Он так и не надел рубашку, сверкая голым торсом. Его кожа была гладкой и ровной, загоревшей на весеннем солнце. На руках играли мышцы, когда он открывал банку горчицы, доставал нож, отрезал ломоть хлеба. Такие простые обыденные жесты – однако в исполнении полуголого Беннетта они смотрелись как самое крутое порно. Я обожала его тело, темные волосы, смуглую кожу, крепкие мускулы…

Вот ведь влипла!..

Я жадно глядела, как он облизывает губы. Волосы Беннетта растрепались и упали на лоб. Пожирая его взглядом, я заметила то, чего он не смог бы скрыть при всем желании: под тканью боксеров вполне отчетливо прорисовывался напряженный член.

Вот чеееерт…

Я открыла рот для новой попытки, и Беннетт, не глядя на меня, чуть наклонился, подставляя ухо. Разочарованно выдохнув, я зажмурилась.

– Беннетт…

– Что ты сказала? Не расслышал.

Сглотнув, я пробормотала:

– Пожалуйста.

– Что пожалуйста?

«Пожалуйста, Беннетт, отвали нахрен», – чуть было не слетело у меня с языка. Впрочем, кому я вру? Мне же безумно хочется поскорее затащить его в постель. Так что, набрав полную грудь воздуха, я выпалила:

– Пожалуйста, Беннетт, я хочу тебя.

Послышался дикий грохот: одним движением Беннетт смел с кухонного стола все, что там было. Банка разбилась, нож, отскочив от плитки, воткнулся в плинтус. Беннетт дернул меня к себе, впиваясь в губы, пропихнул язык мне в рот и, к моему глубочайшему удовлетворению, утробно застонал.

Игры закончились, ласки и нежность остались в прошлом. Беннетт затащил меня на стол, опрокинул на спину и, прижав широкую ладонь к груди, заставил распластаться по холодному мрамору. Другой рукой он развел мне ноги и сдернул с себя чертовы боксеры. Прежде чем я успела извиниться за свое поведение (потому что и впрямь вела себя как последняя стерва), он вошел в меня и начал двигаться в выверенном ритме.

Убрав руку с груди, он поднял мне ноги и закинул себе на плечи, толкнувшись при этом так глубоко, что меня пронзило до самого сердца. Запрокинув от удовольствия голову, он сжал мои бедра, удерживая на месте. Стол был достаточно крепким, чтобы выдержать нас обоих, и все же я хваталась за край, чтобы при каждом выпаде прижиматься к Беннетту еще сильнее. Однако мне было мало, я хотела больше, глубже, грубее.

Он сказал, что это последний раз до свадьбы, и лишь его прикосновения не давали мне сорваться в истерику. Я должна почувствовать его в себе как никогда раньше, чтобы надолго удержать это ощущение.

– Черт, до чего же ты мокрая, – выдохнул Беннетт, открывая глаза. – Как же мне вытерпеть все это время? Ты ведь даже не знаешь, как сильно я тебя хочу.

– Тогда зачем? – прошептала я. – Зачем терпеть?

Он наклонился, отчего мои бедра плотно прижались к груди.

– Потому что это единственная возможность просто радоваться тому, что ты рядом. – Он подул мне на шею и облизнул. Горячий язык опалил кожу. – Не думать при этом, как украдкой залезть тебе под юбку. Не злиться, что нам постоянно мешают. Я одержим тобой. И хочу показать, что могу быть другим.

– А если мне это не нужно?

Зарывшись носом в шею, он сбавил темп – и я поняла, что он почти достиг точки невозврата. Беннетт прижался ко мне, поймав тот самый, идеальный ритм – и заставил забыть о вопросе, сосредоточившись лишь на безумных ощущениях между ног.

Он стал решительно доводить меня до оргазма, толкаясь внутрь и выскальзывая наружу, а я могла лишь цепляться за его плечи, оставляя метки от ногтей. Спину саднило, столешница была твердой и холодной, но сейчас все это не имело никакого значения. Плевать, пусть вся буду в синяках, я хотела лишь одного – поскорее добраться до пика.

Когда меня накрыло оргазмом, это было так, словно вся я пошла серебряной рябью, переполняясь изнутри. Мне казалось, я больше не выдержу, перед глазами почернело. Я закричала, цепляясь за Беннетта и желая втянуть его в себя целиком.

Движения Беннетта стали резкими и рваными, и вдруг он навалился на меня.

– А-ар-р-рх! – зарычал он, и рев эхом заметался под высоким потолком.

Хоть столешница и была ледяной, мы оба взмокли от пота и еле дышали. Беннетт приподнялся на руках, продолжая медленно скользить во мне, будто не желая останавливаться.

Он кончил, но ему словно было этого мало. Беннетт походил сейчас на хищника, который лишь попробовал добычу и жаждал теперь сожрать ее целиком. Мне нравилось, как он, сам того не замечая, теряет над собой контроль. Этим он отличался от сдержанного спокойного Беннетта, которого знали другие. Глаза у него потемнели, руки слепо шарили по моим бедрам, животу и груди. Он опустил голову и жадно прикусил мою шею.

– Осторожнее, не оставь засос, – сипло предупредила я. – А то платье…

Тут же отпрянув, он взглянул на меня, и в его глазах всплыло понимание, что мы не одни в этом мире, что вскоре нам предстоит общаться с другими людьми. А мое свадебное платье слишком открытое, и любые отметины будут на виду.

– Прости, – шепнул он. – Я просто…

– Знаю.

Я провела рукой по его волосам, притягивая Беннетта к себе и мечтая остаться здесь навсегда – лежать на кухонном столе и чувствовать на себе тяжесть мужского тела.

Он выдохнул и обмяк, словно у него разом кончились силы. Последние месяцы Беннетт не только помогал со свадьбой, но и удерживал меня в здравом рассудке – и это вконец его вымотало. Перебирая темные пряди, я закрыла глаза. Приятно иногда сознавать, что Беннетт – простой смертный, который тоже устает и нуждается в нежности. Он идеальный любовник, отличный босс, прекрасный друг… Как ему это удается? Наверное, порой Беннетту хочется, чтобы рядом была тихая безропотная женщина, которая не станет спорить по любому поводу. В груди зашевелилось сомнение, однако я опомнилась прежде, чем оно успело там обосноваться. Губы сами собой растянулись в ухмылке.

Беннетт Райан – упрямый, требовательный самовлюбленный ублюдок. Любую другую женщину он сжует в две секунды и не заметит.

И пусть, черт возьми, иногда мне тоже хочется, чтобы передо мной стояли на коленях, но я ни на кого не поменяю этого подонка.

Прикусив напоследок кожу между грудей, с недовольным стоном он сполз на пол. Нацепив боксеры, Беннетт посмотрел на меня – голую и вспотевшую – и потер лицо.

– Я закончу с приглашениями и займусь чертовыми ленточками. А ты уберись пока здесь, а потом в постели продолжим.

– Нет-нет-нет, – запротестовала я, привставая на локте. На кухне царил настоящий хаос. – Лучше я доделаю приглашения.

– Ты займешься уборкой, – велел Беннетт. – И поскорее, мисс Миллс, горчица сохнет.

Мы провели в Сан-Диего меньше двух часов, а я уже жалел, что не сбежал вместе с Хлоей в Лас-Вегас.

Словно почувствовав мое настроение, она повернулась ко мне. Я почти физически ощущал на себе ее пристальный взгляд, пытавшийся разгадать каждый недовольный вздох.

– Ты что, нервничаешь? – спросила она вдруг.

– Вовсе нет, – отозвался я как можно беззаботнее.

– Тогда почему так вцепился в руль?

Я заставил себя ослабить хватку. Мы ехали на ужин, где впервые встретятся наши семьи. Родственники прилетят со всей страны: из Мичигана, Флориды, Нью-Джерси, Вашингтона, кое-кто – даже из Канады. Многих я не видел лет двадцать. В общей сложности в ближайшие пару дней соберется триста пятьдесят человек. Бог знает, как мы это выдержим. Я терпеть не могу светские беседы – а нам предстоит целая неделя торжественных ужинов. Я боялся, что накануне величайшего события в своей жизни сорвусь и как последняя сволочь сбегу из города.