Лицемерная практика прикрывать самые реакционные противоправные действия ссылками на «право и демократию» – характерная особенность американской дипломатии. Эта особенность находила и находит своё выражение, в частности, в так называемых внешнеполитических «доктринах» США.
Каждое государство имеет свои исторические традиции. В числе «исторических традиций» США следует отметить формулирование основных направлений внешней политики в «доктринах», развиваемых в «директивных» выступлениях президентов и руководителей ведомства иностранных дел. При помощи таких «доктрин» США и определяют свою внешнюю политику, обосновывают свои притязания, камуфлируют агрессивные акции и колониальные захваты.
Первой в истории США «доктриной» подобного рода была «доктрина Монро», провозглашённая в послании американского президента Дж. Монро конгрессу 2 декабря 1823 г.
«Американские континенты в результате свободного и независимого положения, которое они у себя установили и поддерживают отныне, не должны считаться объектами дальнейшей колонизации какими-либо европейскими государствами»,
– заявил американский президент, выступая отнюдь не против колониализма вообще, но лишь против экспансии европейских государств на Американском континенте. Взамен этого Монро обещал европейским великим державам:
«Мы не вмешивались и не будем вмешиваться в жизнь существующих колоний и владений какой-либо европейской державы»[79].
В период провозглашения «доктрины Монро» США должны были считаться с могуществом прежде всего Великобритании и собственной слабостью, с недосягаемостью для них колоний и иных территориальных приобретений на других континентах. Кроме того, они учитывали благоприятно сложившиеся для них условия экспансии на Американском континенте, отдалённом от европейских государств, из которых, например, Франция и Испания настолько ослабли, что с трудом справлялись со своими владениями в Новом Свете. Соединённые Штаты до конца прошлого века были преимущественно заняты созданием колониальной империи на Американском континенте и требовали от европейских держав одного – невмешательства в дела Америки и признания за США монопольного права на овладение ею. Вынужденные в то время в силу не зависевших от них обстоятельств воздерживаться от притязаний на территориальные приобретения в Европе, Азии и Африке, Соединённые Штаты рассматривали «доктрину Монро» как средство легализации их вмешательства во внутренние дела остальных стран Американского континента, т. е. раздела сфер влияния, или так называемых «сфер интересов». И действительно, вскоре после провозглашения «доктрины Монро» в 1823 году государственный секретарь США Джон Квинси Адамс заявил представителю США в Мадриде, что географическое положение Кубы и Пуэрто-Рико
«делает эти острова естественно зависимыми от североамериканского континента, а один из них – Куба, почти видимая с наших берегов, является предметом капитальной важности для коммерческих и политических интересов нашего союза»[80].
С тех пор «доктрина Монро» неизменно используется для обоснования вмешательства США во внутренние дела других стран Американского континента и включения их в сферу внешней политики Соединённых Штатов в системе созданного под их эгидой в 1889 году Панамериканского союза. При этом американские президенты не скрывали своего намерения прибегать к вооружённой силе. Так, президент Теодор Рузвельт (1901–1909 гг.), известный как основатель политики «большой дубинки», говорил:
«Доктрина Монро может обязать Соединённые Штаты, даже помимо их желания, осуществлять функции международной политики в случае беспорядков в остальных странах Нового Света или в случае их неспособности положить конец этим беспорядкам»[81].
В 1913 году «доктрина Монро» была дополнена «доктриной Вильсона», объявлявшей о непризнании правительств, возникающих в странах Американского континента «неконституционным путём», т. е. неугодных США. Президент В. Вильсон, ссылаясь на эту «доктрину», предпринял ряд вооружённых интервенций для восстановления угодных ему правительств, свергнутых народами латиноамериканских стран[82].
После второй мировой войны, когда даже конституционная процедура не могла быть больше использована Соединёнными Штатами для того, чтобы навязывать странам Латинской Америки послушных американскому империализму диктаторов, особенно после того, как в Западном полушарии возникло первое социалистическое государство – героическая Куба, была выдвинута новая «доктрина» – так называемая «доктрина Джонсона». Сформулированная в выступлении президента 2 мая 1965 г., она провозглашала, что
«американские страны не могут допустить, не должны допустить и не допустят создания в Западном полушарии ещё одного коммунистического правительства»[83].
Президент Р. Никсон распространил «доктрину Джонсона» на страны Юго-Восточной Азии, а Г. Киссинджер в речи, произнесённой 10 июня 1977 г. в Вашингтоне, заявил, что
«участие в результате демократических выборов коммунистов в западноевропейских правительствах угрожает безопасности Америки».
Приводящая это высказывание газета французских коммунистов писала:
«Он – знаток вопроса, так как был советником президента США по вопросам национальной безопасности, когда в 1973 году генерал Пиночет утопил чилийскую демократию в море крови с помощью Вашингтона. Теперь нет больше и речи о выборах в Чили. Так во имя „безопасности“ своей страны правая рука Ричарда Никсона приняла на себя ответственность за заключение целого народа в огромный концентрационный лагерь, где вот уже на протяжении около четырёх лет продолжаются похищения людей, убийства и пытки»[84].
Взяв после окончания второй мировой войны курс на установление мирового господства, США открыто отказались от провозглашённого в «доктрине Монро» принципа невмешательства в дела Европы. Этот новый курс внешней политики США нашёл первоначально свою объективную форму выражения в новой внешнеполитической доктрине – так называемой «доктрине Трумэна».
Президент Г. Трумэн, выступая в роли «благотворителя», изложил в послании к конгрессу 12 марта 1947 г. программу «помощи» правительствам Турции и Греции. Эта программа, утверждённая конгрессом 24 мая того же года, предусматривала оказание материальной и военной помощи реакционной греческой клике, пришедшей к власти после окончания войны благодаря вводу в Грецию британских войск и кровавому подавлению национально-освободительного движения греческого народа, а также турецкому правительству, добровольно включившему свою страну в фарватер американской внешней политики.
Одновременно с ассигнованием Греции и Турции 400 миллионов долларов в виде «срочной» помощи в эти страны направлялся американский военный и гражданский персонал под предлогом «наблюдения» за её осуществлением. Но речь шла не только о вмешательстве во внутренние дела обеих стран. В послании президента содержались грубые клеветнические выпады против социалистических государств. Это явно свидетельствовало о том, что США взяли на себя роль всемирного жандарма, выступающего на стороне реакции и контрреволюции, подавляющего стремление народов к национальному освобождению и социальному прогрессу. «Трумэн фактически предложил, чтобы американцы несли полицейскую службу вдоль всех границ России», – заявил в те дни тогдашний вице-президент США Генри Уоллес.
В своём декабрьском 1947 года послании к конгрессу президент Трумэн провозгласил, что отношения Соединённых Штатов со странами Западной Европы должны строиться по образцу их отношений с латиноамериканскими государствами, т. е. на началах господства и подчинения, навязывания партнёрам угодных США правительств, вовлечения их в военно-политические группировки и создания в пределах их территорий американских военных баз. По мере того, как обострялись капиталистические противоречия, притязания США на роль диктатора в сфере международных отношений всё более и более усиливались.
