Все уходят.

Сцена пятая.

Комната во дворце.

Мальвина и Ида. Ида вяжет.

Ида

Ах, как ужасно всё, что мне рассказала, подруга,

Выплакав горе, страданья и боль униженья.

И Вильям Геут, супруг мой, жил рядом с тобою?

Мальвина

Да, если только возможно назвать это жизнью:

Вечно сидеть над огнём и покручивать вертел,

Вечную жажду жаркого жиром кипящим питая

Для дикаря ненасытного, что, говорят, утопился.

Хуже всего, однако, были ужасные игры,

Когда, усадивши беднягу на жёсткую доску,

В небо его запускал свирепый хозяин.

Часто с этих забав твой супруг возвращался разбитым,

Еле живой, и стоял, избегая садиться на стул.

Ида

Вот она – месть, как карающий перст Немезиды!

Мальвина

Как понимать это радостный возглас, подруга?

Ах, дорогая, супруг мой при всём благородстве

Чистых порывов души страдал недостатком одним,

Что удручал меня, мучил, факел гасил Гименея,

Сердце обидой, а очи – слезой наполняя.

Ту саму часть, над которой свершилось возмездье,

Очень любил называть он сквернейшим из слов,

С чернью тягаясь пристрастьем к таким выраженьям.

Ты и сама, верно, знаешь это двусложное слово –

Даже под пыткой его мне из уст не исторгнуть.

Я заклинала его со слезами, моля

Не убивать во мне нежных порывов цветущего чувства,

Он же в ответ хохотал и опять сквернословил.

Сердце моё тогда от него отдалялось.

Мальвина

Право, рассказ твой меня поразил не на шутку –

Экая странность в такой благородной душе.

Он изъяснялся всегда столь цветисто и пышно, –

Я не могла уследить за полётом его красноречья.

Впрочем, теперь он от скверной привычки избавлен.

Но и тебе предстоят ради счастья немалые жертвы.

Ида

Ради супруга готова я с жизнью расстаться!

Мальвина

С жизнью не надо – расстанься всего лишь с вязаньем.

Ида

Бог мой! Как можно? Да это же смерти страшнее!

Мальвина

И всё же избавься от этих стальных попрыгуний.

Ида

Видно, не женщина ты, коль изрекаешь такое!

Мальвина

Пуще всего ненавидит он это мельканье.

Ида

Можно ль, скажи, ненавидеть полезное дело?

Мальвина

Он мне поведал – и я убедилась, что можно.

Ида

Что ж, коли так – пусть не видят его мои очи.

Мальвина

Сердце готова разбить ты ему и себе?

Ида

Этот запрет непомерен для женщины слабой.

Мальвина

Голос рассудка сильнее веленья страстей.

Ида

Ограниченья природе претят человека!

Мальвина

Он ведь не хочет, что б ты, подобно, Медее,

То, что тебе сокровенней всего, немедля убила.

Речь о другом – если вы сидите в концерте,

Иль в упоенье тебе читает он книгу,

Иль, возгоревшись, клянётся в любви своей пылкой,

Или – решусь ли сказать? – если вы возлежите на ложе, –

В эти мгновенья святые – вязанье долой!

Ида

Пусть же он знает – любовь моя к жертвам готова!

Сердцем скрипя, я согласна на эти лишенья.

Мальвина

Что ж, коли так, пусть войдёт благородный страдалец.

( Машет рукой).

Входит Геут в нарядном костюме.

Геут

О золотой осиянный зенит моей жизни!

Мальвина

Соединитесь навек в безупречном союзе

И соблюдайте условия вашего счастья:

Не произносишь ты впредь непотребного слова,

Ты ж от поры до поры отлагаешь вязанье.

Входит Альфред с детьми Мальвины.

Альфред. Вот, миссис Стаффгест, ваши малютки, без ложной скромности могу вас

заверить, совершенно излечились.

Мальвина. О, я счастливейшая из матерей! Прильните же, очеловеченные отпрыски, к

человеческому сердцу! ( Целует детей).

Альфред. Ваш старшенький наверняка будет моим прилежным учеником, у него, я

чувствую, невероятная тяга к ботанике: он с таким усердием изучал в огороде морковь, что

не только всю грядку повыдергал, но и подносил клубни ко рту, а множество даже съел –

видимо, для ознакомления со вкусовыми свойствами. О винограде я и не говорю – здесь

его жажда знаний просто безудержна… Гляди-ка, Вильям, друг, и ты, оказывается, здесь?

Геут. Да, дорогой мой, это я. А ты здесь какими судьбами?

Альфред. Я состою при дворе в должности философа, ботаника, миколога и воспитателя, только что закончил лечение вот этих милых деток миссис Стаффгест по новой методе –

им сильно повредило чрезмерно антропофагическое воспитание. Кстати, миссис

Стаффгест…

Мальвина. Лучше называйте меня просто Мальвиной, воспоминание об этом несчастном

чудовище, об этом самоубийце омрачает мне душу.

Альфред. Так вот, поскольку вы, прекрасная Мальвина, в настоящий момент вдова, а у

меня совсем неплохое жалование, я хотел бы спросить…

Мальвина. Вы ставите меня в неловкое положение, мой траур только начался…

Геут. О несравненная, от всего сердца желаю вам счастья. Пойдёмте же и отпразднуем за

радостной трапезой торжество любви и согласия!

Все уходят.

Сцена шестая.

Декорации сцены первой первого действия.

Вармунд, Эльза, Кирмес.

Вармунд. Да правда ли всё это? Жена! Слыхала, что малыш вытворяет?

Эльза. Вот уж не думала… Заморыш – а такой способный.

Кирмес. Говорю же вас, король и вся страна обязаны ему своим спасением, благодаря ему

враг разбит наголову. Поговаривают даже, вашему Томасу будет воздвигнут памятник на

большой рыночной площади, что бы и потомки не забывали об этой удивительной

истории. Но скульптору приказано делать статую не в натуральную величину, а в более

масштабных и величественных пропорциях, просто колоссальных размеров, – иначе ни

один человек Томаса и не разглядит.

Эльза. Надо думать. Разве посадить его на коня, что бы получилось возвышение.

Кирмес. А во дворце было торжество по случаю славной победы, одержанной почти

исключительно героическим, скажем так, побегушкам этого маленького мальчика, Томаса.

Король устроил пир, пригласил всех своих генералов и принцев, и, когда они сели за стол

– что вы думаете? – самый красивый паштет на середине стола вдруг раскрылся. А там

маленький Томас сидит, разодетый прямо как ангелочек. И он поднялся во весь рост и

прямо с блюда, как с кафедры, произнёс целую проповедь о счастье мира и благе

подданных, о правах человека и обязанностях князей, о вреде акциза и тому подобное. Как

говорил! Всех слеза прошибла! А потом его извлекли из паштета и усадили за стол.

Сперва, правда, пришлось подложить не то три, не то четыре подушки, что бы до стола

доставал.

Вармунд. Жена, жена, ты только послушай, радость-то какая! Малыш принёс нам счастье!

Эльза. Я всегда говорила – в этой малявке есть что-то великое.

Вармунд. А вот и милостивый господин идёт.

Входит Кай.

Кай. Сидите, сидите, не пугайтесь, теперь вам меня бояться нечего. Сынок ваш, этот

пройдоха, знатно мне удружил: король теперь на меня и смотреть не хочет, а всё из-за

вашей недотыки – я, видите ли, чуть его не прибил! Так ведь он помешал мне выпить! Вот

какую змею я пригрел на своей груди!

Вармунд. Ваша милость, не может быть, что бы он это нарочно.

Кай. Хорошо, не мне об этом спорить, он своими волшебными сапогами послужил на

славу отечеству, и теперь, хоть ростом и не вышел, а видная персона. Ещё одно: король

мне приказал доставить вас во дворец, вас и детей ваших. Он сам хочет позаботиться о

вашем счастье.

Вармунд ( вскакивая). Жена! Ты слышишь?! Нет, я сейчас рассудка лишусь! Сделай

милость, скажи мне какую-нибудь гадость, не то я совсем голову потеряю. Слыханное ли

это дело – мы все к королю, а господин наш будет нам провожатым, да ещё не смеет

больше нас лупцевать! Каково, а?!

Эльза. Опомнись, муженёк, не задавайся и веди себя чин чином. Коли сейчас у тебя голова