Театральный менеджер, вероятно, замечает, как кровь отливает от моего лица и спрашивает:

– С вами все в порядке, сэр?

– Мне надо… мне надо посмотреть… наверху. Прошу вас.

– Сэр, мне кажется, вы уже и так сделали все, что могли.

– Прошу вас, – повторяю я. – А вдруг она спряталась там.

– Это невозможно без билета.

У меня возникает ощущение, что я вот-вот упаду в обморок.

– Послушайте, – говорит он, коснувшись моего плеча. – Садитесь на свое место, а я попробую обратиться к ней по громкой связи. – Видя, что меня не вдохновляет эта идея, он объясняет – Меня будет слышно во всех уголках театра. Если она здесь, то непременно услышит. А если услышит, то, конечно, откликнется. – В отличие от него я не слишком в этом уверен. – Разве нет? – настаивает он.

Наконец, я сдаюсь и киваю в ответ.

– Да, – говорю я. – Думаю, она откликнется.

Уходя, он шепчет что-то на ухо бармену, который тут же подскакивает ко мне. Он протягивает мне стакан воды и просит выпить.

– Благодарю.

– Вы в порядке? – спрашивает он.

Я не в силах говорить и только качаю головой. Я чувствую, что меня бросает в жар, и спрашиваю бармена, где находится уборная. Оказывается, она в двух шагах от меня, и я стремительно бросаюсь внутрь.

Я на мгновение склоняюсь над раковиной, а затем открываю кран и, набирая пригоршни воды, плескаю себе на лицо. Я смотрю в зеркало и вижу свои глаза. Я пристально смотрю в них, стараясь вновь обрести спокойствие, найти в себе остатки былой уверенности. Я не должен терять самообладание.

Через некоторое время я возвращаюсь в буфет. Слышу последний звонок, оповещающий публику, что спектакль вот-вот начнется. Мы с Дженни уже должны были бы сидеть в зрительном зале. Но этого не произошло. Все планы пошли прахом. Ее уже не испугает сюжет пьесы, а я не смогу поддержать ее. Где бы она ни была, я не могу помочь ей, и эта мысль убивает меня.

Ко мне снова подходит театральный менеджер.

– Ничего не вышло, – говорит он. – Мне очень жаль.

– Спасибо вам, – говорю я. Он явно ждет от меня чего-то большего. – Похоже, я попал в серьезный переплет.

– Послушайте, – говорит он, – если вы действительно так за нее беспокоитесь, позвоните в полицию. Они должны вам помочь. Или, возможно, стоит попробовать связаться с ее семьей? Вы заезжали к ней домой?

Я качаю головой:

– Нет, я еще не ездил к ней домой.

Видя, что я не двигаюсь с места, он говорит:

– Послушайте, пора начинать спектакль, и меня ждут в зале. Я знаю, у вас есть билет, но я должен попросить вас или занять свое место, или покинуть театр, чтобы мы могли начать. Зрители ждут. Актеры готовы начать представление.

Не говоря ни слова, я направляюсь к выходу, медленно спускаясь в фойе. Выйдя из театра, сажусь на скамейку. Мне необходимо время, чтобы попытаться собраться с мыслями.

Вокруг меня множество людей движутся в разных направлениях. Некоторые парочки держатся за руки, и, глядя на них, я испытываю пронзительное чувство тоски, кто-то остается в одиночестве, а некоторые собираются в группы. Некоторые люди спорят, другие – смеются, кто-то в недоумении смотрит на туристическую карту. Но я не принадлежу ни к одной из этих групп. У меня есть пара, но сейчас я абсолютно один. И если с Дженни что-то произошло, значит, сейчас она тоже где-то совсем одна. И возможно, напугана.

Я выхватываю телефон из кармана пиджака, нахожу список телефонов и просматриваю его в поисках того человека, кто мог бы знать, где находится Дженни. Только теперь я осознаю, что ни с кем не хотел говорить о ее существовании. Я никому не рассказывал о нашем знакомстве. Просматривая список имен, я понимаю, что никто из этих людей не знает Дженни и тем более где она находится. Кроме мамы. Мама знает о ней. Я помню, как я звонил ей. Это было совсем недавно. Я сказал ей тогда: «Мама, я хочу рассказать тебе о девушке, с которой познакомился, ее зовут Дженни». Мамин голос поможет мне успокоиться и сосредоточиться на том, как мне следует поступать.

Я набираю номер, и через три гудка она снимает трубку. Я прерываю ее приветствие.

– Мама, это Джон.

– О, Джон, как замечательно. А я как раз вспоминала о тебе. Представляла, как было бы чудесно, если бы ты мне позвонил. Знаешь, похоже, у нас с тобой телепатическая связь.

Ее шутка не кажется мне забавной, только не сейчас.

– Мама, у меня неприятности. Не совсем у меня, но у Дженни…

– У Дженни?

– Да, у Дженни. У моей девушки Дженни. Помнишь, я рассказывал тебе о ней? Мы встречались три недели.

– О, мой мальчик, но ты не звонил мне… не помню точно, но почти три месяца. Поэтому я и думала о том, как было бы замечательно услышать твой голос. Мы так давно с тобой не разговаривали. Но я все понимаю, у тебя слишком много работы.

– Но неужели ты не помнишь? Ты должна. Мы разговаривали чуть больше недели назад. Я тогда сказал: «Мама, я хочу рассказать тебе о своей новой девушке, ее зовут Дженни». Неужели ты не помнишь, мама? Ты должна.

– Нет, Джон. Мой мальчик, я этого не помню. Возможно, несколько месяцев назад ты что-то мне рассказывал, и я уже забыла, но…

– Нет, мама, – огрызаюсь я. И почему она вдруг стала такой забывчивой, почему именно сейчас? – Это было десять дней назад, говорю тебе.

Но она продолжает стоять на своем:

– Нет, Джон, прошло три месяца. Мне хотелось, чтобы ты звонил чаще, но обычно мы разговариваем раз в три месяца.

– О, мама, – говорю я. Слова застревают у меня в горле, и я чувствую, как виски начинают пульсировать от боли.

– Джон, – в ее ласковом голосе слышится искренняя материнская забота, – с тобой все в порядке? Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Нет, ничего страшного, – отвечаю я. – Со мной все в порядке. А как ты себя чувствуешь?

– Я в порядке. Ты же знаешь, как обстоят дела.

– Да, да, я знаю. – Я слышу ее дыхание, но она молчит. У нее прерывистое дыхание. – Прости, что так редко звоню. – Мне неприятно думать, что она переживает, когда я не звоню. Помня о ее состоянии, угасающей памяти, постоянных болях и лечении, я не хочу добавлять ей лишних проблем. Она хорошо меня воспитала.

– Ничего страшного, сынок. У тебя ответственная работа. Кроме того, мне помогает твой брат. Мы видимся каждую неделю, ты же знаешь.

– Да, мама, я знаю.

– Ну а теперь расскажи мне о своей девушке. Она красивая?

– Что? – Ее вопрос застает меня врасплох.

– Красивая, Джон. Она красивая?

– О да, мама, она красивая. Да… невероятно красивая.

– Я очень рада. Ты заслуживаешь красивой девушки. Ты такой милый, привлекательный молодой мужчина. И мой милый, привлекательный молодой сын непременно должен познакомить свою маму с этой красивой девушкой, слышишь меня?

Я некоторое время молчу, изо всех сил сжимая телефон в руке. Я не знаю, что ответить, но понимаю, что должен вести себя уверенно.

– Конечно, я вас познакомлю. Совсем скоро.

– Ты скоро приедешь, обещаешь, дорогой? – говорит она.

– Да, непременно. Очень скоро.

Я нажимаю на кнопку «отбой». Теперь я совсем один. Мне больше некому звонить, и никто не может мне помочь. Я думаю о людях, с которыми мне следует поделиться переживаниями о случившемся, и понимаю, что не знаю никого из близких Дженни, не знаю, как их найти. Что с ними будет, когда они не смогут с ней связаться? Дженни упоминала о брате, но я даже имени его не запомнил. Я злюсь на самого себя за то, что не расспрашивал Дженни о ее семье, злюсь на нее из-за того, что она сама нико гда ничего о себе не рассказывала. Почему она не рассказывала мне о своих близких? Или о своих друзьях. Она вскользь упоминала о какой-то Мишель, но мы с ней так и не познакомились. Я не встречался ни с кем из ее друзей. Три недели – слишком короткий срок, и мы хотели насладиться этим временем исключительно вдвоем, не желая тратить его на других людей.

Дженни рассказывала, что в детстве часто переезжала с места на место, упоминала названия многих больших и маленьких городов, о некоторых я слышал, о других и понятия не имел. Но сейчас я не могу вспомнить ни одного названия. Кажется, она говорила о Ливерпуле. Но больше в моей памяти ничего не всплывает. Мне слишком сложно осознать происходящее, ведь еще совсем недавно я был вместе с Дженни и радовался тому, что она есть в моей жизни, а теперь все надежды на счастье рухнули.