Он повернулся так, чтобы видеть нос судна, и резко опустил руку на пистолет. Вместо того чтобы увидеть ворота Гоа, как он ожидал, Да Гама увидел одноглазую чайку, летающую в нескольких дюймах от его носа. Старый рулевой фыркнул:

— Пристрелите ее, сеньор! Может, это испугает ее приятелей. Меня уже тошнит от их дерьма! Гораздо проще отмыть их кровь, чем их помет!

Да Гама выругался, засунул пистолет назад за пояс и замахнулся кулаком на желтый клюв чайки. Старая птица небрежно взмахнула крыльями и с сарказмом поднялась вне пределов досягаемости, чтобы присоединиться к дюжине других чаек, маячивших над головой. Они открыли клювы, показывая кроваво-красные языки, и, несмотря на ветер, неподвижно висели над Да Гамой. Они были опасны, как ножи, находясь в нескольких ярдах[13] от ничем не защищенного человеческого лица. Да Гама ненавидел чаек Гоа: их пронзительные глаза, их черные от соленой грязи животы, их резкие крики. Они напоминали ему трясущихся нищих, которые бродили по пропитанным мочой улицам Лиссабона. Мальчишкой он был для них идеальной мишенью. Он убегал от них, прятался, но тем не менее мальчик Да Гама часто оказывался в окружении побитых злых лиц, а его дрожащая рука отдавала крузадо в их хваткие пальцы.

Но теперь он находился далеко от Лиссабона и сам стал опасным. На широком поясе висело шесть двуствольных пистолетов, и стрелял он так точно и быстро, что мог бы убить дюжину чаек до того, как первые мертвые крылья коснулись бы палубы.

Тем не менее, он ненавидел чаек Гоа. Они были первой из здешних проблем. Гоа окружало множество бед, словно круги ада.

Дау приблизился к причалу. Рулевой повернул судно против ветра, чтобы замедлить ход, и оно тут же заскрипело, словно какая-то старуха. В конце концов, это ведь были только тиковые бревна, скрепленные друг с другом пеньковой веревкой.

Да Гама прислонился к палубным ограждениям и наблюдал за капитаном, громко отдающим приказания. Время от времени он подкреплял свои слова плетью. Моряки сновали во все стороны в обычной суматохе. Вскоре судно со стоном пришвартовалось к видавшему виды причалу. Там с надеждой ждала группа оборванных мальчишек. Да Гама помахал им. Птицы разочарованно улетели.

— Бакшиш! Бакшиш! — заорали мальчишки, протягивая руки. — Христианин! — закричали они, увидев, что он фаранг[14]. Они стали показывать на деревянные крестики, которые висели у них на шеях. Раньше они видели много фарангов.

— Найдите мне три паланкина! — приказал Да Гама. — Хороших!

Он бросил мальчишкам таньгу так, как бросают камень. Они все мгновенно отбежали, а затем набросились на парня, который поймал монетку. Да Гама знал, что они скоро вернутся и на причале его будет ждать дюжина паланкинов. Мальчишки и носильщики будут тянуть руку за бакшишем. Он точно так же знал, не оглядываясь назад, что теперь за ним наблюдают и моряки, надеясь на бакшиш.

«Будь проклят этот бакшиш», — подумал Да Гама. В Индии все с протянутой рукой. Вначале это были только индусы, но теперь заразились даже фаранги. И этому нет конца! Если дашь таньгу привратнику за то, что открыл перед тобой дверь, то он снова протянет руку, чтобы ты дал ему вторую монету за то, что он закрыл ее за тобой.

Нигде это не было так противно, как в Гоа.

Здесь бакшиш перестал быть просьбой — это стало требованием, даже угрозой. Теперь каждый раз необходимо думать о будущем. «Встретимся ли мы вновь? — должен думать посетитель ресторана, глядя на официанта. — Хочу ли я видеть твой плевок, прилипший к моей кружке, в следующий раз, когда я соберусь здесь выпить?»

Уже открыли люк грузового трюма. Худые, обнаженные до пояса индусы выносили огромные мешки с перечным зерном. Капитан наблюдал за ними и ругался. Мешки с глухим стуком опускали на причал, и от каждого поднималось облако пыли с резким запахом. Одни молодой моряк начал чихать, старшие хохотали.

Да Гама прошел к люку в кормовой части и крикнул:

— Сеньор Слиппер, поднимайтесь наверх, мы причалили!

В ответ прозвучал только жалобный стон на высокой ноте. Да Гама засмеялся.

— Вы почувствуете себя лучше, ступив на землю, сеньор!

Да Гама обвел взглядом причалы. В городские ворота входили, лениво шагая, два слона. Погонщики не обращали внимания на ругательства возниц, в телеги которых были запряжены волы. Эти телеги застряли из-за слонов, не позволявших им проехать.

Не дожидаясь, когда спустят сходни, Да Гама спрыгнул на причал. Стоящий рядом моряк смотрел на него ледяным взглядом. Несомненно, этот начальник сходней теперь понял, что из-за прыжка Да Гамы лишился бакшиша.

«Он не предполагал, что я допрыгну», — подумал Да Гама, довольный собой.

На причале Да Гаму окружила толпа мальчишек. Они показывали на свои крестики, болтавшиеся на веревочках у них на шеях.

— Здравствуй, брат! Здравствуй, христианин! — кричали они на португальском и показывали на паланкины. Носильщики с готовностью ждали рядом. — Паланкин до города только три риала! Христианин!

— Только две рупии! — заорал Да Гама на хинди.

Несколько мальчишек сжались в страхе, другие, более настойчивые, придвинулись поближе, вытягивая вперед кресты. Да Гама нахмурился и стал проталкиваться сквозь них. Он пошел по причалу, мимо гор блестящих зеленых кокосов, сложенных, подобно отполированным пушечным ядрам, мимо чаек, которые спорили с тощими коровами из-за груды мусора. Худые, темнолицые мужчины с яростными взглядами, шатаясь, проходили мимо. Они сгибались под джутовыми мешками с корицей, которые были в два раза тяжелее их самих.

Да Гама нахмурился. Определенно, в порту кипела работа, но не в таких масштабах, как раньше. Если ему требовались доказательства того, что голландцы душат португальскую торговлю, то они были перед ним. Движение на причале было гораздо более медленным, чем ему следовало бы, в особенности в это время года, сразу же после сезона муссонов. Причал должен был прогибаться под весом товаров. Но этого не происходило.

Внезапно Да Гаму окружили постоянно обитающие на причале мальчишки и, словно на волне, потащили его к паланкинам. Носильщики кричали и жестикулировали, а Да Гама вдруг заметил высокого мусульманина в тюрбане, который наблюдал за сценой с расстояния в несколько ярдов и явно забавлялся.

— Патан! — радостно закричал Да Гама, широко разводя руки.

Он направился к Патану и заключил его в медвежьи объятия. Носильщики и мальчишки последовали за ним, но остановились чуть поодаль. Мусульманин был таким высоким, что шляпа Да Гамы с широкими полями ткнулась ему в лицо. Это помогло ему скрыть удовольствие.

— Салям алейкум, — прошептал Патан.

— Что я должен теперь сказать? Алейкум салям? — Да Гама рассмеялся. Конечно, он знал ответ.

Шум, создаваемый носильщиками паланкинов и мальчишками, собравшимися вокруг них, стал невыносимым. Патан грозно посмотрел на толпу. Только от одного этого взгляда шум прекратился, и мальчишки с мужчинами стали по одному отступать назад.

— Как тебе это удается? У меня никогда не получается отогнать их прочь! — сказал Да Гама.

— Они не считают тебя опасным, — ответил Патан. — Если бы они знали тебя так, как я, у тебя не возникло бы трудностей.

Да Гама пожал плечами:

— Это все объясняет. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я, возможно, был опасен. Теперь я просто старик. Они видят меня насквозь… А ты ослеплен слишком большим уважением.

Патан вежливо склонил голову.

— Я вижу, что твое достоинство не позволяет тебе даже смеяться над моими шутками. А теперь скажи мне, друг мой, что привело тебя в этот нечестивый город?

Лицо Патана мало что выражало.

— То, что привело тебя, также привело и меня, — ответил он.

Да Гама нахмурился:

— Я здесь только для того, чтобы выполнить работу для Дасанов. Обеспечить заключение сделки.