"Да вообще к черту их. Я просто целую невидимого демона посреди улицы в ответ на призыв следовать страстям. Ничего такого, о чем стоит рассказывать в новостях", - пронеслось в моей голове.

   - Это прекрасно, - шепнула дьяволица, оторвавшись от моих губ. - Но я хочу услышать твою ответную речь. Говори. И пусть дураки, что бранят, не понимая твоих действий, тебя не стесняют.

   Я закрыл глаза и прислушался к своим мыслям. Они всегда звучали во мне, каждую минуту жизни, гудением великого роя. Чтобы говорить без запинки, надо просто выпустить их, направить вовне.

   - Мне наплевать на собственную жизнь. Абсолютно. Меня ни капельки не беспокоит, что со мной будет завтра и уж тем более послезавтра. Буду ли я жив, мертв, здоров или болен - мне безразлично. Я не дурак, и вижу, что почти у всех людей иное отношение к себе. Вероятно, у них есть какие-то причины считать свои жизни ценными, не знаю. Себе я таких причин не нахожу.

   Я и прежде обдумывал это. Даже чуть не покончил с собой дважды - если тебя, моя муза, это убедит, что я серьезно подошёл к проблеме. Факт отсутствия объективного смысла у моей жизни неоспорим. Никакие внешние условия не оправдывают и не поощряют бытия такого существа как я. Напротив, внешний мир определенно стремится меня уничтожить (взять хотя бы голод и жажду - я вынужден каждый день бороться за жизнь). Более того, ему это неизбежно удастся, ибо я, очевидно, смертен.

   И даже если какие-то бредни о посмертном существовании соответствуют действительности, осмысленности моему бытию это не придаст - лишь растянет меня во времени.

   Словом, сама по себе жизнь для меня не представляет ценности.

   Но моя жизнь - это нечто большее, чем просто метаболизм. Синергия процессов жизнедеятельности порождает во мне желания, порой явно не соответствующие биологической целесообразности. Желание целовать тебя или говорить это - тому примеры.

   Но даже если моя воля нацелена на обыденные вещи, еду и питье, женщин и развлечения, субъективно для меня такие желания по своей сути мало отличаются от более, скажем так, возвышенных. Разница лишь в силе желания, в его побуждающей способности. Если следовать желаниям, то жизнь, хотя и не становится осмысленной, все же приобретает некоторую привлекательность. Чем бы ни были обусловлены мои страсти, они у меня уже есть, игнорировать их - значит лгать самому себе.

   Нет, я веду свою мысль не к гедонизму. Удовольствие, как награда за исполненное желание, всё-таки уступает по ценности самому желанию. В некотором смысле награда убивает стремление, поскольку она означает завершение его. Во всяком случае, во мне нет жажды именно удовольствия как состояния, оно лишь сопутствует иным достижениям, из чего я делаю вывод, что можно обойтись и без него.

   Страдание также не видится мне чем-то существенным. Я не считаю боль необходимой, но жертвовать своими желаниями, чтобы избегать страдания, нахожу глупым. Страсти - это все, что у меня есть. Даже разум лишь обслуживает их, и без моих желаний он был бы бесполезен.

   Итак, единственным, что побуждает меня жить, является страсть, острый недостаток в чем-то. Простые желания вроде похоти или голода не могут поддержать моё стремление жить, мой разум отметает их как рекурсивные: "я ем, чтобы завтра поесть снова?" - чушь. Желание обрести некую вещь, овладеть чем-то материальным не менее нелепо, ибо ведет в тупик. Подобные страсти недостаточно сильны, чтобы сопротивляться ради них попыткам мира меня прикончить.

   Желание прославиться и обрести признание у людей при должном рассмотрении показалось мне попыткой переложить оценку своей жизни на других. Но какое мне до них дело, и зачем позволять им осуществлять их желания через меня? Это просто бег по кругу.

   Единственный человек, который признает и действительно ценит мои желания, это я сам. Следовательно, мои страсти должны быть направлены на него, как бы эгоистично это ни звучало. И основная, та самая жизнеутверждающая страсть должна быть направлена на самого себя, поскольку речь идет именно о моей жизни, о конкретном субъекте, который, с его - моей - точки зрения, обособлен от внешнего мира. Пусть объективно это неверно (я как материальный объект неразрывно связан с другими объектами), но объективизм уже лишил меня шансов отыскать что-то ценное в жизни, посему он сам не имеет ценности.

   Только субъективная, сугубо эгоистичная точка зрения придает смысл желанию продолжать жить.

   И сущность этой жизненной страсти - в преобразовании. Желать сохранения нынешнего меня абсурдно, поскольку сейчас я ничтожен. Ты верно сказала: я скот. В данном случае субъективные и объективные оценки совпадают, ведь настоящий я даже не может понять, зачем вообще живет. Следовательно, моё желание должно быть направлено на превращение меня в некую личность, способную уже из факта собственного бытия черпать потребность в продолжении такового.

   Мне наплевать на собственную жизнь. Поэтому меня не пугает, что нынешний я исчезну в результате этой метаморфозы. Но облик будущего меня определяется не единым желанием преобразования, а всеми моими настоящими страстями, ведь я обоснованно не стану приносить то, что дает мне возможность жить сейчас, в угоду тому, что, возможно, будет жить завтра.

   - Я не знаю, как это закончить красиво, поэтому просто закончу.

   И я открыл глаза. Зелёное пламя суккуба перекинулось на мои руки, сжимавшие плечи демоницы, и ползло вверх, к моей груди и шее.

   - Что это значит?

   - Ты принял меня! - в пылающих глазах демона бушевал восторг. - Наконец-то!

   Она задрала подбородок к небу и прокричала что-то на незнакомом мне наречии. Огонь к тому времени охватил всё моё тело. Но ничего необычного я не ощущал. Солнце пекло сильнее колдовского пламени.

   Мне не хотелось нарушать красоту и торжественность момента, но любопытство в который раз оказалось сильнее вежливости:

   - А у меня теперь появятся суперспособности?

   Дьявольская улыбка на лице суккуба стала несколько скромнее.

   - Прости, что?

   - Ну, это ведь слияние, верно? Ты это так называла, я помню. Ты проникаешь в меня, я в тебя, и мы взаимно... о боги, забудь, это прозвучало как сюжет порнофильма. Я переформулирую...

   - Не утруждайся, я уловила мысль. Ответ отрицательный. Никакой левитации, чтения мыслей и телекинеза. Ничего из того, что ты мог увидеть в фильмах и прочесть в книгах.

   - Только секс?

   - Только секс.

   - Ладно, - смирился я. - Раньше и с этим были проблемы.

   Демоница снова взяла меня под руку, и мы продолжили путь.

   - А пауков есть не нужно?

   Странно, что никто не услышал страдальческого вздоха моей музы. Новая игра нам понравилась, и всю дорогу я, притворяясь полнейшим инфантом, задавал абсурдные вопросы, вытекающие из сюжетов мирового искусства, а демоница терпеливо, будто молодой учитель нерадивому ученику, разъясняла тонкости подлинной, а не вымышленной одержимости. И хотя ничего нового я не узнал, время за ироничной беседой пролетело весело.

   Уже на пороге квартиры демоница спросила, а почему я так решительно отказался остаться у Анжелики. Мой ответ содержал лишь одно слово:

   - Суп.

   Расстройство сна с самого раннего детства было моим верным спутником. Посему, зная, что спать мне не грозит до рассвета, мать, сварив ближе к вечеру чего-нибудь вкусного, просила меня убрать кастрюлю в холодильник, когда та остынет, и спокойно ложилась спать. Со временем привычка переросла в потребность, и когда я вспомнил, что на плите остался неубранный сосуд с божественным варевом, рефлексы возроптали.

   - А я надеялась, что ты хочешь остаться со мной наедине, - угрюмо произнесла демоница, наблюдая, как я проверяю вкус продукта.

   - Я хотел ответить так, - прозвучало моё признание, - но решил не лгать без необходимости.

   - Тебя в самом деле волнует еда? Серьезно?