Взаимное удовлетворение. Рубикон перейден. О решении Советского Союза и Франции заключить договор объявлено в печати.

После моего возвращения в Париж должна была быть проведена работа по подготовке текста договора.

Кстати, немцы, с которыми, по всей вероятности, разговаривали французы, сами, без каких-либо вопросов с нашей стороны, сообщили в Москву, что они приветствовали бы подписание договора между СССР и Францией. Это было свидетельством широкого подхода к европейским делам, отвечавшим идее гармоничного развития европейской ситуации.

12 сентября Р. Дюма вновь прилетел к нам, чтобы принять участие во встрече шести министров иностранных дел для завершения работы над Договором об окончательном урегулировании в отношении Германии и подписания этого документа.

Я находился в Москве и встретился в МИД с директором европейского департамента МИД Франции Ж. Бло, которому с французской стороны были поручены переговоры по договору. Ж. Бло привез соображения французской стороны, главным образом в отношении статей, относящихся к европейской политике. Мне они представлялись приемлемыми с тем, быть может, нюансом, что нам требовалось уточнить наш подход к французской идее создания европейской конфедерации.

Инициатива насчет европейской конфедерации была незадолго до этого выдвинута французской дипломатией. Ее связывали с именем Ф. Миттерана. Париж дорожил ею. Мне эта идея представлялась заслуживающей поддержки, но такой точки зрения придерживались не все в МИД. Французы это знали и, поскольку они хотели, чтобы вопрос о конфедерации в Европе нашел должное отражение в договоре, были заинтересованы получить согласие на это на начальной стадии переговоров, т.е. во время пребывания Р. Дюма в Москве. Эго действительно облегчило бы работу в Париже. Для этого требовалась встреча Р. Дюма с Э. А. Шеварднадзе.

Для такой встречи была и другая, более существенная причина.

Дело в том, что в Москве наряду с подписанием Договора об окончательном урегулировании в отношении Германии министрами иностранных дел СССР и Германии был парафирован Договор о добрососедстве, партнерстве и сотрудничестве между СССР и Германией. Эго означало, что темп событий нарастал. То, что сам Г. Коль в Ставрополе предполагал сделать примерно в течение года, теперь свершалось в несколько месяцев. Во Франции на это обстоятельство обратили серьезное внимание. Парафирование советско-германского договора было расценено как начало новой эры в отношениях между СССР и ФРГ. В то же время многие наши французские собеседники не скрывали своего разочарования тем, что немцам удалось опередить Францию, которая обсуждала с Советским Союзом аналогичный документ. Требовалось уточнить график подготовки и подписания советско-французского договора По поведению наших французских партнеров было видно, что без этого на поверхность вновь могли бы всплыть идеи подписания вместо договора политической декларации.

Такой поворот событий был бы неоправданным, поскольку анализ обстановки, советско-французские контакты предшествовавших недель свидетельствовали о том, что время для заключения советско-французского договора пришло.

Даже если подходить к делу с точки зрения увязки мероприятий, проводившихся в рамках двух линий развития нашей европейской политики: СССР — ФРГ, с одной стороны, и СССР — Франция, с другой стороны, — то и здесь развязка находилась, а именно: если советско-германский договор был первым парафирован, то подписан первым мог быть договор между СССР и Францией. Эго я и предложил Э. А. Шеварднадзе, с чем он согласился.

Заранее встреча министров иностранных дел СССР и Франции в Москве не планировалась. Но уже находясь в нашей столице, французы ее запросили. Для нее нашлось время непосредственно перед обедом, который Э. А. Шеварднадзе давал министрам иностранных дел ФРГ и ГДР в особняке на уд Алексея Толстого.

Р. Дюма пришел на встречу с большим опозданием, что привело к тому, что и начало обеда оказалось в конце концов сдвинутым. Сама беседа прошла хорошо. Было условлено продолжить работу над проектом договора, ведя дело к его подписанию в октябре. При этом министры договорились, что состояние дел с подготовкой договора должно быть доложено им во время встречи в Нью-Йорке по случаю их пребывания на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Тем самым заранее решался и вопрос о том, что такая встреча — впрочем, традиционная для советско-французских контактов — состоится.

Перед моим вылетом в Париж мы с коллегами подготовили цельный проект договора. Мы обращались ко многому тому, что было накоплено дипломатической практикой двух стран в течение последнего столетия. Акцент делался на том, чтобы документ намечал ориентиры на будущее. В то же время руководством МИД была поставлена задача постараться провести несколько таких идей в области безопасности, которые заранее делали задачу разработки текста весьма сложной. Конкретнее об этом будет сказано ниже.

В посольстве я сформировал для работы по договору узкую группу помощников: советник А. Кузнецов, первый секретарь А. Шульгин. Мы находились в постоянном контакте с центром — заместителями министра, Э. А. Шеварднадзе. Первый европейский отдел помогал решать вопросы с большим числом других ведомств. Команда Ж. Бло состояла главным образом из сотрудников европейского департамента и департамента разоружения. Работали мы в кабинете Ж. Бло, выходившем окном на эспланаду Инвалидов. График с учетом жестких сроков был весьма интенсивным.

Прежде всего вставала задача определить характер отношений между Советским Союзом и Францией. Отработка соответствующей формулировки велась на базе предложенных французской стороной понятий согласия, сотрудничества и солидарности и нашего пожелания строить впредь отношения на дружественной основе. Не вызывая разногласий по существу взятых ориентиров, эта работа заняла определенное время, так как с обеих сторон было вполне объяснимое желание тщательно отобрать необходимые характеристики и как можно более емко сформулировать статью первую договора. В конце концов договор получил название договора о согласии и сотрудничестве. В нем было подчеркнуто значение традиций и утвердившихся между СССР и Францией отношений предпочтительного характера, выражено решение обеих сторон придать проводимой ими политике согласия новое качество.

Что же касается статьи первой, то она гласила, что СССР и Франция «рассматривают друг друга как дружественные государства и основывают свои отношения на доверии, солидарности и сотрудничестве». Большой шаг вперед.

Полное единство взглядов было достигнуто в отношении концептуальной платформы международного общения, основанной на общих для всех ценностях, «свободе, демократии, справедливости и солидарности». Такому решению этой проблемы способствовал быстро развивающийся процесс все углубляющейся трансформации самих устоев общественно-политической жизни в Советском Союзе, в других странах Восточной Европы, эволюция общественного сознания на Западе, прежде всего в Западной Европе.

Далее вставал вопрос: что должно было составить ядро, главное содержание нового договора? В поисках ответа на этот вопрос мы обратились к истории русско-французских отношений, в том числе и соглашений, оформивших сто лет назад франко-русский союз — основу Сердечной Антанты. Как известно, их было два — договоренность, получившая название Консультативного пакта 1891 года, и военная конвенция 1893 года.

Нас интересовал Консультативный пакт, определявший основы политического взаимодействия двух государств, тем более что мы стремились укрепить основу сотрудничества во имя мира. Как известно, пакт был оформлен в виде обмена письмами между министром иностранных дел Франции и послом России в. Париже.

Сердцевиной взятых двумя государствами обязательств была договоренность консультироваться «между собой по каждому вопросу, способному угрожать всеобщему миру», а также в случае угрозы миру или угрозы нападения на одну из них «договориться о мерах, немедленное и одновременное проведение которых окажется» в этих случаях «настоятельным для обоих правительств».