В каком документе можно было бы выразить содержание советско-французских отношений? Это был один из главных вопросов при подготовке визита. Естественно, изучалась возможность заключения политического договора между двумя странами. Были проведены зондирующие беседы. Вопрос был поставлен А. А. Громыко в его разговоре с де Голлем в апреле 1965 года. Французский президент заявил на это: ничто не исключается в отношениях между Францией и СССР, и если бы был заключен новый договор, то он явился бы не первым договором между нашими странами. Де Голль добавил, что заключение договора следовало рассматривать в то время как цель будущих совместных намерений и усилий, хотя, по его мнению, этот вопрос не являлся актуальным.

Как мне представлялось, правильное толкование этой позиции состояло в том, что заключение договора в ближайшее время было нереальным, однако в принципиальном плане такая возможность не исключалась. Но были и крайние понимания французской позиции. Одно состояло в том, что если поднажать, то можно было добиться договора уже в то время. Другое — этот вопрос следует вообще снять с повестки дня советско-французских отношений. Но это отдельная тема — о ней чуть позже. В тот момент было сочтено целесообразным пойти по пути подписания насыщенного документа политического характера — советско-французской декларации. Я не ставлю себе задачей анализ всего содержания этого новаторского для своего времени документа. Хочу выделить лишь главное содержание договоренностей, посвященных Европе.

«Для Советского Союза, как и для Франции, — говорилось в декларации, — первой целью является нормализация, затем постепенное развитие отношений между всеми европейскими странами при уважении независимости каждой из них и невмешательстве в их внутренние дела. Эта деятельность должна проходить во всех областях, идет ли речь об экономике, культуре, технике и, естественно, о политике». СССР и Франция ставили совместную задачу — способствовать тому, чтобы за нормализацией положения в Европе последовало плодотворное сотрудничество всей Европы. Это была весьма насыщенная по содержанию формула. Помимо широких целей европейской политики она включает указания на два принципа, которые следовало соблюдать при развитии межгосударственных отношений.

Постепенно в дальнейших переговорах Советского Союза с Францией, равно как и с другими странами, круг принципов взаимоотношений европейских государств будет расширяться и конкретизироваться. На основе того, что было зафиксировано в Уставе ООН в других международных документах, а также на базе реалистического подхода к обстановке в Европе несколько лет спустя сложится тот свод принципов взаимоотношений между государствами, который найдет свое отражение в хельсинкских договоренностях.

В декларации 1966 года участники переговоров ставили задачу действовать так, чтобы сотрудничество СССР и Франции могло внести «решающий вклад» в благоприятную эволюцию обстановки в Европе. Это, в частности, подразумевало готовность так строить впредь свои взаимоотношения, чтобы они становились своего рода примером отношений государств с различным социально-экономическим строем. Было заявлено о стремлении постепенно «приобщить к своим усилиям все европейские страны».

Разрядка из идеи и отдельных акций превращалась в политику, которую намеревались продвигать на международной арене две такие крупные державы, как Советский Союз и Франция.

В столицах обоих государств анализировали итоги визита де Голля, делали выводы в отношении дальнейшего развития советско-французского сотрудничества, прежде всего политического.

Французскую оценку изложил мне дипломатический советник президента Сен-Лежье.

Визит французского президента, сказал он, носил необычайный характер для всей истории отношений между Советским Союзом и западными странами и приобрел в связи с этим исключительное значение. Де Голль совершил поездку в Москву не для обсуждения какой-то конкретной проблемы или урегулирования спорных вопросов. Его визит был задуман и осуществлен как визит дружбы, и в Париже убеждены, что визит ознаменовался успехом.

Подписанные в Москве документы имеют весьма большое значение. Однако не ими определяются главные и наиболее важные итоги этого визита. Речь идет, прежде всего, об отправной точке новых советско-французских отношений, рассчитанных на длительный период, значимость которых выходит далеко за рамки франко-советского сближения, затрагивая обстановку в Европе в целом и многие другие проблемы мирового значения. Для Франции вопрос состоит в том, чтобы по-новому взглянуть на оценку существа советской внешней политики. Если в разгар холодной войны на Западе существовало единое мнение о том, что с Советским Союзом возможны лишь мероприятия тактического характера и что Советский Союз в отношениях с западными странами тоже ограничивается отдельными акциями, всегда подчиненными логике и задачам ведения соперничества между блоками, то в настоящее время Франция пересмотрела свою точку зрения. Отныне мы видим в Советском Союзе своего партнера и считаем, что Франция и Советский Союз находятся в одном лагере, при условии, что слово «лагерь» получит новое понимание. Он пояснил: все, что касается внешнего вмешательства в дела Европейского континента и европейских стран, все, что может исходить от сил, чуждых Европе, должно, как полагают в Париже, вызвать со стороны Советского Союза и Франции сходную реакцию.

Собеседник обратил внимание на особый акцент, который делался де Голлем во время визита на выражениях «согласование позиций», «согласование политики». Такие выражения необычны для французской дипломатии в отношении Советского Союза, означают нечто большее, чем консультации, и выражают суть новых отношений между Советским Союзом и Францией.

Важной стороной визита явилось то, что он позволил укрепить взаимное доверие на базе нормальных отношений, открыть с учетом происходящего как в Советском Союзе, так и во Франции новые перспективы отношений, разумеется, с ясным пониманием особенностей традиций, присущих как Советскому Союзу, так и Франции.

Эти рассуждения перекликались с настроениями в Москве.

На следующий день после возвращения из Советского Союза де Голль побывал в Бонне. Жак де Бомарше, передавая мне информацию о беседах там французского президента с канцлером Эрхардом, обратил специальное внимание на сделанное Эрхардом сразу после беседы с де Голлем заявление о готовности ФРГ к прямым контактам с СССР.

Менялся и наш подход к отношениям с ФРГ. В сентябре 1966 года Ф. Пюо с удовлетворением отмечал в беседе со мной, что лобовая атака против западногерманского реваншизма и милитаризма была заменена в советской политике на более гибкий подход к ФРГ.

Ф. Пюо обратил мое внимание на то, что Франция со своей стороны сняла в своей политике лозунг самоопределения и свободных выборов в Германии, учитывая негативное отношение к нему Советского Союза. Франция перешла к тактике поощрения контактов между ФРГ и ГДР.

Конечно, и Эрхард, и Шредер были далеки от поддержки идей, защищавшихся Советским Союзом и Францией, говорил Ф. Пюо. Однако Париж констатировал, что под воздействием новых веяний, вызываемых, в частности, советско-французским сближением, и в Западной Германии происходят важные политические процессы. В частности, стремление к обладанию ядерным оружием — линия Шредера — не находило поддержки немецкого народа.

А что же с признанием Францией ГДР? Жак де Бомарше говорил: думаю, мы не признаем ее никогда. Ф. Пюо высказал как-то в частном порядке нечто парадоксальное: это был бы шаг к объединению Германии. Требуется ли это?

Увы! Неисповедимы пути политики: как известно, после подписания в Хельсинки Заключительного акта общеевропейского совещания Франция и ГДР установили между собой нормальные дипломатические отношения.

Договоренности, достигнутые в Москве, действовали. В Европе начинал складываться новый стиль взаимоотношений.

Менялись и отношения Советского Союза с США. Было видно, что Франция пристально следит за этим и что де Голля беспокоит характер и возможные последствия советско-американского сближения. Явное удовлетворение у де Голля вызывало в связи с этим заявление А. Н. Косыгина во время его визита во Францию в декабре 1966 года о том, что советское правительство является принципиальным противником гегемонии двух держав — СССР и США.