— Конечно, — отвечаем, — можно и уйти, но тогда для всех нас останется тайной все, что там, за стеной. Если же вы нас туда делегируете, то мы ведь все расскажем…
— Ну, хорошо, хорошо, идите…
Секретов за стеной нет. Разве что золотые рыбки в небольшом бассейне. Они хорошо выдрессированы. Достаточно монаху топнуть ногой (думаю, что монахом для этого быть в общем-то необязательно), как они собираются у края в ожидании порции хлебных крошек. Впрочем, нет. Еще утверждают, что бог, откликаясь на просьбу монаха, первым обосновавшегося на острове и давшего ему свое имя, очистил остров от змей, промыв его мощной морской волной. Сам Онора такую чистку пересидел на вершине пальмы, поэтому и символ острова — монах, повисший на пальмовом стволе. С тех пор уже никогда на острове не появлялось ни одной змеи. А вот соседний остров, вот там, через пролив, видите? — показывает рукой гид-монах. — Так он кишит змеями. Если хотите, съездите туда сами, проверьте, — говорит он. Ничего себе совет! Да кто же туда поедет после такой рекламы. Конкурирующая фирма повержена.
С последним катером мы возвращаемся в Канны. Набережная залита светом. Кажется, он исходит со всех сторон. Особенно красиво, когда подсветка снизу прорисовывает изумрудом экзотику, причудливость пальм, размашистость магнолий, пышность кедров. Как хорошо, что не надо никуда спешить, что можно слиться с бесформенным потоком людей, медленно фланирующих в какой-то ирреальности, где и воздуха не чувствуешь, так он легок и недвижим. В конце набережной наталкиваемся на казино. Запретный плод. Но мы, оправдываясь перед самими собой, что оно совсем маленькое, заходим. Баккара. По сути это та же рулетка, только поскромнее: выиграть можно всего в восемь, а не в тридцать пять раз (так по крайней мере я понял). Как тут не попытать счастья. Ведь это же и не рулетка, да и не для обогащения. Я ставлю монету. Крупье крутит колесо, звучат его ритуальные слова, что игра сделана, и мы видим, как перст удачи замирает около моего номера.
Ницца величественна. Особенно если смотреть на город, на набережную под названием Променад дез Англе с холма на восточной оконечности огромной, как бы полуразогнутой подковы прибрежной полосы. Импозантная гостиница «Негреско». Сквозь широко открытые двери видны холеные швейцары в ливреях, расшитых побогаче парадного маршальского мундира.
— Вот здесь, кстати, — говорю я жене, — останавливался и я, когда сопровождал делегацию наших кинодеятелей, номер был с видом на море, в номере…
— Можешь дальше не объяснять. Выходит, как с артистами, так в «Негреско», а как со мной — в кэмпинге.
— Так в кэмпинге же лучше. Вот сегодня проснулись — над открытой крышей нашей автомашины свисают ветви апельсинового дерева, на них подсвеченные солнцем яркие плоды, а в «Негреско» над головой потолок. А еда? В «Негреско» тяжелые соуса, говорят, вредные для печени, а мы ходим в «Наутилус», прямо на кромке пляжа, в открытые окна дышит мягкий бриз. Креветки и салат (его в Ницце готовят по-особому) — память на всю жизнь. Мы ведь как бременские музыканты…
Не знаю точно, убедил ли я ее, но хотя бы оправдался.
В Ницце много связанного с Россией. Православный храм, открытый в 1912 году, Кронштадтская улица. На холме, возвышающемся над городом, на старом кладбище могила Герцена. Его фигура из бронзы. Во весь рост. Надпись: «Александру Герцену, Москва 1812–1870, Париж, семья, друзья и почитатели».
В пору подъема советско-французских отношений мы предприняли большие усилия, чтобы получить согласие на перенос праха Герцена на родину. Обращались к французам на самом высоком уровне. Французское правительство готово было пойти нам навстречу, но кто-то из потомков Герцена воспротивился этому, и Герцен остается в земле Франции.
До Монако от Ниццы рукой подать. Выбор из трех дорог — по нижнему, среднему и верхнему карнизам. Верхний зачастую следует трассе древней римской дороги — по вершине не очень острого хребта, видимо, проще было строить и больше возможностей уберечься от засад и нападений. Красоты — лазурное море, то красные, то желтые прибрежные скалы, яркая зелень сосен, ущелья, обрывы, виллы, каждая из которых стремится показать себя не хуже манекенщицы на параде мод. Хочется ехать сразу по трем. Монако вырастает густо и причудливо застроенным массивом. Здесь каждый сантиметр земли — богатство. Океанографический музей, парк кактусов и самое знаменитое в мире казино.
Монако — это, конечно, прежде всего дворец принца. Как и все туристы, мы с любопытством рассматриваем средневековые костюмы вышагивающих перед воротами стражников.
Через четверть века в начале 1991 года я заехал в Монте-Карло в качестве посла Советского Союза с тем, чтобы выступить там с сообщением на международном симпозиуме об отношениях между Востоком и Западом, и решил воспользоваться случаем, чтобы нанести визит вежливости князю Ренье III. Советский посол делал это впервые. Свои внешние связи Монако осуществляло через Францию, но на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе это карликовое государство было равноправным участником вместе с Сан-Марино и Лихтенштейном. Все они и по сей день участники Организации по безопасности и сотрудничеству, и в принципе их голоса столь же необходимы для консенсуса, как и голоса всех остальных государств, вовлеченных в этот процесс.
Князь незамедлительно ответил согласием, и я проследовал во дворец мимо все таких же, что и в дни моей молодости, стражников. Ренье III принимал меня один. Внимание мира тогда было приковано к нашей перестройке. Большую осведомленность в политике Советского Союза проявил и князь. Он с удовольствием говорил о переменах в международной обстановке. И совсем увлекся, когда речь зашла о культурных связях. Наши артисты, особенно артисты балета, были желанными гостями Монако по случаю проводившихся там фестивалей или спектаклей. Одно из главных занятий князя — строительство на этом крошечном пятачке земли, и он взялся разворачивать передо мной проекты отвоевания все новых участков моря. Крошечных, но на вес золота. Еще одна его забота — ферма, которой князь владеет во Франции, и он со знанием дела вел разговор о том, как идут дела в его хозяйстве. Я покинул дворец, оставив там русский расписной самовар и унося книги по истории Монако и альбом монакских марок. Последние слова, которыми мы обменялись с князем перед прощанием, были словами о том, что нам следовало найти пути дальнейшего развития контактов между нашей страной и княжеством и создания для этого какой-то постоянной основы.
Не так давно Российская Федерация и Монако установили консульские отношения. Защита наших интересов поручена Генеральному консульству в Марселе.
О Монако написано все или почти все. Туда любили заезжать русские до революции, и сейчас традиция возобновляется. Летом 1995 года открылось прямое воздушное сообщение Москва — Ницца, и теперь до княжества и до всего Лазурного берега рукой подать. Билеты на этот рейс достать в сезон непросто. Правда, деньги?.. Это, вероятно, проблема для подавляющего большинства наших соотечественников. Но не для всех. В отелях и ресторанах Ниццы — что подороже — снова, как когда-то, меню на русском языке и опять-таки, как в былые времена, находятся русские, готовые за ночь оставить в казино такие баснословные суммы, что это вызывает удивление даже у видавших виды крупье. Еще одна традиция?
* * *
Чем ближе к Парижу, тем длиннее наши перегоны. Многое здесь уже знакомо. Специальный крюк мы сделали только ради заезда в Во ле Виконт в полусотне километров от французской столицы. Взору нашему открывался большой красивый замок с раскинувшимся перед ним огромным парком, покрытым симметричными узорами аккуратно стриженного кустарника. Совсем как в Версале, вырвалось у нас восклицание. Как выяснилось, немного поспешное, хотя и не совсем неправильное. И вот почему.
Замок этот построил в XVI веке некто Никола Фуке — министр финансов Людовика XIV — короля-солнца, при котором абсолютизм во Франции достиг своей высшей точки. О влиянии и амбициях этого человека говорит уже то, что своим девизом он сделал слова: «Есть ли такие высоты, которых я не смог бы достичь?» Вкус у Фуке был, в расходах он не стеснялся, глубоко запуская руку в государственную казну. Для создания замка Фуке подобрал самых талантливых мастеров Франции того времени, и прежде всего архитектора Луи Лево, декоратора Шарля Лебрэна, специалиста по парковым ансамблям Андре Ленотра. Им он наказал возвести нечто такое, что поразило бы уже немало видавшую к тому времени Францию.
