Скрипнули подошвы — Хаукон сделал несколько шагов и, похоже, встал совсем рядом со священником.
— Я тебя и пальцем не трону, мой богобоязненный друг. Я просто сообщу всему Волту, каждому человеку внутри наших стен, что ты — именно ты, священник Экклезиархии Фаций Лино — подвергаешь их жизни невероятным опасностям. Что ты можешь им помочь, но не хочешь этого делать.
— Их вера крепка, ты только выставишь себя дураком и еретиком, — с грозной уверенностью откликнулся Фаций.
— Конечно, — с готовностью подхватил Тамас. — Первые несколько дней так и будет. До первого покойника. Второго. Третьего. Каждого, кто умрет на базе — а их будет немало — я запишу на твой персональный счет. Каждый раз, когда очередной солдат подхватит хворобу, сломает ногу, словит орочью пулю, ляжет с отравлением и дизентерией… Каждый раз я буду показывать на тебя и напоминать — вот он, человек, который мог бы нас всех спасти! Но он не хочет этого, потому что его вера запрещает… Потому что его Бог желает их смерти ради своих пыльных догм многовековой давности!
— О, нет… — выдохнул Лино, и теперь в его голосе слышался неподдельный ужас. Пожалуй, не столько от смысла сказанного комиссаром, сколько от непонимания — как вообще подобная угроза может исходить из уст командира Волта. — Ты не посмеешь…
— Посмею и сделаю, — с непоколебимой, холодной уверенностью сказал Хаукон. — И посмотрю, надолго ли хватит их веры. Как быстро она даст первые трещины.
— Не посмеешь… — повторил Фаций. — Не сможешь…
— Что ты знаешь обо мне, поп, — с неожиданной яростью спросил комиссар. — Чтобы судить, что я могу, и что смею?
— Ты предаешь веру, Бога — Императора, Империум… — потерянно вымолвил священник. — Ты готов погубить души этих невинных?..
— Я не предаю ничего из того, что ты назвал. Потому что империум… бог — император… — эти слова Хаукон процедил с невыразимым презрением. — Они недостойны мой преданности. И я не считаю себя обязанным служить им.
— Святой Император, спаси нас от Тьмы и Пустоты! Веди мое оружие на службе тебе. Великий Бог — Император, присмотри за слугой своим, даруй ему умение и терпение… — скороговоркой забормотал священник, будто стараясь заглушить ужасные слова комиссара. — Чтобы выждать момент и поразить врага.
— Я ведь никогда не рассказывал тебе, как оказался здесь? — мертвенно — спокойным голосом спросил Тамас. — Конечно, нет. И узнать об этом ты, поп, не мог. Тебе по чину не положено видеть даже выжимку "фама гемина", не то, что полное досье…
— Я не боюсь зла, я не боюсь смерти, потому что Сам Император явится за мной, — заклинал священник. — Страх ничтожен, потому как вера моя сильна, я клянусь оставаться верным или праведным в моей службе, и пусть тьма поглотит мою душу, если я окажусь недостойным!
— Это очень любопытная история, мой священный друг, — Хаукон, похоже, вообще не обращал внимания на молитву Фация. — Тебе понравится.
— Уши мои закрыты для зла и скверны…
— Не стоит их закрывать, не искушай меня открыть твои уши силой, — посоветовал Тамас, и Холанн почувствовал, как пальцы Туэрки впились ему в руку, словно стальные клещи, настолько спокойно и одновременно жутко прозвучали слова комиссара — еретика. — Считай это испытанием веры. Ведь ты настоящий священник, истинный сын Экклезиархии, и потому должен радоваться любой возможности укрепиться духом.
Комиссар перевел дух, Фаций продолжал молиться, очень тихо, почти шепотом, который возносился к высокому потолку и слабо растворялся в полутьме склада.
— А история сия началась много лет назад… На очень далекой планете, название которой тебе ничего не скажет. На планете, которая наконец развилась должным образом и выставила свой первый полк Имперской гвардии… Как положено, при полном оснащении, со своим комиссаром. И как нетрудно догадаться, тем комиссаром стал я. Гордость схолы, надежда, предвестник и основа.
Голос Хаукона изменился. В нем больше не было мертвящего холода, осталась только странная, почти доверительная печаль. Но, пожалуй, от этого рассказ Тамаса звучал еще пронзительнее.
И страшнее.
— Наш полк не являлся ни самым сильным, ни самым прославленным. Были те, кто воевал лучше нас. Были те, кто воевал намного лучше нас. Но в общем за свою работу стыдиться не приходилось. Годами, потом и десятилетиями мы сражались во славу Бога — Императора и в защиту человечества на многих мирах. И ни разу не дрогнули, не отступили, не изменили присяге. Нам везло… нам очень везло, а мы даже не понимали, насколько. Полк раз за разом попадал под командование более — менее умных командармов. Кроме того, мы обычно действовали самостоятельно, батальонами и ротами, как подвижные группы без всякого фронта. Но однажды… мы увидели, как атакует Мордианский полк. Кстати, а ты когда‑нибудь видел мордианцев?
Фаций не ответил. Тамас усмехнулся, безрадостно и мрачно.
— Я так и думал… Это было прекрасно. Определенно, мордианские воины — лучшая пехота Империума. Разве что криговцы могут стать вровень, и то — главным образом за счет превосходства в техническом оснащении. Как сказал бы мой первый комполка — ныне давно покойный — отменный человеческий материал. Мы восхищались… до первых вражеских залпов. Мордианцы маршировали через нейтральную полосу, шеренга за шеренгой, с идеальным равнением. Ни рвы, ни воронки от снарядов не могли сбить их строй ни на полметра. И так же ровно, идеально ровно они ложились под огнем. Труп к трупу, так, что позади идущие уже не могли упасть — им мешали мертвые шеренги, что маршировали впереди. Целая бригада, три батальона — все были скошены за четверть часа, до последнего человека. Что же сделал командир мордианцев, как ты думаешь?..
Тамас выдержал паузу. Фаций вновь промолчал, а Уве почувствовал, что его бросило в жар. Комендант давно хотел узнать, что же скрыто в прошлом разжалованного комиссара. Какие тайны прячутся за усеченными строчками временного досье "фама гемина"? Холанна, как и всякого обычного человека, увлекал флер загадки, опасных истин и неизбежной трагедии. Однако сейчас, когда его скрытый, болезненный интерес удовлетворялся простым и будничным образом — через исповедь комиссара — Холанн думал, что лучше бы он ничего не узнал.
Думал. И одновременно вслушивался, ловя каждое слово довольно бесхитростной, и в то же время немыслимо трагичной истории Хаукона Тамаса, верного слуги Императора, а теперь, наверное, самого настоящего еретика…
— Он послал новую бригаду. Еще три батальона. Отменный человеческий материал, боец к бойцу… И они так же остались там, до последнего человека. А я был комиссаром, Фаций. Комиссар — это не только тот, кто несется впереди всех, верхом на "Леман Рассе", с цепным мечом наперевес. Поэтому мне нужно было как‑то объяснить своим бойцам — что это было. И почему почти пять тысяч человек бодро промаршировали на смерть во славу Его. Но я справился, ведь я был комиссаром! Нашел нужные слова, донес до каждого моего солдата, что дураки и подонки бывают везде. Даже среди командиров высшего звена… Мы выиграли ту кампанию и войну. Правда то, что осталось от моего полка, целиком уместилось в одном медицинском транспорте, но разве это имеет хоть какое‑то значение пред славой и честью воинов Бога — Императора?
Тамас сделал паузу. Судя по шороху, он ходил кругами вокруг священника, мерными, тяжелыми шагами, так не похожими на обычную походку Хаукона — быструю и легкую.
— И была еще одна планета, название которой я тоже забыл. Почти сплошной океан и много малых островов. Сотни, а может быть и тысячи островов. Хаоситы истребляли там местных, загоняли, как животных, методично и расчетливо. И некому было помочь, кроме нас. И я повел в бой моих солдат, среди которых не было ни одного, кто не был изранен. Это была самая страшная кампания, которую я когда‑либо видел, а я видел многое, будь уверен. Малая война группами по десять человек, не больше. Почти без связи, с парой батарей от лазганов на одного бойца. Боеприпасы мы забирали у мертвых, а воду и пищу искали сами, потому что госпитальный корабль Мунисторума — не войсковой транспорт снабжения. Но мы сражались, и спасли многих. Пока не пришла помощь… пока не пришел Флот. Как ты думаешь, верный слуга Экклезиархии, Голос и Слово Его, что было дальше?..
