— Таким образом, — занудно вещал Александров, постоянно сверяясь с отчетом, оформленным Холанном в достаточно удобоваримом виде. — Случаев острой респираторной инфекции традиционного характера имеет место три, все постраданцы… пострадавшие госпитализированы и помещены в карантин, на всякий случай… Обморожений в ходе ликвидации последствий минувшего бурана имеет место…

За границами Волта просматривалась бескрайняя снежная пустыня, похожая на море со всеми его волнами и бурунами, мгновенно замороженными неведомой силой. Совсем далеко, на грани видимости, белизну нанесенного снежного покрова нарушали серые пятна низкорослого кустарника. Заходящее солнце еще выглядывало из‑за горизонта непривычно желтой четвертинкой. Обычно оно казалось мутно — красным, но, как предположил Иркумов, сейчас Танбранд почти прекратил выброс дыма и отходов, что незамедлительно сказалось на качестве атмосферы на многие десятки километров вокруг. Впрочем, Холанн не слишком поверил — часть индустрии Танбранда остановилась, зато центр Черного Города продолжал выгорать, источая в небо угольно — черные дымы. Их и сейчас можно было увидеть — только гоолову поверни. Но Уве предпочитал смотреть на хорошее и красивое.

Небо в свете угасающего солнца казалось акварелью, в которой размывались, переходя друг в друга, полосы бледно — синего, алого и фиолетового цветов.

— В общем все как обычно, — закончил Александров и со вздохом нескрываемого облегчения сложил пластиковые листы. — Нормальный средневзвешенный уровень хворостей. Народ травится суррогатами, которые гонит из пайковых продуктов, мерзнет из‑за несоблюдения техники безопасности и ушибается, потому что криворук и кривоног, не говоря уж о форме и содержимом надплечно — подкасочного выступа. Но все в пределах допустимого.

— То есть мы по — прежнему в стороне от городской пакости? — уточнил комиссар.

— Да. Надо сказать, нам сказочно повезло — изначально инфицированных удалось отловить в самом начале. А теперь беженцы из Танбранда до нас просто не доходят. Или не знают, или предпочитают оседать в населенных объектах. Так что общая обстановка крайне благоприятная, — медик снова вздохнул. — Насколько это возможно в сложившихся циркумстанциях.

— Чего?

— Обстоятельствах, — пробасил Фаций Лино, переведя неожиданно проявившееся у медика знание высокого готика. Священник кутался в объемную мантию из искусственной, но весьма качественной шерсти, и выглядел уставшим.

— Понятно, — Тамас сложил ладони лодочкой и потер пальцы друг о друга с выражением умеренной удовлетворенности ходом событий. — По Чуме никаких новостей?

— Я кое‑как расшифровал сообщение городского мортуса недельной давности, но там текст изначально "побитый", это шифровка, закодированная полицейским ключом, впопыхах и через жо… задницу. И в том, что я смог разобрать, сплошные знаки вопроса. Я бы еще поработал.

— Поработай, — разрешил Тамас. — Но сначала все‑таки расскажи, что разобрал. И вообще, с этого надо было начинать!

— Ну, в общем… — медик подергал себя за бороду, словно это могло как‑то разогнать ход мыслей. — Примерно так получается…

Он помолчал, еще раз обдумывая шифровку, пока комиссар не многозначительно кашлянул, а священник не буркнул, подтягивая ворот своей накидки едва ли не до крючковатого носа:

— Да не тяни уже сквига за яй… хвост.

— Сквиги относятся к оркоидам, у них нет половых органов и внешних тестикул, кои ты хотел упомянуть, — желчно отозвался Александров. — Ну так вот…

Хирург излагал суть сообщения мортуса как мог, простым и относительно понятным языком, так что его понимал даже Холанн. И рисовалась примерно следующая картина…

Чума, в хаотическом происхождении которой уже никто не сомневался, передавалась, похоже, всеми мыслимыми путями, от прикосновения до воздушно — капельного. Насколько удалось выяснить из опросов личного состава, "нулевой" пациент на Базе номер тринадцать заразился, убив крысу в грузовике с продовольствием из Танбранда. Убил, подивился, что грызун представлял собой, фактически, мешок с костями и кровью, но значения тому не придал — на свое несчастье.

Инкубационный период составлял пять — шесть суток. На первом этапе пораженный чувствовал себя вполне неплохо. В крови содержание вируса было минимально, он укрывался в почках и печени.

Далее, на втором этапе, вирус начинал действовать, стремительно захватывая весь организм, ломая гематоэнцефалический барьер и прокрадываясь в мозг. Быстро выходили из строя органы выделительной системы, кровь заполнялась токсинами. Мортус отмечал что‑то насчет "перерождения органов" и "заместительных функций", но невнятно и скупо. Так могло продолжаться еще около недели, без выраженных симптомов, но с очень характерной картиной при анализе крови и мочи. Вскрытие же показывало то, что Александров охарактеризовал для несведущей в медицине аудитории "так ни хрена не бывает и вообще кромешный ужас".

Трагедия заключалась в том, что, будучи фактически живым отстойником токсинов и бурно размножающегося вируса пациент практически никак это не проявлял внешне и как правило даже не чувствовал. Наоборот, у пораженных наблюдался некоторый прилив сил, сопровождаемый эйфорией — зараза буквально истребляла всех "конкурентов", намереваясь править в теле носителя безраздельно. Поэтому, с учетом легкости распространения, надо думать, что к началу эпидемии счет скрытых инфицированных в Танбранде шел уже на тысячи.

А дальше начиналось самое страшное — фаза, названная Александровым "ходячая падаль травит всех вокруг". Звучало, конечно, эмоционально и, пожалуй, несправедливо относительно несчастных больных, которые наверняка не желали себе такого удела. Но в целом достаточно точно.

На этой стадии вирус поражал определенные участки мозга и поднимал температуру тела до сорока градусов и выше. Больного влекло в людные места, тянуло к общению, в том числе и сексуальному. Инфицированный обильно потел и вообще стремился всячески разоблачиться, тем самым увеличивая площадь телесного контакта. Через полтора — два часа после перехода в третью фазу включался еще один механизм распространения инфекции — срабатывал протеолитический токсин, раздражающий кашлевый центр. Инфицированный не только хватал всех, до кого мог добраться потными влажными руками, но и обкашливал их.

Затем болезнь вступала в заключительную стадию, на которой все развивалось стремительно. Начиналось разложение тканей, в течение нескольких минут пациент выкашливал в мелкодисперсном виде собственные легкие с кровью. Мышцы и внутренние органы распадались в кашицеобразную массу, кровь и распавшиеся органы кишели вирусами. Докашливал, собственно, уже труп.

После прорыва кожи, оставался, фактически, один скелет. Кишащая вирусами масса легко поднималась в воздух, неся смерть при любом контакте. Кожа незараженного человека до некоторой степени обладала сопротивляемостью вирусу, но уже 2–3 миллилитра массы давали достаточную концентрацию токсинов для преодоления кожного барьера. На месте попадания капли оставалась небольшая язвочка, а иногда всего лишь красноватое пятнышко.

И цикл начинался заново…

— Хотя, надо сказать, вирус, как и положено вирусу, малостоек во внешней среде, — говорил хирург. — Ультрафиолет, нагрев, кислоты, щелочи легко его разрушают. Но если уж зацепило, то зацепило.

— Так что там насчет покойников? — нетерпеливо спросил Иркумов, доселе сидевший тихо и молча.

— С покойниками сложно, — в очередной раз вздохнул медик и перешел к пересказу наиболее обрывочной и туманной части сообщения.

Зараза была страшна и смертельно опасна. Но до этого момента все‑таки понятна. В гигантском Империуме, на мириадах планет люди сталкивались с подобными хворями бессчетное число раз. Болезнь угрожала Танбранду всерьез, но с ней можно было бороться традиционными, проверенными тысячелетиями методами.

Если бы после смерти носителя хворь не становилась настоящей Чумой.