Сборное жилище установили за воротами, вне территории Волта, затем врезали изнутри в стены несколько листов прозрачного пластика, добавили микрофон и переходной тамбур. Получилась импровизированная, но достаточно надежная имитация больничной палаты, где можно держать больных, говорить с ними и передавать необходимое, не рискуя контактировать. Тамас собственноручно дополнил сооружение термитной миной, достаточной, чтобы в пару секунд обратить в пепел будку со всем содержимым. Здесь и разместили прибывших — тех, кто оказался жив. Когда начали жечь одежду, а также все личные вещи гостей, подошел и Александров.

— Гайка шаманит у вышки, — кратко доложил он. — Вроде что‑то ловит, заработали автономные передатчики и станции, но пока мало и плохо.

— Кажется все сделали… — неуверенно сказал Холанн, — Даже тепловой пушкой обдули…

— От пушки, — дернул щекой Виктор, — толку меньше, чем от проволочных заграждений. Просто всем очень понравилась эта идея, ну, я и сказал — 'Делайте'. Все руки заняты, и какая — никакая психотерапия. Чтобы кусачего и зловредного микроба сдуло таким манером, он должен быть размером с таракана. Самое опасное гости могут принести в себе. Моя бы воля, я б их месяц из карантина не выпускал.

— У нас не будет месяца, — произнес Хаукон.

— Пять суток. Через пять суток я, так и быть, поставлю свою визу на приказе командира базы. До этого — через мой труп. Оба заболевших прибыли с последней партией. Таким образом, двое суток инкубационного периода — гарантированы. Если к концу пятых суток кровь у всех будет в норме — я сделаю вид, что верю. В конце концов, за удержание карантина я несу ответственность.

— Виктор, ты забыл, что вольнонаемный медик…

— Медик, — значительно подчеркнул Александров. — Единственный медик базы, значит, старший. И в нашей ситуации я видел официальную цепочку подчинения в орочьей жопе, за complexus sphincter. Если рванет, то это будет на моей совести. А кроме нее, с меня тогда никто уже не спросит.

— Будь по — твоему, — буркнул комиссар, оборачиваясь к прозрачному листу, отделившему условно здоровых от условно сомнительных. — Ну, господа дезертиры, покайтесь. Из какого полка, повелитель дыма и огня?

Иркумов шмыгнул носом, кутаясь в широкое потертое одеяло, выданное ему со склада вместо одежды. И ответил, безошибочно сообразив, кому был адресован заданный как бы в пустоту вопрос комиссара.

— Валгалланский четыреста третий бронетанковый. Тридцать пять лет боевой выслуги, шесть полных кампаний, три ранения первой категории. В основном на "Леманах".

— Знак фронтовика есть? — уточнил комиссар.

— Конечно, — с легчайшей ноткой самодовольства и гордости ответил танкист. — За удержание обороны против орочьей волны в течение суток. Еще "Шестерня Хета" за сложный ремонт под огнем противника, "Тройной череп" и Багряный Медальон.

— Даже Медальон? Как положено, с четырьмя изумрудами? — усмехнулся Тамас.

— На Медальоне для танковых полков четырех "капель" отродясь не было, тем более зеленых. Такие для артиллерии, — теперь улыбнулся уже Иркумов. — А у танкистов на подвеске три рубина, даются за выполнение задачи после тяжелого ранения.

— Да, служил, — с неопределенным выражением отозвался Тамас. То ли признал в Михаиле ветерана, то ли просто отметил, что такое возможно. Уве только тихонько вздохнул. Он был в курсе, что Иркумов повоевал, но друг никогда не рассказывал о прошлом. Так что обилие наград и выслуга в тридцать с лишним лет стали большой новостью.

— После крайнего ранения переведен во вторую категорию, — продолжил Иркумов. — Пять лет охранно — гарнизонной службы, матчасть — списанные и восстановленные для работы по наземке 'Гидры'. Потом…

Михаил вздохнул.

— Кормежка там была — полный финиш. Концентраты и солонина, а у меня осколок в кишках засел с давних времен… Так что пошло обострение старых болячек, затем протез в брюхе и окончательное списание.

— Ясно, — кивнул комиссар. — Откуда и как здесь? Почему подвалил сюда, а не куда‑нибудь еще?

— Когда город… пришибло… В Танбранде будто Очко Ужаса открылось. Народ с ума посходил. Я вспомнил славное боевое прошлое, — сардонически отозвался танкист. — И подумал, что лучше двинуть куда‑нибудь, где есть солдаты при оружии. Да поскорее и подальше от города, потому что мало там никому не будет, ни сейчас, ни потом. Ну и вспомнил… — последовал короткий кивок в сторону коменданта. — Что где‑то не очень далеко от Черного Города тянет лямку мой прежний начальник.

Холанн оценил, как изящно Иркумов произвел его, мелкого счетовода в начальники и счел за лучшее не комментировать, и тем более не опровергать. Комиссар искоса глянул на Уве с видом мрачного сомнения, но переспрашивать не стал.

— Дальше что? — спросил Хаукон.

— Дальше махнул к Южным Воротам, там Махад, — танкист указал в сторону одного из спутников. — Только что пригнал грузовик. Он на метеостанции служил, ее закрыли, как раз последнее оборудование вывезли. Ну и…

Что было дальше, танкисту рассказывать в подробностях явно не хотелось. Впрочем, все и так было понятно даже сугубо гражданскому коменданту гарнизона.

— Дезертиры, — повторил Тамас, недовольно двинув челюстью, взирая на попутчиков Иркумова. Теперь и Уве присмотрелся к ним поближе.

Замотавшиеся, как и танкист, в одеяла, казались родственниками — отцом и сыном. Один довольно крепкий, широколицый дядька, застрявший где‑то между категориями "мужчина преклонного возраста" и "старик". Другой — совсем молодой, лет семнадцати — восемнадцати, растирающий красные щеки и побелевший нос. Роднило эту пару не внешнее сходство, а скорее взгляд. В глазах мужика и юноши засел… не то, чтобы страх… скорее тотальная растерянность, полное непонимание происходящего.

— А Тима убили, — тихо и все также потерянно пробормотал широколицый, кажется именно его Иркумов назвал Махадом. — Не успели мы его довезти…

Уве подумал, что "Тим" — это был четвертый беженец, тот, кого, наверное, уже обратили в пепел прометиевой горелкой вместе с одеждой и вещами гостей.

— Мы не дезертиры, — набычился Иркумов, но, перехватив холодный, как кусок полярного льда взгляд комиссара, быстро сдал назад. — Ну, не совсем…

Он подошел вплотную к прозрачной преграде, переступил босыми ступнями по холодному полу — будка отапливалась переносной печкой на прометиевых брикетах, но еще не прогрелась как следует.

— Господин комиссар, — почти просительно вымолвил отставной танкист. — Мы же не сдернули со службы совсем… Не в фавелы… В Танбранде сейчас такой пи… такое творится, что ни в сказке сказать. Руководства вообще нет, совсем. Полиция сама за себя, а энфорсеры и гвардия Теркильсена рубят всех, кто попадется под руку. Возьмите нас под командование, пошлите куда угодно, хоть зеленых гонять, хоть в передовое охранение. Но только чтобы с оружием, и командир толковый. А не как там…

Комиссар шагнул вперед, почти уперся лбом в стекло. Иркумов невольно выпрямился по стойке смирно, его примеру последовали двое напарников по бегству. У юноши то и дело спадало одеяло, так что его попытка соблюсти устав смотрелась довольно забавно.

Впрочем, никому не было смешно.

— Вас бы сейчас перед строем, да как положено, из десяти стволов, без приговора и разбирательства, за бегство перед лицом врага, — тихо и очень буднично протянул Хаукон в глубокой задумчивости.

Юноша, кажется, всхлипнул, широколицый побледнел, а Иркумов нервно качнул головой.

— Но посмотрим, — закончил Тамас. — Сначала пересидите карантин, а там видно будет. Попробуете бежать, даже хоть царапину на стене оставите — кончу всех без колебаний.

Иркумов не смог сдержать вздоха облегчения. Хотя комиссар не обещал ничего хорошего, но стало ясно, что беглецов не расстреляют. По крайней мере сейчас.

— Виктор? — не глядя на медика позвал Тамас, и Уве только сейчас вспомнил, что гарнизонный хирург тоже здесь, внимательно слушает.