Становой пристав совершенно прав. Бунт надо давить сейчас, жестоко, чтобы не разросся. Пока пара сел колобродит, но уже одна банда имеется.
– Унтер, если сейчас их не задавим, потом хуже будет. – Красные от недосыпания глаза пристава смотрят на Семеныча. – Шайку надо выловить. Крестьян надо усмирить. Ты же в Польше был.
А вот это удар ниже пояса. Нервы у дядьки не стальные, и при слове Польша он натурально звереет.
– Михаил Иваныч, выручай, у меня пятнадцать городовых, с твоими орлами нас двадцать четыре, и все, нету больше. Когда еще солдаты придут… Помоги, Христом Богом прошу.
– Пойдем, Василь Семеныч, – устало сказал Кондратьев и, покопавшись в чемодане, достал «вессон».
Если честно, то приставу повезло. Обратно из Твери мы ехали пустые, хотя по инструкции мы не должны были покидать вагон. Первые признаки анархии мы заметили издалека. Усадьба, похоже, горела. Добежав, я понял, что мы опоздали. Когда-то небольшой, но аккуратный дом уже сгорел, от него шел жар, в воздухе пахло гарью и, похоже, чем-то жареным. Перехватив взгляд дядьки, я все понял. Хозяев искать не надо, они в доме, вернее, в этих угольях. Поняли это все. Крестьян мы перехватили в двух верстах. Человек семьдесят неторопливо двигались по дороге. Многие были пьяные, у семерых были ружья.
– Стоять! – Рев пристава мог поспорить с паровозом.
Все это для меня происходило как какой-то сон.
– Товсь, – услышал команду Семеныча. – Пли.
Плотный мужик с винтовкой дергается и падает, затвор кверху, гильзу вон, патрон, затвор вниз, взвожу курок. Выстрел. Опять затвор… Выстрел… Выстрел…
– Вперед! Стой! Пли!
В общем, бунт был подавлен. Утоплен в крови. Тогда я убил четверых, практически безоружных. Раскаиваюсь ли я? Нет, если бы они устроили нападение на поезд, возможно, мог погибнуть я. Нам просто повезло. Выяснялось, что главарь шайки пронюхал о нашем вагоне, но крестьяне решили сначала пустить барину «красного петуха». Вот так.
Настоящее
Через два дня после рейда нас подняли по тревоге и придали в качестве группы захвата офицерам из охранного отделения. Погрузившись в старый ломовой фургон, не спеша поехали. Кучер, которого все звали Лукич, был наш, проверенный кадр. Всех революционеров ненавидел люто, его единственный сын погиб в теракте, устроенным Нечаевым.[4] Если честно, то он просто попал не в то место и не в то время. Парочка восторженных юнцов ехала с грузом нитроглицерина взрывать очередного сатрапа. Но бомба сдетонировала в пролетке, от кучера и пассажиров мало что осталось плюс еще семерых прохожих хорошо контузило.
Сотрудничал он за идею и денег за свои услуги не просил. Но капитан Мезенцев провел Лукича как секретного сотрудника, и пришлось тому получать жалованье. Именно он и предложил нам воспользоваться таким необычным способом доставки нас до нужного места. Комфорта в ломовике не было никакого, но зато маскировка была идеальная. Ну, кто мог подумать, что в этом старье может скрываться группа осназа.
Прибыв на место, сразу попадаем «в дружеские руки» офицеров из охранного отделения. Их было двое: штабс-капитан Зотов и поручик Залеский. Вместе с ними было трое нижних чинов.
Наша цель – дом, находящийся в конце улицы. Информации о нем нет никакой: ни плана, ни сколько там находится человек – ничего не известно. Похоже, еще недостаточно погибших, чтобы учитывать каждую мелочь. Хотя, с другой стороны, возможно, элементарно не хватило времени все выяснить.
Разбиваемся на группы, вернее, нас разбивают, причем нашим мнением не интересуются. Хреново, самое плохое, что могло случиться, произошло. Мы попали под командование людей, которые никогда нас не видели и не знали наших возможностей. К великому сожалению, «качать права» бесполезно, нас просто обвинят в неисполнении приказов со всеми вытекающими из этого последствиями. Скрипя зубами, подчиняемся.
В первую группу входят штабс, Михайлов, Овцын и Семеныч. У них самая сложная задача: тихо проникнуть в дом и повязать голубчиков. Командует захватом (ага, не дай бог живыми не взять, так головы снимут) наш поручик. Помню инструктаж штабс-капитана:
– Поручик, вы и ваши подчиненные должны брать подозреваемых живыми. – Осмотрев нас, продолжил: – Мне не нужны трупы. Хватит тех, что вы по лесам оставляете.
«Доказательств у вас нет, – подумал я, – а те, что последний раз положили, вошли в статистику дивизиона. В этом отношении все нормально».
– Вы не на войне.
«Ошибаешься. Мы на войне, только не понимаем еще этого».
– И запрещаю вести допросы арестованных, как вы привыкли.
«А вот это ты зря, экстренное потрошение вещь жестокая, но крайне эффективная».
– Вопросы есть?
– Есть. Кого будем задерживать? И есть ли у них оружие? – спросил Михайлов.
– Арестовывать будем политических. Оружия у них быть не должно.
«Скажи, что не знаю. Будем считать, что оно у них есть».
Нашу группу возглавил поручик Залеский, и этот приказ, увы, не обсуждается. К поручику я потихоньку приглядывался, впрочем, и так было видно, что заносчив он чересчур, живет по принципу «я всегда прав». Намучившись с ним, наверное, решили в поле с опытным «дядькой» поднатаскать. Наша задача проста: расположившись на заднем дворе, тихо повязать тех, кто попробует сбежать, кому удастся ускользнуть от первой группы. Вот только сил для этого мало. Наша попытка указать на это была оборвана приказом заткнуться и не лезть не в свое дело.
Места для «лежек» выбрали сами, поручик не дал никаких указаний, как нам действовать. Переглянувшись с Юрьевым, мы поняли, что толку от такого начальника не будет. Похоже, действовать придется вдвоем, благо на занятиях мы это отрабатывали. И… стоп, гости. Трое тихо выскользнули со двора.
– Стой, ни с места, – крикнул Залеский.
В ответ гремит выстрел, и я понимаю, что прежний расклад улетел к черту. Первый, убитый Юрьевым, валится на землю, остальные, шустро упав, начинают стрелять. Черт, поручик стоит, идиот, во весь рост и не торопясь выцеливает из «вессона» «боевиков». Стреляю в левого, похоже – задел. Вокруг выстрелы и мат Семеныча. Они успели спеленать своих и пришли к нам на помощь. Поручик тихо валится на землю. Некогда смотреть, что с ним, Овцын и Юрьев добивают моего подранка. Третий, самый шустрый, успевает юркнуть в пристройку. Похоже, в осаду сел, скотина, а это недопустимо, и так нашумели. Откладываю в сторону драгунку, достаю из кобуры «вессон» и, держась «мертвой» зоны, перебегаю к углу двора. Через минуту позади меня оказываются Семеныч и Овцын. А теперь штурм. Достаю «зарю» и, чиркнув запалом о терку, кидаю внутрь. Взрыв. Мгновенный бросок – и последний «боевик» скручен.
Бежим к Залескому и видим, что он убит: пуля попала прямо в голову. Вставать нехрен, пижон, теперь точно мозгов нет.
– Господин унтер-офицер, – говорит Семенычу Михайлов, – выставить посты.
– Есть.
– Дроздов, обыскать убитых. Собрать оружие и документы.
– Есть.
Приступим. Револьверы «гассер» армейские, сделанные в Австро-Венгрии. Две штуки. Их происхождение ни о чем не говорит. Откладываем их в сторону. Что у нас в карманах? Патроны в количестве двадцати семи штук. Денег ассигнациями тринадцать рублей. Паспорта… Так, у убитого, словившего своей башкой пулю, что делает невозможным его опознание, обнаруживаю два паспорта. А вот это интересно: один из паспортов австрийский.
– Вашбродь, – окликаю я проходящего мимо штабс-капитана. – Посмотрите…
– Мм-ать. Вот это вляпались.
– Вашбродь, гляньте на револьверы.
– Так. Давай этого покойничка повнимательнее осмотрим.
Вспомнив Таманцева в аналогичной ситуации, начинаю стягивать с убитого сапоги. Сапоги как сапоги, вроде ничего особенного. Тщательно ощупываю каждый сантиметр. Ничего. Проверим каблуки. Удача улыбнулась при осмотре левого сапога. Кончики пальцев нащупали маленькую впадинку.
– Похоже, что-то есть. Отрывать каблук, вашбродь?
