Кроме продуктов европейцы привезли в Америку железо и колесо. Это невероятно увеличило производительность: урожай кукурузы, например, которую раньше выращивали с помощью вспахивания и удобрения, теперь увеличился в разы, как и урожай картофеля.

Приход европейцев в Америку для местного населения был настоящей катастрофой. Ведь люди, которые пришли к ним с другого континента, обладали не только более эффективным оружием и общественным устройством, но и вообще совершенно непонятной для американских аборигенов культурой. Они несли с собой болезни, которые для местных жителей, лишенных иммунной защиты, становились смертельными, и проповедовали религию, которая, хотя и называлась религией любви, тем не менее не подразумевала никакой толерантности. Мало того, во имя этой религии сжигались люди и целые деревни, то есть происходил настоящий геноцид, по крайней мере в отношении араваков и карибов. Через двести лет та же судьба постигнет и народы Северной Америки. Впрочем, европейцы тоже заболевали непривычными для них болезнями аборигенов, а затем разносили их по всему миру.

Когда, примерно через сто лет после Микеле да Кунео, Новый Свет посетил Франческо Карлетти (флорентийский работорговец), там уже прочно господствовали испанцы со своим укладом, слегка смешанным, впрочем, с местными привычками. Большая часть продуктов, которые Карлетти там обнаружил, носила европейские названия, иногда даже диалектные.

Когда Карлетти пришлось есть кукурузу из-за отсутствия хлеба, он записал: «...тут все очень неудобно и всего не хватает, даже самых необходимых для жизни вещей, — особенно хлеба, его здесь не могут достать даже самые знатные люди, а вместо хлеба они едят то, что индейцы делают из кукурузы, то есть из того злака, который у нас называется турецким зерном». Это красноречивое свидетельство того, что в Тоскане в конце XVI века кукуруза была хорошо известна и имела в народе название «грантурко». Из другой записи Карлетти мы можем сделать вывод о том, что картошка, например, была для европейца еще в новинку: «...еще тут едят какие-то коренья, которые называются «пататас»; они белого цвета и, будучи сваренными или же печенными в золе, приобретают приятный вкус, почти как наши каштаны, и их даже можно есть вместо хлеба».

Карлетти вспоминает также, что из Европы привозили железное оружие. Он описывает с многими подробностями и покупку рабов в Африке, и их продажу в Америку, перечисляя все пошлины и предлагая читателю сравнить цены на рабов в Мексике и в Перу.

То, как Карлетти описывает альпака, показывает, что он был очень внимательным: он признал в этом животном родственника верблюда, тогда как испанцы вообще путали его с бараном: «В этой стране есть животные, на которых возят грузы и которых испанцы, что, по-моему, очень неправильно, называют carneros, то есть бараны, а вот индейцы зовут их pacchi, и из того, что я сам видел, могу сказать, что они очень похожи на маленьких верблюдов, разве что горба у них нету, зато ноги, шея и голова точно как у верблюда, правда, туловище меньше размером и, соответственно, они менее сильные. Их мясо вполне съедобно, а из их шерсти индейцы делают себе одежду». Книгу Карлетти так и хочется бесконечно цитировать, но я попытаюсь все-таки подытожить все вышесказанное и опровергнуть тем самым гипотезу так называемого «экономического проекта».

Понятно, что, когда мы смотрим из сегодняшнего дня, то есть через пятьсот лет, нам очень хочется думать, что все происходившее в те времена на американском континенте было частью некоего проекта. Но ведь на самом деле полного объединения не произошло даже в наши дни. Случилось всего лишь то, что европейцы обосновались в Америке, многие из них там разбогатели, некоторые разбогатели очень сильно и стали выписывать себе из Европы не только обычные продукты, но и привычные для них предметы роскоши. Золото и серебро, сахар, какао, хлопок и рабы были объектом обмена между европейцами из Европы и европейцами из Америки.

Во времена Эрнана Кортеса[64]кастильская корона запретила посадку виноградников и оливковых деревьев в «Новой Кастилии». Цель запрета очевидна и так, но посмотрим все же, что пишет по этому поводу Ф. Карлетти: «...в этой стране [в Мексике] нет вина, то есть виноградного вина, а также масла. Все потому, что Король не разрешает и не хочет, чтобы там обрабатывали землю и выращивали виноград и оливки, как в наших странах, потому что он желает, чтобы вино и масло поставлялись туда из Испании, что приносит его таможенной службе и его вассалам бесконечную прибыль». Однако на Перу этот закон не распространялся, и там масло и вино и производились и экспортировались, поскольку «...там собирали столько винограда, что хватало не только для того, чтобы удовлетворить потребность жителей Перу, но также чтобы снабдить Мексику и другие места... И нет нужды, чтобы все это привозили из Испании, что требует огромных расходов и очень неудобно, — ведь от одного моря до другого надо везти все это на спинах животных в глиняных сосудах».

Там, где это было возможно, например, в Лиме, испанцы не просто воспроизводили привычную для них жизнь, но даже делали ее более роскошной по сравнению с прежней жизнью в Испании. В Лиму поступало все серебро, добытое в Потоси[65], где на рудниках работали тысячи индейцев и где стремление испанцев бахвалиться своим богатством проявлялось даже в одежде их рабынь: «...а вот в праздничный день — удивительное дело — можно увидеть этих негритянок, очень гордых, в шелковых одеждах, в жемчугах и золоте... Но самое большое чудо — это роскошество той одежды, в которую одеты жены самих испанцев, и вообще все, что бы они ни делали, показывает их тщеславие».

Это упоение богатством иногда заставляло испанцев, как раз из соображений тщеславия, демонстрировать его и с помощью африканских рабов. Этому поддавалась, вероятно, и небольшая часть местных жителей, которые, освободившись от ацтекского ига, немедленно перешли под иго европейцев. Были, конечно, и такие индейцы, которые не хотели подчиняться и прятались в лесах или же пытались как-то выжить, оставаясь маргиналами в этом европейском обществе изобилия, где жить было очень дорого и где аборигенам полагалось выполнять всякую работу, которой не желали заниматься испанцы. Прежде всего это касалось рыбной ловли, «...потому что испанцы ужасно боятся этого презреннейшего занятия». Такое отношение к рыбной ловле сильно повредило гастрономической культуре стран, находившихся некогда в подчинении Испании, — ведь там рыба до сих пор не пользуется большой симпатией.

В Перу и Мексику завозились товары из Китая, из всех областей Америки, а также рабы из Анголы. За то, что ввозилось в Перу, платили серебром, добытым в Потоси: «Все эти товары, а также те, которые прибывают с испанским флотом, предназначены для удовлетворения нужд самих испанцев, а не индейцев, как, возможно, многие думают. Это ведь уже не те времена, что прежде, когда испанцы старались сочетать богатство и простоту: когда первые испанцы приезжали сюда, они добывали местное серебро и золото в обмен на всякие безделушки — колокольчики, скобяные товары, зеркала, разные ножички, стеклянные четки и прочее. А потом они просто завладели всеми здешними благами, вместе со всей страной и всеми людьми, силой оружия, и до сих пор этим наслаждаются».

Индейцам доставались разве что новые болезни, губительные для них: «В этой стране население быстро уменьшается в количестве... очень много народу умирает... в результате долгой болезни аборигены гибнут; это несчастье постигает только их, а испанцев нет, при этом сами испанцы так ужасно обращаются с аборигенами, что часто сами бывают виноваты в их смерти... И вместо того, чтобы платить им за работу (ведь те добывают для них еду), испанцы только говорят им плохие слова и плохо с ними поступают. Из-за этого и прочего бесчеловечного обращения индейцы умирают и вскоре, возможно, исчезнут вовсе, как уже случилось на острове Сан-Доменико и на нескольких других островах, где, когда их открыл Колумб, жило много народу, а теперь они пустынны и необитаемы».