Одним из немногих федеральных информационных агентств, уделивших серьезное внимание теме калмыцких этнических чисток, стало ИА КЕ6М1М. Оно опубликовало интервью со старшим братом убитого – Максимом Брызгуновым, проходящим сейчас срочную военную службу на Северном флоте.

– Максим, расскажи подробнее о своем брате.

– Мой брат Брызгунов Евгений Геннадьевич, 1989 года рождения. Братишка у меня был умница, не пил, не курил. В школе хорошист был. Потом за мной пошел в автодорожный колледж. В колледже, когда я учился, за ним всегда присматривал. Он ни на шаг от меня не отходил. Во время обучения я стал заниматься силовым троеборьем. Я шутил над братом, говоря, что он слабее меня. Он не хотел заниматься спортом, я его заставил, и результаты у него пошли лучше, чем у меня. Он стал чемпионом республики по пауэрлифтингу. Ну что можно сказать насчет того, что у нас здесь в Калмыкии творится? Это не первый случай.

– До того как ты ушел в армию, это было?

– Да, были такие случаи, и не раз.

– Откуда эти «гасконцы»? Они чеченцы, дагестанцы?

– Нет. Все из Калмыкии. Кетченеровский район, Логай, Городовиковск – вот эти все районы, оттуда едут «колхозники» в Элисту. Были драки и раньше.

– Почему «гасконцы» сюда едут, их вытесняет кто-то?

– Жители некоренных национальностей из городов уезжают – появляются вакансии на работу. Свои же их и тянут сюда обещаниями лучшей жизни. Я вот сейчас из армии приду, куда мне идти на работу? В то же МВД? И кем я там буду, каким-нибудь старшиной? За эти 5 тысяч я ни семью не смогу содержать, ничего. А те сюда приезжают, они и в университет, и везде поступят. Им там дорога открыта.

– Как ты считаешь, родители смогут здесь остаться жить после смерти твоего брата?

– Я не знаю, как родители, но когда я вернусь, буду настаивать, чтобы мы уехали. Папу моего там ничто не держит. Его родные все уже уехали в город Благодарный. Невозможно стало жить, хотя дедушка у меня. всю жизнь в Калмыкии проработал… Дядьку моего не раз избивали. Длинная история; они тоже отсюда уехали. Теперь вот нас зовут.

– А куда бы вы уехали?

– Везде хорошо, где нас нет. Но мне кажется, что будет все же лучше, чем здесь. Хотя бы можно будет спокойно выйти на улицу и видеть, как радуются и гуляют дети. Я вот с девушкой до армии гулял. Сижу дома и маршрут продумываю – какой день недели, где собирается молодежь, где не собирается. Это ужас. Я слышал, что это все идет целенаправленно. Не знаю, чего они хотят.

– Кто разжигает конфликт?

– Ничего не могу сказать… Мне кажется, это все идет от родителей. У нас в семье никогда не настраивали нас, чтоб враждовать с кем-то. Никогда не было такого. А вот если в семье настаивают, что вот таких-то надо ущемлять, дети слушают, родителям начинают подражать. Да вот пройдитесь, по стенам посмотрите. V нас в проулке написано: «Бей…» и далее название нашей национальности. В армию я не буду возвращаться. Не хочу служить по контракту. Какая служба, когда я здесь Родину защищаю, а на этой родине моих родных убивают?

ГЛАЗАМИ ОЧЕВИДЦА: Январь 2005 года. Санкт-Петербург

Толерантная кровь. Смерть олимпийского чемпиона Дмитрия Нелюбина, убитого выходцами с Кавказа, оказалась обществу неинтересна («Известия»)

В Санкт-Петербурге – городе, который только ленивый не назвал столицей скинхедовского движения, – в новогоднюю ночь произошло столь привычное для правозащитного движения «преступление ненависти», только с точностью до наоборот. Убитый – русский парень, семикратный чемпион мира по велоспорту Дмитрий Нелюбин. Его предполагаемые убийцы – представители нацменьшинств, выходцы с Кавказа. Любое преступление такого рода сразу становится объектом межнационального восприятия: таковы законы социальной психологии. Поэтому большинство родственников и друзей спортсмена теперь не любят всех кавказцев. СМИ обошли это событие стороной, зато тему Нелюбина успешно стали эксплуатировать праворадикальные движения. В итоге смерть человека, который никогда не страдал ксенофобией, стала искрой, которая разжигает пожар национальной ненависти. И таких искр в России уже тысячи.

Справка «Известий»: Имя заслуженного мастера спорта Дмитрия Нелюбина прогремело на весь мир в 1988 году на Олимпиаде в Сеуле после победы в командной гонке преследования на 4 километра . Нелюбин вошел в Книгу рекордов Гиннесса как самый молодой олимпийский чемпион среди мужчин-велогонщиков. До 22 лет он еще 7 раз становился чемпионом мира по велоспорту, обеспечив себе прочное место на историческом спортивном Олимпе XX века. Из большого спорта Дмитрий Нелюбин ушел в 26 лет. Долгое время жил в Бельгии жизнью рядового эмигранта. 3 года назад вернулся в Россию, стал заниматься бизнесом по продаже велосипедов. За 2 месяца до гибели у него родился сын Тимофей.

«В ту ночь ребята впервые сказали слово „черные“

Тимофей Нелюбин совершенно спокоен. У него уже режутся зубы, а он не плачет. Над его кроватью – фотографии отца. Вот 17-летний Дима в 1988-м с золотой медалью на Олимпиаде в Сеуле. Тимоша тычет пальцем в фотографии и о чем-то с ними разговаривает. В отца попадает чаще других – потому что на всех фотографиях он заразительно улыбается. Года через 3, когда Тимофей спросит маму, почему у других детей есть папа, а у него нет, он узнает, что папу убили в новогоднюю ночь. Еще года через 3 кто-нибудь проговорится, что убили его шестеро парней с Кавказа и их не нашли. Мать Тимофея, Наталья Алексеева, очень много думает над тем, как правильно объяснить Тимофею эту смерть, потому что если объяснить неправильно, то он, когда вырастет, будет ненавидеть всех парней с Кавказа. Так сказал психолог. Но пока Наталья ничего не придумала. Потому что вот уже 3 месяца чувствует, что сама не может преодолеть этой ненависти.

Спокойствие Тимофея – единственное, что ободряет 22-летнюю мать. После смерти Дмитрия они с полугодовалым Тимофеем живут только за счет того, что одна организация, которую возглавляют друзья Димы, дает Наталье регулярные заказы на перевод текстов. Это позволяет платить за съемную квартиру и кое-как сводить концы с концами. По закону олимпийскому чемпиону полагается собственная квартира, но в 1988 году решили, что Нелюбин еще слишком молод, а потом в России начались реформы, и вопрос о квартире стал риторическим.

Наташа заваривает чай, который покупал еще Дима. После смерти у него 2 вдовы – одна по паспорту, другая по любви. С Наташей он прожил гражданским браком 2 последних года, она родила ему сына, но развестись со своей первой женой, гражданкой Бельгии, он не успел: очень сложная в Бельгии процедура развода. Скорбят по Диме обе вдовы – и Наташа, и Марийка. А Тимоша совершенно спокоен.

Обычный, здоровый ребенок. От других детей он пока отличается лишь одним: Тимоша никогда не будет радоваться в Новый год.

– Мы уже третий раз справляли этот праздник в одной и той же компании, – Наташа листает фотоальбом со снимками той ночи. – Кроме нас там были моя сестра Аня с мужем Сашей Панкратовым и наши общие друзья Игорь и Вика Смирновы. В ту ночь в квартире у Панкратовых с нами было четверо детей: мы решили сделать такой семейный праздник, заказали Деда Мороза с подарками. Где-то без пятнадцати пять они с Викой и Игорем пошли вниз запускать фейерверк, а мы с Аней остались смотреть за детьми. Саша задремал, и они решили его не будить. Панкратовы живут на 5-м этаже, их окна выходят на площадь, где пересекаются улицы Рентгена и Льва Толстого. На этой площади, возле бассейна «Петроградец» Дима, Игорь и Вика и устроили фейерверк. Я смотрела на все это из окна. Дима кричал мне снизу: «С Новым годом!», я в ответ махала ему руками. Потом я увидела, как к ним подходят двое в темных пуховиках. В этот момент дочка Вики заплакала, и я сняла ее с окна. Когда подошла снова, то на площади Вики уже не было, вокруг Димы стояло четверо каких-то парней, он им что-то объяснял, двое других были рядом с Игорем, и от одного из них он отбивался руками. В этот момент в квартиру ворвалась Вика с криком: «Вызывай ментов, буди Панкратова!» Когда я сделала то и другое и опять подошла к окну, Дима на гнущихся ногах бежал к дорожному бордюру. Еще через секунду он упал, а эти шестеро спокойно ушли. Я хотела бежать вниз, но девчонки меня не пустили: «Ты там ничем не поможешь». Дальше уже все было как в тумане. Через час, а может, и два пришли ребята, сказали, что Диму порезали черные, что он в больнице, что рана вроде несерьезная. Я помню, как меня резануло тогда слово «черные» – раньше ни Игорь, ни Саша такого слова никогда не употребляли.