Относительно слабое развитие просоветского партизанского движения на Украине по сравнению с Белоруссией и оккупированными областями РСФСР объясняется рядом факторов. Исторически украинские земли всегда были богаче белорусских, а значит, население — зажиточней. По этой причине оно более жестоко пострадало в ходе революции, а позднее — от коллективизации и вызванного ею голода. Голод на Украине оказался сильнее, чем в Белоруссии, еще и потому, что сельское хозяйство созданием колхозов было подорвано здесь основательней. Но к началу Второй мировой войны оно частично восстановилось и, благодаря лучшим климатическим условиям, по-прежнему превосходило по производительности сельское хозяйство Белоруссии. Последней же в ходе войны пришлось снабжать группу армий «Центр» — самую многочисленную, из всех немецких групп армий на Востоке. Поэтому продовольственные поставки для оккупантов вызывали здесь особенно сильное недовольство. Кроме того, природные условия Белоруссии, покрытой лесами и болотами, идеально подходили для партизанской войны.

Благодаря этому в белорусских лесах осело гораздо больше красноармейцев-окруженцев, чем в украинских степях, что также создало массовую базу для просоветского партизанского движения.

Следует учитывать и то, что на Западной Украине самой влиятельной среди местных жителей была Организация украинских националистов. Националистические же организации в Белоруссии никогда не были столь популярны, хотя здесь, как и на Украине, продолжалось острое противостояние с польским населением. Если в Галиции и на Волыни украинцы в этом противостоянии опирались на ОУН и УПА, то в Белоруссии православные белорусы (в отличие от белорусов-католиков) видели в советских партизанах своих соратников по борьбе с поляками.

В других оккупированных союзных республиках размах партизанского движения был еще меньше, чем на Украине. К 1 апреля 1943 года на всей занятой немцами территории насчитывалось 110889 партизан, находившихся главным образом в Белоруссии, на Украине, в Крыму, а также в Смоленской и Орловской областях. В Эстонии в это время действовали три диверсионные группы из 46 человек, в Латвии — 13 групп общей численностью в 200 человек и в Литве — 29 групп, насчитывавших 199 человек. Население прибалтийских государств в подавляющем большинстве не питало никакой симпатии к советскому строю и смотрело на германскую оккупацию как на меньшее зло. А в Молдавии из 2892 партизан этнических молдаван было лишь семеро, а основную массу составляли русские, украинцы и белорусы. Песня про «смуглянку-молдаванку, собирающую партизанский молдаванский отряд» — не более чем поэтическая фантазия. Молдаване явно предпочитали вернуться в состав Румынии после года советского господства.

Общее же число участников советского партизанского движения, если предположить, что на остальных землях действовало примерно столько же партизан, сколько на белорусской, можно оценить примерно в полмиллиона человек (только в боевых частях).

Коллаборационистов среди военнопленных и жителей оккупированных территорий, замечу, было гораздо больше, чем партизан и подпольщиков. Только в вермахте, в военных и полицейских формированиях СС и СД служило, по разным оценкам, от одного до полутора миллионов бывших советских граждан. Кроме того, по нескольку сот тысяч человек состояло в местной вспомогательной полиции и крестьянских отрядах самообороны, с одной стороны, и служило старостами, бургомистрами и членами местных управ, а также врачами и учителями в открытых немцами школах и больницах, с другой стороны. Правда, трудно сказать, насколько можно считать коллаборационистами тех, кому приходилось работать в оккупационных учреждениях, чтобы элементарно не умереть с голоду.

Теперь о безвозвратных потерях. К1 января 1944 года они составили по отдельным республикам и областям (без Украины и Молдавии): Карело-Финская ССР — 752 убитых и 548 пропавших без вести, а всего 1300 (из этого числа лишь у 1086 были известны фамилии и адреса родных); Ленинградская область — 2954,1372,4326 (1439); Эстония — 19, 8, 27; Латвия –56, 50,106 (12); Литва— 101,4,115 (14); Калининская область — 742,141, 883 (681); Белоруссия — 7814, 513, 8327 (389); Смоленская область — 2618, 1822, 4400 (2646); Орловская область — 3677, 3361, 7038 (1497); Краснодарский край — 1077, 335, 1412 (538); Крымская АССР — 1076, 526, 1602 (176); всего — 20 886, 8680, 29 566 (8487). Эти цифры наверняка неполны, но они достаточно хорошо иллюстрируют сравнительную интенсивность боевой деятельности партизан в различных регионах.

К этому надо добавить, что в оставшиеся до конца партизанского движения семь месяцев советские партизаны понесли наибольшие жертвы, вызванные предпринятыми против них крупномасштабными карательными операциями с участием армейских соединений. Только в Белоруссии партизаны потеряли тогда 30 181 человека убитым, пропавшим без вести и пленным, то есть почти вчетверо больше, чем за предшествовавшие два с половиной года войны. Общие же безвозвратные потери советских партизан до конца войны можно оценить как минимум в 100 тысяч человек.

Мы привыкли думать, что проводившаяся партизанами «рельсовая война» чуть ли не парализовала немецкий тыл. Согласно донесениям партизан, только в апреле — июне 1943 года, в самый ее разгар, они пустили под откос свыше 1400 вражеских эшелонов. Всего же за годы войны они вызвали крушение более 21 тысячи поездов. Но так ли уж надежны указанные данные? Ряд архивных документов позволяет в этом усомниться.

Самое интересное, что в Москве устанавливался план, сколько партизаны должны совершить диверсий на железной дороге или нападений на вражеские гарнизоны. Например, в 1943 году в ходе операции «Концерт» партизанам только в Белоруссии предстояло подорвать 140 тысяч рельсов. Многие бригады отрапортовали о значительном перевыполнении плановых показателей. Пономаренко радостно докладывал Сталину: бригада Дубровского справилась с заданием на 345 процентов, бригада Маркова — на 315 процентов, бригада имени Заслонова — на 260 процентов, бригада Романова — на 173 процента, бригада Белоусова — на 144 процента, бригада народных мстителей имени Воронянского — на 135 процентов, бригада Филипских — на 122 процента… Цифры радовали начальственный глаз, только вот немецкие эшелоны все шли и шли к фронту. В ходе войны ни одна оперативная перевозка вермахта на Востоке не была сорвана и ни одна крупная наступательная операция германских войск не началась с опозданием из-за действий партизан.

Порой доходило до того, что между партизанскими отрядами устраивали соцсоревнование. Так, 30 декабря 1943 года командир партизанской бригады имени Флегонтова Жохов издал приказ: «В ознаменование 26-й годовщины Красной Армии и ее славных побед, достигнутых в борьбе против немецких захватчиков, приказываю… развернуть с 1 января по 22 февраля 1944 года социалистическое соревнование между отрядами, взводами, отделениями и партизанами. В основу социалистических обязательств положить выполнение месячных планов боевой и политической работы». Была даже придумана шкала оценки различных боевых операций. Например, выше всего — в 75 баллов — расценивалась ликвидация гарнизона или железнодорожного эшелона со взятием трофеев. То же самое, но без трофеев тянуло лишь на 50 баллов, а уничтоженная пушка — на 10.100 патронов, захваченных у врага, оценивались в балл. Столько же давали за одного сраженного неприятеля. Трофейная винтовка приносила участнику соревнования два балла, а взорванный шоссейный мост — три. Кроме почетных грамот и переходящих знамен победители награждались оружием.

Припискам в партизанских донесениях сильно способствовал и приказ Пономаренко от 3 августа 1942 года, которым устанавливались своеобразные «нормы» подвигов для награждения партизан «Золотой Звездой» Героя. Она полагалась за «крушение военного поезда не менее 20-ти вагонов, цистерн или платформ с живой силой, техникой, горючим или боеприпасами с уничтожением состава с паровозом… за уничтожение складов с горючим, боеприпасами, продовольствием, амуницией… за нападение на аэродром с уничтожением материальной части… за нападение или уничтожение штаба противника или военного учреждения, а также радиостанции и за другие выдающиеся заслуги».