Впрочем, и персональные дела его клиентов велись вовсе не так хорошо, как он описывал. Достаточно привести в пример трагедию теннисной королевы Мартины Навратиловой. Когда Мартина стала жить с Джуди Нельсон, уроженкой Техаса и матерью двоих детей, отдел по связям с общественностью «Ай-Эм-Джи» распространил трогательную историю о двух близких подругах, связанных одним общим интересом: карьерой Мартины. Через семь лет пара распалась, и тот же отдел начал представлять г-жу Нельсон как «хитрую, жадную до денег суку», рассчитывающую получить миллионы на скандале. По ее словам, эта тактика «очень давно была разработана менеджментом Мартины»[868]. Дело, возбужденное ею против Мартины, никогда не должно было дойти до суда. Однако оно разбиралось в окружном суде и напрямую транслировалось по сети Си-эн-эн. Миллионы людей видели, как Мартина плакала на скамье для свидетелей, когда ей задавали вопросы о любовных подарках и документах на недвижимость. В конце концов она предпочла решить дело миром, отдав г-же Нельсон дом в Остине и большую сумму денег.

Хотя подобные потрясения могут случиться и в самой упорядоченной жизни, создавалось впечатление, что воля мисс Навратиловой к победе, всячески подстегиваемая «Ай-Эм-Джи», втянула ее в неприятности, которых вполне можно было избежать. В документальном телефильме, выпущенном в лето ее ухода из большого спорта[869], Мартина открыто рассказала о том, что она лесбиянка, и упрекнула прессу во вмешательстве в личную жизнь. Она не упоминала о своем менеджменте и его роли в своей жизни, но в ходе подготовки к съемкам, у себя дома, она выдала афоризм, не менее яркий, чем любой из деловых советов Маккормака. «Хотите знать, что значит быть прямым участником? — спросила Мартина. — Представьте себе омлет с ветчиной. Курица имеет к нему отношение. Свинья — прямая участница»[870]. Она вполне могла иметь в виду отношения между агентом и спортсменом.

Когда яйца оказываются на сковороде, Маккормак исчезает из виду. На публике он предстает этаким мистером Чистюлей, не имеющим ничего общего с гадкими агентами, берущими по десять процентов комиссионных. Он — не агент, он — гуру менеджмента. Его младенческая пухлость и чистота святоши излучают истинную невинность. Если вы спросите его о каких-либо этических конфликтах в его работе, он сделает удивленную мину. «Меня бы обеспокоило, — говорит Маккормак, — если бы кто-то мог указать на что-то, что нанесло моральный, этический — да просто любой вред нашим клиентам. Но я не думаю, что мы совершили что-то подобное»[871]. Образцом для подражания он считает Арнольда Палмера, который, отыскав свой мячик в зарослях, ставит его на десять ярдов дальше, чем положено, чтобы ни у кого не зародилось и тени подозрения, что он имеет какие-то преимущества. В этом, по мнению Маккормака, и состоит истинная святость.

Его первая и единственная реакция на критику проста: он действует в интересах спортсменов и не делает ничего, что могло бы нанести ущерб области, в которой он работает. Он приводит в качестве примера австралийского магната Керри Пакера, убедившего низкооплачиваемых крикетистов уйти с матчей «Тест» и проводить ночные игры, транслировавшиеся по его «Каналу 9», в разноцветных пижамах. Пакер помог крикетистам разбогатеть, но изуродовал культуру крикета — игры, которая может продолжаться по пять дней подряд, но не обязательно заканчивается результативно. Стремившемуся к быстрому обороту средств магнату подобная неторопливость была не по душе. Пакер заменил крикет его суррогатом — игрой, изобилующей сильными ударами и мгновенными переигровками, но лишенной изящества и достоинства. Она собирала огромные толпы зрителей и в конце концов была признана официально, что нанесло большой ущерб настоящей игре. Если Маккормак собирался идти по пути Пакера, это означало смертельную опасность для будущего музыки.

В одной из наших бесед Маккормак описал систему музыкальной жизни как безнадежно неэффективную — «то же самое было с крикетом, пока за дело не взялся Керри Пакер», сказал он. У «Ай-Эм-Джи» сложилось собственное отношение к концертам звезд и к массированному спонсорству. Каждый год должны появляться новые таланты и новые фестивали. Надо лишь применить разрушительные методы, придуманные для спорта. А остальная музыкальная инфраструктура либо будет слаженно подпевать, либо просто исчезнет сама собой.

Если музыка хотела пережить Маккормака, ей необходимо было найти изъян в его броне — а это казалось почти невозможным. На протяжении трети века Маккормак не встречал на своем пути никаких препятствий. Официальные власти вмешались в его деятельность всего один раз, в 1983 году, когда комитет палаты общин, возглавляемый бывшим министром по делам спорта Деннисом Хауэллом, выразил озабоченность ростом влияния «Ай-Эм-Джи» на события общенационального масштаба — такие, как Уимблдон и Открытый чемпионат Великобритании. Политики насторожились после того, как в 1973 году, во время объявления бойкота Уимблдона профессионалами, Маккормак представлял на переговорах не только чемпионат как таковой, но и лидеров обеих фракций теннисистов — Джона Ньюкомба от бастующих и Роджера Тейлора от участников. Эта ситуация, заявил Хауэлл, «чревата конфликтом интересов и не может не вызвать недоверия общественности». Впрочем, даже столь серьезное обвинение из столь серьезного источника не поколебало позиций Маккормака. Теннис, гольф и Би-би-си так нуждались в нем, что скорее согласились бы навлечь на себя гнев политиков, чем потерять «Ай-Эм-Джи». Он занял ключевую позицию на линии соприкосновения спорта и средств массовой информации и делал все для того, чтобы Господь не лишил его своего расположения.

Маккормак вставал каждое утро в 4.30 и диктовал уже ожидавшему его секретарю, ставя одновременно крестики и галочки на листке желтой разлинованной бумаги с записанными на нем делами на текущий день. Он просчитывал заключавшиеся компанией сделки до последнего цента, хотя сам не был жадным человеком и, по слухам, получал в «Ай-Эм-Джи» далеко не заоблачную зарплату. Но он не признавал никаких ограничений на пути к поставленной цели, и тем, кто хотел помешать ему, приходилось считаться с его неудержимыми амбициями. Мелким сошкам импонировала его готовность выслушивать новые предложения и делать долгосрочные инвестиции, даже если прибыли ожидались не раньше, чем через пять или семь лет. Подобный подход давал ему еще одно преимущество в музыке. Классический менеджмент не мог позволить себе заглядывать так далеко. Не стремился он и к такому глобальному охвату. Если концертный агент хотел договориться о гастролях оркестра в Японии, ему приходилось несколько раз летать в Токио и останавливаться там в чудовищно дорогих отелях. Агентство «Ай-Эм-Джи артисте» договаривалось о гастролях через собственное отделение в пригороде Токио, в результате чего расходы и цены оставались на допустимом уровне.

Музыкантам и их агентам «Ай-Эм-Джи» казалось абсолютно непотопляемым. Конечно, и у «Ай-Эм-Джи» случались неудачи в разных областях, хотя ни одна из них не оказалась настолько серьезной, чтобы повредить бизнесу в целом; впрочем, сам факт таких неудач свидетельствовал о наличии у фирмы уязвимых мест, В теннисе Маккормак промахнулся с Беккером и Граф. К тому времени, когда он подобрался к ним, они уже связали свою судьбу с европейскими менеджерами. Все знали, что в Германии его позиции слабы. Он рассчитывал сделать своим тевтонским героем Бернхарда Лангера и даже выстроил в расчете на него немецкий чемпионат «Мастерз», но Лангер потерял в мастерстве. Он заявил свои права на Михаэля Шумахера еще до того, как тот выиграл Гран-при в своем первом сезоне. Однако автогонки интересовали сравнительно немногих и не могли рассчитывать на такие рейтинги, как теннис или гольф. Чтобы показать свое отношение к происходящему, Маккормак отнял права на трансляцию из Уимблдона — любимых кортов Штефи и Бориса — у государственного немецкого телевидения и продал их кабельному каналу. Когда Граф в следующий раз выиграла турнир, Марк переменил канал. Тем не менее Германия — государство, имеющее колоссальный вес в классической музыке, — оставалась крепким орешком для «Ай-Эм-Джи».