– Не хочу начинать все сначала. Зачем повторять прошлое, его нельзя повторить.

– В том же виде да, но, в общем, повторить можно. Ты сумашедшая, – тихо заметила Юля. Она подняла голову и взглянула за окно, где мелькали отблески рекламы. – Ты же сама не хочешь того, чтобы все осталось как прежде.

– Оставь меня в покое.

– Да я-то оставлю, а сама себя сумеешь оставить? Пришел любимый человек, пусть через столько лет, но пришел. Он же всю жизнь не мог решиться прийти, а когда решился, когда понял, что это необходимо, что он не может оставлять все в прошлом и жить им, при том для вас обоих, ты его выгоняешь. Зачем?

– Да не знаю, я! А что он приперся опять с этим дурацким букетом, опять пришел в тоже время. Он что не мог прийти в другое время? Как обычно приходят! Зачем все эти театральные постановки? Он, видите ли, пришел в то время, когда ушел двадцать лет назад. Да это было так давно, что мы уже изменились. Мы стали другими. Надо было тогда возвращаться.

В голосе Ольги не было истерики, не было обиды, было отчаяние.

– Ему возвращаться, а тебе бежать за ним, – философски заметила Юлька. – Да все мы стали другими за двадцать лет, но не изменилась любовь. Мы можем влюбляться в любом возрасте. Любовь не спрашивает, сколько нам лет. Тебе повезло, что он любит, ты любишь. Так что, ничего не изменилось. Мне бы так.

Ольга встала и снова подошла к окну. Она смотрела на ночной город; внизу по улице сновали машины, уличные фонари освещали пятнами света асфальт, по которому прогуливались люди, наслаждаясь последними теплыми вечерами, за которыми придут холодные и скучные дожди. Она столько раз смотрела на дождь из этого окна, наблюдая за его потоками, что уже привыкла. Но сейчас она боялась этой серости, так как дождь принесет с собой тоску, потому что она уже переступила точку не возврата, и надежда уйдет из ее сердца, из ее дома. Вот тогда в доме будет полная тишина, которая из ее слез, из сумерек, из ее прошлого будет сплетать паутину одиночества, с рисунком его лица. Лица не того молодого Виктора, а того, которого она видела сегодня снова. За двадцать лет его черты потускнели, но сегодня снова проявились, и беда была в том, что уже не отпустит.

– Я просто испугалась, – поведала она от окна, – испугалась не его прихода, а себя. Я уже привыкла жить так, как живу и любое изменение в жизни воспринимаю, как катастрофу.

– К такой жизни нельзя привыкнуть, с ней только можно смириться.

– Да! Да! Да! – повторяя, Ольга повернулась. – Смирилась, но это моя жизнь: тихая и спокойная. Мне в ней уютно.

– Тебе в ней погано.

– Это верно. Налей.

Юля наполнила фужеры шампанским, которое еще было в бутылке. Встряхнула фужер и, подняв, посмотрела сквозь него. Пузырьки поднимались и лопались.

– Вот так и мы, что-то пытаемся себе доказать, создавая вокруг себя видимость брожения идей, поступков, а когда добиваемся их претворения, они вдруг исчезают, лопаются, как эти пузырьки, словно их и не было. Иногда думаешь. А зачем все это было надо: суетиться, что-то изображать. Для кого? Для себя, чтобы потом понять что суета, не приносит радости.

– Это дает нам вкус жизни. Не дает превратиться в уксус.

– Если так, то ты в уксусе уже давно. В уксус можно превратиться раньше, чем бы того хотелось. И главное, что вкус будет ужасный не только внутри, но и проявиться на лице кислой миной, от которой всех воротит, и как следствие мы, понимая это, создаем видимость, что все замечательно, обманывая в первую очередь себя.

– Ну, тебе-то что! У тебя есть сын.

– Это правда, – голос Юльки потеплел. – Это позволяет мне не киснуть. А может быть и тебе?

– Что мне?

– Родить, – предложила Юлька.

– Нет уж. Дети должны рождаться по любви, а не для утешения старческого маразма.

– Согласна. Я когда рожала – любила отца моего сына. То, что было потом сейчас уже не важно, пережила, зато теперь, он у меня есть. А может быть его вернуть? Позвонить ему.

– Я не знаю его номера.

– Узнаем по справочному. Найдем.

– Нет. И не это главное. Что я ему скажу? Виктор возвращайся, я была глупа и передумала.

– Дважды глупа.

– Дважды глупа, – согласилась Ольга. – Но его стишок был тоже глуп, особенно на фоне опоздания. Нет. Никого я возвращать не буду. Что сделано, то сделано.

– Это уже твоя вторая глупость за сегодняшний день и третья в жизни.

– Ты думаешь, у меня не было других глупостей в жизни? – усмехнулась Ольга.

– Не знаю. Я говорила по отношению к Виктору.

Ольга подошла к столу и села. Взяла фужер, сделала глоток: – Что теперь рассуждать.

– А что тебе еще остается делать, как не рассуждать.

– Забыть.

– Не получится. Двадцать лет помнила, а за один вечер хочешь забыть.

– За один не получится, – снова согласилась Ольга, – но у меня теперь будет время, чтобы точно забыть, ну если не забыть, то хотя бы, не вспоминать.

– Ты сама-то в это веришь?

– Нет, конечно, – засмеялась Ольга, – но надо же себя в этом попытаться убедить, но хватит об этом. Моя глупость и мне с ней жить дальше, коротать вечера.

– Да, вы с ней подруги.

– Ты себя имеешь ввиду?

– В отличие от тебя, я не настолько глупа.

– Сейчас пойдешь за ним.

– Так я не он, я вернусь.

– Я действительно испугалась, когда его увидела, не знала что сказать.

– Держалась ты молодцом.

– Это от страха.

– Вот от страха и выгнала. Ладно, не буду травить тебя, ты и так вся напугана.

Обе замолчали. В доме повисла тишина, нарушаемая мелодией, доносившейся из телевизора. Раздался телефонный звонок.

– Послушай, кто там? – попросила Ольга подругу, – а то я могу и сорваться.

Юля поднялась и прошла к телефону, что стоял в прихожей.

– Слушаю, – произнесла она размеренным, уставшим голосом.

– Это Юля?

– Да, – удивилась она, что ее узнали по голосу, и по чужому телефону.

– Это Виктор. А что Оля все еще такая же злая?

– Нет уже. Это же был всплеск. А ты где? – спросила она тихо, чтобы не услышала Ольга.

– В подъезде.

– Так ты не ушел! Подходи к двери, я тебе открою.

Все это время Виктор стоял в подъезде между этажами у окна. Он смотрел на ту же улицу, что и Ольга. Он понимал, во всяком случае, убеждал себя в том, что Ольга обиделась на него за то, что он двадцать лет не приходил. Но она не знала, что все эти двадцать лет он только и жил надеждой на встречу, случайную встречу, но ее все не было, и вот тогда он и решился. Он не хотел уходить, так как не был уверен, что сможет прийти сюда снова через двадцать лет, еще за одной попыткой. Что будет за эти следующие двадцать лет. Виктор решил позвонить, и очень обрадовался, когда трубку сняла Юля, так как не знал, что скажет, если трубку снимет Ольга. После разговора с Юлей, он поднялся к дверям квартиры, и та открыла дверь: – Проходи.

Он вошел, бросил плащ на столик и прошел в комнату. Увидев его, Ольга лишь вымолвила: – Ты.

– Я. Снова я.

– Да ты проходи, что стоишь в дверях, – подтолкнула его сзади Юля, оставшись на месте – я думаю, вам есть о чем поговорить. Главное не наделайте еще глупостей, а я пошла, – и, повернувшись, она сдала пару шагов, но обернулась и спросила: – А что за стишок:

Виктор взглянул на Ольгу, а затем снова к Юле:

– Мне букет из алых роз, исколол все пальцы в кровь. Что с ним делать я не знал, потому и опоздал.

– И это все?

– Все, – ответил он.

– Вам обоим надо лечиться от глупости, и лекарство у вас одно.

Юля повернулась и вышла из квартиры, тихо закрыв за собой дверь.

Они стояли напротив друг друга и смотрели, вглядываясь в знакомые милые черты, которые хранили в своей памяти. Ольга села за стол.

– Что стоишь? Садись, раз вернулся.

– Можно, да? – и Виктор сел напротив нее.

– Есть хочешь?

– Даже очень. Ты всегда вкусно готовила.

– Что, еще помнишь? Ешь, нечего на меня пялиться глазами.