После небольшой отсидки в зиндане Дольникова, словно кошка, могла легко ориентироваться даже в темноте.

Она хорошо представляла себе, как устроен этот блокпост. Частично он обнесен бетонными панелями – это чтобы боевики, коль им удастся незаметно подобраться к «блоку», не пожгли из гранатометов бронетехнику и не смогли прицельно бить по жилым строениям. В южном направлении – давно не паханное поле, посеченное глубокими морщинами ирригационных каналов и поросшее мелким кустарником. Этот сектор остается неогороженным, но он, во-первых, открыт для наблюдения, а во-вторых, простреливается из бойниц небольшого и приземистого сооружения, смахивающего на бетонный дот. Плюс к этому на ближних подступах поле наверняка нашпиговано минами, уж точно установлены «растяжки» и «сигналки».

С противоположной, северной стороны параллельно трассе тянется лесопосадка. В районе самого «блока» деревья вырублены – примерно на полторы сотни метров по обе стороны от «пунктира». Опять же – чтобы лишить возможности каких-нибудь приблудных бандитов или тех же местных атаковать в ночное время небольшой гарнизон внутренних войск. Но именно в том направлении развернута башня БМП, и именно этот участок тщательнее всего просматривается вэвэшниками в любое время дня и ночи.

А вот разболтанный командир и его расхлябанный личный состав – это ей на руку, крайне сомнительно, чтобы ночную вахту на «блоке» несли более двух бойцов. И где эти «караульщики» из числа солдат срочной службы располагаются, Дольникова представляла себе более или менее отчетливо.

Когда до периметра «блока» осталось с полсотни метров, Иван настиг ее и цепко схватил за руку.

Дольникова наклонилась к нему и свистящим шепотом проговорила в самое ухо:

– Иван, зря ты меня не послушал… Что-нибудь не так?

Ей показалось, что мальчишка в темноте кивнул головой.

– Они поставили здесь «растяжки»? Или «сигналки»? Я правильно тебя поняла?

Иван опять закивал головой. Затем потянул ее за руку, как бы приглашая следовать за ним.

Дольникова уже не раз имела возможность убедиться в том, что ее мальчик во сто крат лучше подготовлен к выживанию, чем она.

Хотя Анна Дольникова вроде бы имеет за плечами кое-какую подготовку.

Иван – это современный Маугли, который с малолетства выучился искусству жить в каменных джунглях в окружении подлых, жестоких и вероломных двуногих зверей.

Поэтому она если и колебалась сейчас – стоит ли подвергать риску не только свою жизнь, но и рисковать мальчишкой, – то очень недолго.

– Показывай дорогу, Иван, – прошептала Дольникова. – Меня интересует помещение, где живут солдаты, понимаешь? Поэтому веди меня не к вагончику, а туда, где живут «молодые». И ничего не бойся, я теперь тебя в обиду не дам!

«Караульщиков» они засекли по тлеющим огонькам сигарет, а также по приглушенным репликам, которыми обменивались эти двое, выставленные в ночной дозор. Солдаты должны были располагаться в противоположных углах периметра, где оборудованы огневые позиции, но им стало скучно, и у них было тревожно на душе – может, тоска заела или вконец достал неустроенный быт. Как бы то ни было, они сейчас не столько охраняли сон своих товарищей и сам блокпост, сколько жались друг к дружке, курили, полушепотом рассказывали разные истории из своей жизни – или из жизни каких-то придуманных ими людей – и дружно материли «чехов», а также промозглые нескончаемые чеченские ночи.

Если бы и вправду чеченцы вознамерились напасть на блокпост, то они могли бы легко управиться не только с двумя беспечными дозорными, но и с немногочисленным здешним гарнизоном.

Перерезали бы горло всем, как баранам.

В вагончике все, пьяные, наверное, дрыхнут вповалку. Или отъехали куда-то по своим делам. В противном случае они бы наведались в зиндан еще до полуночи – поодиночке или сразу всей кобелиной стаей.

Ну да ладно, не стоит пока зацикливаться на этих мерзких персонажах.

Дольникова, ведомая своим поводырем, безошибочно ориентировавшимся в кромешной темноте, обогнула вагончик, и они оказались у входа в казарму. Дозорные, расположившиеся в противоположном углу периметра, были заняты разговором. К тому же вход в вагончик с их позиций не просматривался.

Дольникова кончиками пальцев ощупала дверь. Дверную коробку явно делали наспех – лишь бы чем-то закрыть проем, чтобы не так сквозило. Щели такие, что пальцы свободно пролезают. Кажется, доблестные воины спят вповалку, потому что если бы кто-то из них бодрствовал, то слышны были бы шумы и шорохи.

Дверь приоткрылась с противным царапающим звуком, впрочем, не слишком громким – просто у самой Дольниковой нервы сейчас были на пределе. Прислушиваясь, постояла недвижимо несколько секунд. Затем приоткрыла дверь еще шире и проскользнула в вагончик, оставив своего поводыря снаружи.

Воздух в помещении ужасно спертый. «Буржуйка» светится малиновым жаром – очевидно, дозорные всю ночь поддерживают в печке огонь. А это значит, что ей нельзя терять ни секунды, потому что в любой момент сюда может наведаться кто-то из бодрствующих вэвэшников.

В этой импровизированной казарме расположились на ночь шестеро солдат. Безмятежно спят на своих топчанах, накрывшись с головой двумя, а то и тремя одеялами сразу. Кто похрапывает во сне, кто сипло и как-то надсадно дышит – явно парень простужен, – а кто тихонько посапывает, положив под щеку кулак.

Все они сейчас во власти Дольниковой, эти шестеро мальчишек. У них есть матери, которые переживают за своих сыновей и молятся за них богу, и есть «отцы-командиры» всяких рангов, званий и должностей – от маршала до замкомвзвода.

Нет, солдатиков она обижать не будет. Даже будить их не собирается, пусть себе дрыхнут дальше.

Самодельная пирамида находилась в противоположном от входа углу. Блики малинового света играли на вороненой поверхности выставленных в ряд «калашей». Здесь же кучкой, как блины на Масленицу, сложены бронежилеты; отдельно стояли ящики с патронами, тут же «РПК», две «мухи» и еще куча всякого добра…

Дольникова хотела уже извлечь из пирамидки автомат, но ее взгляд упал на самый крайний в ряду ствол – это был снайперский винтарь «СВД». По правде говоря, именно его она здесь и рассчитывала обнаружить, потому как одна, а то и две «эсвэдэшки» им полагается иметь по штату.

Значит, так тому и быть!

Действуя бесшумно и быстро, она принялась набивать разными полезными вещами вместительный рюкзак. Взяла продукты, что были под рукой, два ножа – тесак и походный – две свечки, коробок спичек, зажигалку, россыпью патроны к «СВД» и даже аптечку умудрилась выпотрошить.

Еще решила прихватить бушлат, шапку, перчатки на меху, чей-то мохеровый шарф и два одеяла – они тонкие, «солдатские», много места не займут, но в будущем могут пригодиться.

Думала прихватить с собой две «эфки», чтобы устроить возле зиндана пару «растяжек» – вот бы этим козлам мошонки поотрывало! – но потом отказалась от своей затеи, потому как могли пострадать безвинные люди, тот же «неизвестный боец», к примеру…

С рюкзаком за спиной, вполне удовлетворенная результатами экспедиции, Дольникова – мальчишка тоже шел не с пустыми руками – бодро шагала вдоль лесопосадки в направлении фермы, где можно было скоротать остаток ночи.

– Дела у нас постепенно поправляются, Иван. Когда доберемся до места, я первым делом перевяжу тебе руку. Я знаю, мужчины боятся, когда им делают уколы и когда их царапины смазывают зеленкой… Но ты ведь у меня не трус, верно? «Операция» займет всего несколько минут и будет безболезненной, я обещаю… Потом нам предстоит королевский ужин при свечах, а в качестве культурной программы, сударь, я прочту вам по памяти отрывок из интересной книги, в которой рассказывается о приключениях мальчишки по имени Маугли…

Мокрушин, как и всякий другой спец его профиля, терпеть не мог заниматься делопроизводством. Ему, кажется, проще было «сгонять» по-новому в Джохар, пришить там пару-тройку нохчей или приволочь в штаб «языка», нежели корпеть над составлением «дурацких бумажек». Именно по этой причине он взвалил все делопроизводство, а заодно хозяйственные заботы на плечи своего зама Тимохи, развязав тем себе руки и сосредоточившись на самом важном – «осуществлении активных мероприятий в тылу противника».